А век идёт, и снег идёт,
и человек идёт куда-то,
идёт урок, и фильм идёт,
и по мосту' идут солдаты,
и платье новое идёт
(оно давно уже сносилось).
«Мы завтра встретимся?» – «Идёт».
Прости, мой друг, не получилось.
И дальше – вглубь – бегут года –
в угар Серебряного века.
А там – кремлевская звезда
благословляет человека:
грядёт далёкий Новый год,
назвав шампанское советским.
И вот уже распят восход
по-над Голгофой Соловецкой.
И вновь огромная война
жуёт твои четыре года,
двадцатый, выдано сполна
тебе семян для огорода:
твои печальные гряды
грядущий век окинет взглядом –
до самой дальней борозды,
и кажется: совсем не рядом
та земляника, что она –
чем обреченней, тем бесстрашней –
уже пророчит у окна
в какой-то день позавчерашний.
Но эту горечь давних лет,
впитавшихся, как в промокашку –
слова, как в старенький буфет
вмещались бабушкины чашки,
не отделить от наших детств,
а что до радости и горя… –
как много есть хороших средств,
чтоб отбелить бельё историй.
Забуду чьи-то города
и балашовскую телегу…
А снег идёт – через года,
и человек идёт по снегу.