132 года назад, 24 июня 1887 года по старому стилю, родился МАРК ЗАХАРОВИЧ ШАГАЛ. Будучи искренним почитателем творчества этого великого художника, Мойрэрамос Гамос отважился внести свой скромный вклад в увековечивание его памяти, сочинив нижеследующий рассказ под названием "КАК ЭТО БЫЛО", посвящённый малоизвестным событиям жизни Марка Шагала, случившимся с ним 24 июня 1910 года.
СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ МАРКА ЗАХАРОВИЧА ШАГАЛА ПОСВЯЩАЕТСЯ...
1. ВВЕДЕНИЕ.
Чрезвычайное происшествие, о котором речь пойдёт ниже, случилось 24 июня 1910 года на Большой Садовой улице в Москве. Оно не заслуживало бы внимания наших современников, если бы не отразилось на многих сферах жизни свидетелей и участников тех событий и не оказало заметного влияния на развитие отечественной конструкторской мысли, авиации, космонавтики, ракетостроения, да и вообще на ход мировой истории. Кроме того, это происшествие самым непосредственным образом повлияло на творчество одного из великих художников XX века, став лейтмотивом многих его произведений. Речь идёт о Марке Шагале. Именно с ним и произошло в тот день нечто такое, о чём настало время рассказать со всей возможной серьёзностью.
2. СОДЕРЖАТЕЛЬНОЕ ОПИСАНИЕ ПРОИСШЕСТВИЯ.
Шёл 5670-й год по иудейскому календарю, 4607-й по китайскому, 2453-й по буддистскому и 1910-й по юлианскому... В Москве утро пятницы, 24 июня, было безоблачным, тихим, скромным и ненавязчивым. Ничто не указывало на предстоящие чрезвычайные события, которым суждено будет войти в мировую историю и оставить в ней свой яркий и неповторимый след. Солнце смиренно и равномерно освещало Большую Садовую улицу, по которой в это время смиренно и равномерно шагал Шагал, прибывший на нескором поезде из Петербурга ради того, чтобы вдоволь пошагать по Москве, а заодно отметить свой 23-й день рождения с любимой девушкой. Шагал шагал навстречу своему счастью по имени Бася-Рейза Розенфельд, никому не мешал и даже никого не трогал. Шагал, как самый обыкновенный Шагал - то ускорял шаг, то замедлял. Чтобы было не слишком тихо и не слишком грустно, ну и чтобы шагалось бодрее, Шагал изо всех сил насвистывал популярную весёлую песенку на тему: " А я иду, шагаю по Москве". Всё было хорошо, всё было распрекрасно. Проходя мимо недавно построенного особняка архитектора Фёдора Осиповича Шехтеля, он взял да и залюбовался своевременной красотой этого современного здания, после чего ему в голову полезли всякие шальные мысли:"А что это я всё шагаю и шагаю по Москве?! А не остановиться ли? А не осмотреться ли? А не отдохнуть ли? А не набраться ли душевных сил и не пополнить ли прикосновенный запас нежных слов перед встречей с любимой? И вообще, не выпить ли немного водочки в ближайшем трактирчике по случаю своего выдающегося рождения?!" От этих заманчивых мыслей руки Шагала сами собой потянулись в карманы в поисках меди. Но их ждало ужасное разочарование: исследование на ощупь внутреннего содержимого штанин не дало искомых результатов. Не имея никаких сведений из внешнего мира о том, когда карманы наполнятся-таки хоть какой-нибудь мелочью, Шагал потерял веру в ближайшее светлое будущее, и, не долго думая, забраковал, небрежно скомкал и выбросил из головы соблазнительные мысли, после чего как ни в чём не бывало пошёл себе дальше. Это стало его роковой ошибкой, потому что шедший позади него городовой не замедлил заметить непорядок и тут же предъявил шагающему Шагалу обвинение в умышленном засорении московских улиц всякими никому не нужными мыслями. Последовало законное требование немедленно собрать выброшенные мысли в кучку и засунуть их обратно в голову, да поглубже - чтоб снова не выпали. Будучи законопослушным подданным Российской империи, Шагал попытался выполнить предписание блюстителя российского же закона, но у него ничего не вышло: строптивые мысли, обиженные из-за того, что с ними обошлись столь бесцеремонно и приняли за мусор, категорически отказывались возвращаться к месту своего рождения. Городовой продолжал настаивать и пригрозил ограничить свободу свободно шагающему по Москве телу Шагала, если уличный порядок не будет немедленно восстановлен, а выброшенные мысли не вернутся туда, где им место. Опасаясь лишиться свободы не только мысли, но и тела, Шагал почёл за благо на время покинуть столь непонятную и негостеприимную московскую землю и воспарил в куда более ясное и приветливое московское небо. Рождённый шагать, Шагал летать не умел и потому попросту завис над крышами многоэтажных доходных домов, как воздушный шарик. Растерявшийся городовой, не знающий, как достать возмутителя общественного спокойствия, непонятным образом оказавшегося в небе, немедленно вызвал подкрепление: полицейский наряд. Прибывшие полицейские потребовали от нарушителя прекратить уличное безобразие и вернуться на землю подобру-поздорову. Но было уже поздно: освободившийся от обременительного земного притяжения Шагал, успев почувствовать себя в полной безопасности, ощутил невиданный прилив свободы мысли, от которой не отказался бы ни за какие коврижки. Взирая сверху на беспомощных полицейских, он легко и свободно думал: "Как же, нашли дурака - так я к вам и спущусь!... Накося - выкуси!... Что, слабо меня достать?!... То-то же!... Будете знать, как мне угрожать!... Я вам ещё и не такое устрою!". Этими и многими другими мыслями, не дозволенными ему на земле, но позволительными на небе, Шагал щедро, от всего сердца засорял Большую Садовую улицу. Слегка одурев от пьянящего воздуха свободы и ошалев от нежданной безнаказанности, он не преминул воспользоваться имеющимся у него территориально-тактическим преимуществом и перешёл от мыслей к действиям: принялся показывать служителям закона фиги и плевать на них свысока. С трудом увёртываясь от плевков, ошарашенные полицейские, не в силах справиться с экстремальной ситуацией самостоятельно, вызвали пожарную команду. Прибыв на место происшествия, пожарные попытались струёй воды достать не в меру расшалившегося Шагала. Однако напор был слабоват, струя воды старалась изо всех сил, но так и не смогла сбить парящего в воздухе нарушителя.
Тем временем вокруг собралась толпа зевак, которая наперебой начала давать советы, как справиться с летающим шалуном. Одни рекомендовали подождать до зимы, когда виновник замёрзнет и сам свалится с неба; другие предлагали дождаться более-менее сильного московского землетрясения, которое сумеет стряхнуть его на землю. Кое-кто считал, что проще дождаться конца света, при котором Всевышний самостоятельно определит судьбу виновного в нарушении уличного порядка и отправит его куда следует. Вскоре к месту чрезвычайных событий прибыл московский губернатор Владимир Фёдорович Джунковский, срочно вызванный по этому случаю из служебной загранкомандировки в Баден-Баден. Перво-наперво установили личность временно незадержанного. Им оказался некий Моисей Хацкелевич Шагал, 24 июня 1887 года рождения, уроженец города Витебска, почему-то ранее не судимый, обучающийся в Петербурге всяким изящным искусствам. Горячие головы из окружения Владимира Фёдоровича, ссылаясь на безоружность виновника скандала, предложили попробовать сбить его точным выстрелом из ружья. В ответ мудрый градоначальник произнёс хотя и краткую, но глубоко продуманную речь с явным дипломатическим уклоном:
- Уважаемые дамы и господа! Современная международная обстановка весьма сложная, лучше её по пустякам лишний раз не беспокоить! Да будет вам известно, что по нашим городским улицам ходят не только москвичи, но и иностранцы. И что они скажут, когда на их головы начнут падать с московского неба всякие тёмные личности?! Из-за этого ведь может обрушиться вся городская туристическая индустрия! А если, паче чаяния, среди гулящих в Москве окажется наследник австро-венгерского престола, эрцгерцог Франц Фердинанд?! Кто может поручиться, что подбитый правонарушитель не свалится прямо на него?! Из-за этого, пожалуй, и первая мировая война может начаться!... Нет уж! Никакой пальбы на улицах я не допущу! Необходимо во что бы то ни стало найти мирный способ усмирения воздушного хулигана! Кроме того, нужно учесть и непростые сопутствующие обстоятельства: виновник уличного беспорядка, как нам только что стало известно, учится живописи - а значит, следует опасаться того, что когда-нибудь он станет всемирно известным художником. Во избежание непоправимых потерь в мировом изобразительном искусстве и могущего возникнуть в связи с этим международного скандала приказываю взять этого Шакала - или как там его, Шагала - живьём, чего бы это ни стоило! И непременно посадить в Бутырскую тюрьму за нарушение уличного порядка, чтоб другим не повадно было парить в московском небе без разрешения властей!
После того, как губернатор в краткой программной речи изложил своё видение возникшей на Большой Садовой улице ситуации, на экстренном совещании представителей городских силовых структур было решено использовать в отношении Шагала гуманные методы воздействия. Для начала выбрали щадящий способ экономического принуждения, а именно: тонко и незаметно манипулируя тщеславием и честолюбием художника, вызвать в нём непреодолимую финансовую заинтересованность, которая заставит его спуститься вниз. Для осуществления этого хитрого замысла пригласили цыганскую гадалку, старуху Изергиль, известную своим несокрушимым даром предвидения и многими предсказаниями, успешными для неё в финансовом отношении. Выбор пал на неё главным образом потому, что она ещё в 1894 году красочно, с убедительной достоверностью была описана в романтической новелле Алексея Максимовича Пешкова, среди широкого круга читателей известного как Максим Горький, а в узких журналистских кругах именуемого не иначе, как Иегудиил Хламида. Прибыв по зову сердца точно к месту предстоящего точного предсказания, старуха Изергиль, не теряя драгоценного цыганского времени, умело провела яркую и убедительную самопрезентацию в губернаторском совете, поразив воображение как самого градоначальника, так и его окружения столь же решительным, сколь и бесспорным заявлением о том, что она является единственной ясновидящей из числа яснослышащих российских верноподданных цыган, которая ещё в 1894 году сумела ясно предсказать наполеоновское нашествие на Россию, случившееся в 1812 году, и произошедший тогда же Великий пожар Москвы. Из последних своих наивернейших предсказаний она привела в пример сегодняшнее: спустя всего лишь четверти часа после того, как посланный губернатором человек попросил её явиться на Большую Садовую улицу, чтобы предсказать великое будущее какому-то будущему великому художнику, она предсказала, что ей сегодня предстоит предсказать великое будущее какому-то будущему великому художнику. Прослезившись от таких потрясающе точных предсказаний, Владимир Фёдорович Джунковский пообещал озолотить ручки старухе Изергиль, если её дара предвидения окажется достаточно для того, чтобы живо описать счастливую судьбу одного не великого пока современника, временно живущего в Большом Садовом небе живописца с мало кому известным именем Моисей Шагал; радужная картина предстоящей жизни, по мнению градоначальника, заставит того без промедления спуститься с небес на землю, на встречу с наисветлейшим будущим.
Изергиль отнеслась к делу по-деловому. Для начала она составила смету как предстоящих ей вскоре, так и состоявшихся в продолжительном прошлом расходов, согласовав оную с соответствующими московскими ведомствами; затем заключила договор с городской администрацией на оказание предсказанных ею предсказательных услуг в пользу небесного странника Моисея Хацкелевича Шагала и получила денежный аванс, эквивалентный 50% озолоченных ручек. Покончив с нудными формальностями, ясновидица с присущим ей цыганским энтузиазмом приступила к выполнению заказа. Пожарники помогли ей забраться на крышу пятиэтажного доходного дома, поближе к объекту предсказания, сунули поглубже в рот рупор, через который она и провозгласила Моисею великие тайны его великолепного будущего, заключающегося в следующем...
Довольно скоро, уже в текущем столетии, Моисей Хацкелевич Шагал станет выдающимся художником, прославится на весь мир, окажется баловнем судьбы, будет купаться в деньгах и в славе. Из мятежной России он переберётся на постоянное место жительства в спокойную Францию, которая станет для него второй родиной. Там его заслуги в области искусства в своё время будут отмечены высшими наградами, а на Лазурном берегу специально для него построят дом с мастерской. Проживёт он невыносимо долгую и ужасно счастливую жизнь, на протяжении которой ему предстоит по-настоящему любить только одну женщину, которая станет вдохновляющей его музой; при этом женат он будет не менее двух, но не более трёх раз, и у него родится двое разнополых детей - скорее всего, дочь и сын. Его картины через некоторое время будут стоить огромных денег, за ними будут охотиться многочисленные богатые и чуть менее многочисленные богатейшие коллекционеры, охотно конкурируя в этой охоте с крупнейшими музеями мира. Среди заказчиков его работ окажутся президенты, министры, парламенты, знаменитые театры и крупнейшие банки. А во второй половине его жизни на земле, при всём желании его завистников, невозможно будет найти ни одного причастного к изобразительному искусству человека, находящегося в трезвом уме и ясной памяти, который хотя бы раз в жизни не слышал о Марке Захаровиче Шагале - именно под этим святым именем он и войдёт навеки в Золотой фонд истории мирового искусства.
С неотразимым цыганским блеском выполнив свою нелёгкую ясновидческую работу, исторгнув из себя без остатка все накопившиеся в ней предсказания, касающиеся завидной судьбы пока ещё безвестного художника, облегчённая старуха Изергиль с несвойственной её почтенному возрасту прытью, впопыхах забыв вытащить рупор изо рта, стала спускаться с крыши пятиэтажного дома по пожарной лестнице, чтобы быстрее получить зарплату. Рупор мешал спускаться, то и дело ударялся о ступени лестницы, многочисленные юбки развевались на ветру и постоянно цеплялись за водосточную трубу, но старая, закалённая жизнью цыганка не обращала внимания на эти временные трудности и упорно продолжала свой жизненный путь по лестнице, ведущей вниз. На высоте четвёртого этажа её поджидала неудача: не владея в должной мере навыками скоростного спуска, она внезапно сорвалась с лестницы и бодро полетела вниз. Находясь в свободном полёте, цыганка нисколько не растерялась и не потеряла профессиональных навыков: пользуясь тем, что рупор был всё ещё воткнут в рот, ясновидящая громогласно предрекла своё скорое падение на землю. Сие предсказание сбылось на удивление быстро и могло бы оказаться последним в её жизни, но этому решительно воспрепятствовала дежурившая внизу пожарная команда: она была начеку и, к своему собственному удивлению, успела вовремя поймать старуху Изергиль после того, как та, свалившись на землю, вскочила и резво побежала в кассу городской администрации за деньгами. Ей несказанно повезло: вначале она упала на густые ветви давно и безнадёжно растущего здесь дерева неопределённой, но явно благородной породы, которому в силу своего благородного происхождения не оставалось ничего другого, как смягчить случайное падение ни в чём не повинной пожилой женщины; потому Изергиль и отделалась какими-то пустяками: двойным открыто-закрытым переломом одной из своих немногочисленных ног, парой-тройкой сломанных рёбер, ушибом селезёнки, вывихнутой с помощью рупора челюстью, несколькими выбитыми из колеи зубами, обширными гематомами по всему телу и сотрясением мозга с частичной амнезией. Со своей стороны дерево отделалось всего лишь открытыми переломами нескольких жизненно не важных для него веток. С трудом догнав безвинно пострадавшую, пожарные оказали ей не только первую, но также вторую и третью помощь: вначале помогли вспомнить, кто она такая и куда бежит, затем предложили перейти на более щадящий и при том крайне полезный для женского организма режим шведской ходьбы, дали лыжные палки в руки и, на всякий пожарный случай, сопроводили её в городскую администрацию. Пока туда шли, старая карга выздоравливала на глазах, на ней всё заживало, как на собаке, поэтому в кассу она ворвалась уже вполне здоровой, радостной и весьма довольной жизнью. Быстрая шведская ходьба помогла ей быстро поправиться - аж на пару фунтов, что немало способствовало популяризации шведской ходьбы в России, а потом и во всём цивилизованном мире. После обязательного в случаях падения с большой высоты взвешивания и успешного подписания долгожданного Акта о выполненных и перевыполненных работах Изергиль получила сполна то, что ей причиталось, и помчалась на приём к известному ортодоксальному ортодонту Виктору Ильичу Перельману, успешно занимавшемуся зубным протезированием в Зубоврачебной школе Ильи Матвеевича Коварского, расположенной на Долгоруковской улице - с тем, чтобы поскорее вставить в свой настрадавшийся рот как можно больше золотых зубов.
Между тем губернатор Владимир Фёдорович Джунковский поспешил воспользоваться удачным предсказанием старухи Изергиль, обещавшим Шагалу чудесное, более чем обеспеченное будущее и много-много денег за его работы; в дружелюбной отеческой манере он пожурил молодого художника, посоветовав ему прекратить свои художества в московском небе и аккуратненько спуститься вниз, чтобы поскорее заняться более серьёзными делами: открыть счёт в любом банке по своему выбору, как то: в Сибирском Торговом банке, в Московском Купеческом банке, в Соединённом банке или даже в Государственном банке, а на худой конец – в Сберегательной кассе. На замечание растерявшегося от счастливых предсказаний Моисея Хацкелевича о том, что у него пока нет никаких денег, и он даже не продал ещё ни одной своей работы, губернатор незамедлительно ответил, что именно поэтому ему и стоит спуститься, дабы поскорее начать зарабатывать на продаже своих гениальных картин. Сладкие речи губернатора имели скрытую цель: вызвать в бескорыстной душе начинающего художника корысть: дескать, чем раньше он прекратит витать в облаках, тем большее количество картин успеет написать, быстрее прославится и сможет заработать больше денег. Шагал привёл на это свои собственные художественные возражения: если он спустится на землю, городское руководство, конечно же, не даст ему спуску и обязательно отправит в тюрьму. И как же он в таком случае сможет: А) Написать большое количество художественных шедевров; Б) Прославиться написанием большого количества художественных шедевров; В) Продать большое количество художественных шедевров; Г) Заработать на продаже большого количества художественных шедевров большое количество денежных средств в российской и иностранной, выгодно конвертируемой валюте?!
В ответ на эти обезоруживающе логичные рассуждения градоначальник пообещал в случае немедленного возвращения Шагала на Большую Садовую землю предоставить ему в Бутырской тюрьме пятизвёздочную комфортабельную одиночную камеру-люкс с чудесным видом в тюремный двор, подготовленную на всякий случай специально для губернатора; электрофицированную; с недавно выполненным в ней качественным евроремонтом; состоящую из трёх жилых комнат и комнаты прислуги, кухонного помещения, кладовой, гардеробной, туалета, ванной комнаты и застеклённой лоджии; имеющую огромные окна от пола до потолка с чудными витражами в стиле "модерн"; с просторной прогулочной терассой; оборудованную по последнему слову современной санитарной науки, как то: чугунной ванной и радиаторами отопления, произведёнными на Механических заводах Франца Карловича Сан-Галли в Петербурге, современным фаянсовым ватерклозетом марки "Villeroy@Boch" и умывальником того же производителя; имеющую холодное и горячее водоснабжение; укомплектованную венской гнутой мебелью, произведённой поставщиком Двора Его Императорского Величества фирмой "Братья Тонет", а также красивой, модной и удобной хромированной кроватью, выпущенной Варшавской фабрикой металлических изделий Мартина Вешицкого; телефонизированную "Шведско-Датско-Русским телефонным акционерным обществом", с новейшим телефонным аппаратом, произведённым компанией Ларса-Магнуса Эрикссона. В полное распоряжение счастливчика, попавшего в такую передовую камеру, с учётом могущих возникнуть у него сопутствующих нужд, должны были также поступить:1) Медный самовар производства Тульской Паровой самоварной фабрики Ивана Фёдоровича Капырзина; 2) Изготовленный на Каслинском заводе чугунный утюг; 3) Швейная машинка фирмы "Zinger"; 4) Выпущенный в Риге граммофонный аппарат "Пишущий Амур" с комплектом грампластинок; 5) Механическая пишущая машинка марки "Underwood". Само собой подразумевалось, что в означенной камере должно было наличествовать также столовое серебро широкого ассортимента и столовый сервиз на 12 персон производства Императорского фарфорового завода. Специально для художника камера должна была содержать в себе: мольберт, акварельные и масляные краски, гуашь, мелки, уголь, беличьи кисти, холсты, однослойную рисовальную и трёхслойную туалетную бумагу в достаточном количестве, а также разнообразную литературу по истории изобразительного искусства. Внимательно слушая описание чудесной тюремной камеры, которую губернатор готов был ему любезно предоставить, Моисей думал о главной опасности, которую она для него представляла: оказавшись в ней, он едва ли когда-нибудь захотел бы её добровольно покинуть. А значит, никакого Парижа и никакой мировой славы ему не видать... Тем временем Владимир Фёдорович продолжал искушать Моисея, пообещав назначить ему за счёт средств городского бюджета известного в Росcии адвоката, Максима Моисеевича Винавера, замечательного публициста, одного из руководителей партии кадетов, бывшего депутата Государственной думы I созыва, прославленного защитника прав угнетённых народов, умеющего качественно и сравнительно недорого защищать своих многочисленных подзащитных, не защищённых ни на земле, ни на небе, который, конечно же, распрекрасно сделает своё дело и освободит Моисея Хацкелевича от грозящего ему пожизненного умозаключения; после чего тот сможет, наконец, как следует прославиться и начать зарабатывать на своих картинах невиданные ему ранее денежные суммы. В силу своей молодости Шагал ещё не был готов обменять вечные небесные ценности на временные земные; к тому же, он доверял посулам московского начальства гораздо меньше, чем предсказаниям старухи Изергиль, и потому пообещал губернатору крепко подумать, коль скоро у него ещё есть для этого время – ведь, согласно тем же долгосрочным цыганским предсказаниям, он проживёт аж до 1985 года.
Получив столь уклончивый ответ, начальник вверенного ему города Москвы не стал ждать указанного срока и решил применить к Шагалу силу. Предпочтение было отдано силе искусства. Для начала попробовали воздействовать на него с помощью хорошо обкатанного в Москве и проверенного временем проникновенного цыганского искусства. Из ресторана "Яр" доставили прославленный цыганский народный хор, которому было приказано немедленно начать решительное наступление на душевные позиции художника. Под аккомпанемент гитар, скрипок и бубнов, как могли и умели только они, цыгане принялись извлекать из глубин своих натренированных душ страдальческие песни и романсы, пытаясь с их помощью размягчить неподготовленную к натиску цыганского песенного искусства сентиментальную душу Шагала, вызвав в ней вселенскую грусть, земную печаль и небесное смирение пред жестоким роком и таким образом заставить его спуститься на сырую от слёз землю, дабы вместе с ними, как никто другой понимающими его цыганами, безутешно сокрушаться о бесцельно прожитой жизни и о вдребезги разбитой любви к себе и к другим. Объект цыганского песенного воздействия, как и ожидалось, не остался равнодушен к душераздирающим произведениям Александра Александровича Алябьева, Александра Егоровича Варламова, Александра Львовича Гурилёва, Алексея Николаевича Верстовского, Петра Петровича Булахова, Александра Ивановича Дюбюка, Николая Карловича Метнера, Бориса Алексеевича Прозоровского и Бориса Ивановича Фомина. Слёзы лились-таки бурным потоком из карих очей Моисея-свет-Хацкелевича, затуманенных душевной грустью и печалью. Однако спускаться он не торопился, не особо доверяя избалованным красивой жизнью ресторанным цыганам, среди которых, кстати, находились и переодетые жандармы, готовые сразу же схватить нарушителя за шкирку, как только он окажется на земле. Гвоздём концертной программы стала, конечно же, знаменитая, берущая за душу "Цыганочка" с выходом, которую исполнила молодая, но подающая всяческие надежды немолодым цыганочка по имени Ада. Она из кожи вон лезла, чтобы охмурить парящего под небесами художника, которого, как подсказывало ей сердце, ждало блестящее и весьма обеспеченное будущее. Чаровница танцевала вдохновенно и страстно, но это принципиально не изменило расстановки сил в противостоянии земли и неба. Моисей, конечно же, отдал должное адской красоте танцовщицы, в знак внезапно нахлынувшего на него преклонения бросив к её прекрасным цыганским ножкам самое дорогое, что у него в тот момент имелось: слегка посечённую молью, немного погрызанную мышами, чуть залитую портвейном, не сильно пахнущую потом, не слишком порванную, не совсем уж безнадёжно заношенную чёрную фетровую шляпу-котелок, перешедшую к нему по наследству от любимого деда, Давида-Мордуха Иоселевича Сагала. Расставшись со столь близким его сердцу и дорогим для его головы головным убором, внук Давида, тем не менее, не потерял голову. Несмотря на всяческие прелести юной цыганочки, он ни в коем случае не забыл о своей милой возлюбленной, Басе-Рейзе Розенфельд, и, руководствуясь строгими указаниями своей совести, вознесшейся в этот день на высоту птичьего полёта, произвёл следующие неприступные действия: 1) Не откликнулся на любовный позыв юной прелестницы Ады; 2) Не попросил номер её телефона; 3) Не попытался завязать с ней любовный роман; 4) Не бросился сверху, сломя голову, в её нежные объятия.
Не солоно хлебавши, прихватив с собой то, что удалось заработать тяжким песенным трудом – шляпу пока ещё безвестного художника – цыганский хор вынужденно отбыл туда, откуда прибыл – восвояси. Однако губернатор Владимир Фёдорович Джунковский даже и не подумал из-за этой временной неудачи опускать свои натруженные губернаторские руки. Напротив, он высоко поднял их, угрожающе махая кулаками, подавая тем самым соответствующие невербальные сигналы, вперемешку с вербальными, неразвитому правосознанию витающего в небе правонарушителя. Вопреки ожиданиям, эта сильная по своей сути мера губернаторского воздействия нисколько не подействовала - возможно, из-за некоторой удалённости от того, кому предназначалась: Шагал не оставил своё место под солнцем и не стал менять вечное небо на бренную землю.
После недолгого, но плодотворного совещания с видными деятелями московской культуры было решено использовать в отношении Шагала мощную ударную силу оперного искусства. На место происшествия вызвали оперативную оперную труппу Московского Императорского Большого театра. Перед ней была поставлена боевая задача: показать витающему в облаках Шагалу Кузькину мать, а именно - оперу Михаила Ивановича Глинки "Жизнь за царя", с помощью которой предполагалось вызвать у художника безысходное чувство вины перед Отчизной, заставить его глубоко раскаяться в содеянном безобразии и спуститься вниз, дабы получить заслуженное и справедливое наказание. Из заграничных гастролей срочно вызвали Фёдора Ивановича Шаляпина, чтобы он как можно громче спел партию Ивана Сусанина, а Антонину Васильевну Нежданову попросили насколько возможно проникновеннее исполнить партию Антониды.
На Большой Садовой улице соорудили большую оперную сцену с большими оперными декорациями, доставленными из Большого театра, а перед сценой вырыли большую оркестровую яму. Из-за того, что неутомимых землекопов, охваченных неиссякаемым патриотическим энтузиазмом, подрядчики не остановили вовремя, яма получилась намного глубже, чем требовалось. Фундамент ближайшего к ней доходного дома, принадлежащего уважаемому не только в Москве, но и во всей курящей России купцу Илье Давыдовичу Пигиту, хозяину табачной фабрики "Дукат", начал давать осадку, из-за чего зданию грозило обрушение. Однако данное обстоятельство, вопреки опасениям ряда скептиков, не стало препятствием для исполнения оперы в назначенный день. Более того, это послужило основанием для столь же спешной, сколь и успешной разработки новой, революционной технологии по укреплению фундаментов, воспользовавшись которой дом Пинита укрепили пуще прежнего. А саму яму, кстати говоря, бережно сохранили, чтобы в 1938 году использовать для строительства метро, а именно, первой станции глубокого заложения "Маяковская".
И вот, наконец, настал долгожданный день представления оперы. Увидев глубину оркестровой ямы, музыканты на всякий случай попрощались со своими родными и близкими, и, осенив себя крёстным знамением, творя святую молитву и уповая на благосклонность небес, с Божьей помощью и с помощью пожарных лестниц геройски спустились в московские недра, после чего им на верёвках передали в достаточном количестве все необходимые музыкальные инструменты, а также запасы пищевых продуктов и самогона - на чёрный день, как говорится. Место за дирижёрским пультом бесстрашно занял Главный дирижёр Большого театра Вячеслав Иванович Сук. Из-за случившейся суматохи, вызванной долгим и сложным погружением на дно оркестровой ямы, произошёл небольшой казус: Вячеслав Иванович забыл взять с собой дирижёрскую палочку, досадное отсутствие которой обнаружилось в самый последний момент. Не растерявшись, он схватил черенок лопаты, валявшийся на дне ямы, и успешно использовал его для управления оркестром, внеся тем самым новое слово в искусство дирижирования. Многие музыковеды отмечали потом особо слаженную игру оркестра, связывая это с тем, что в руках Вячеслава Ивановича волею судеб оказалась не хрупкая и малозаметная дирижёрская палочка, а крепкая и внушительная палка. Кстати, поняв неоспоримые преимущества такого способа управления оркестром, в дальнейшем Вячеслав Иванович полностью отказался от использования маленькой дирижёрской палочки в пользу большой дирижёрской палки, что стало его узнаваемым фирменным стилем, который он даже не упустил возможности запатентовать. Именно с его лёгкой руки тяжёлая палка стала популярным и незаменимым дирижёрским инструментом в довоенной Европе, особенно на репетициях военных оркестров. В последующем спрос на дирижёрские палки настолько вырос, что привёл к истреблению лесов, окружавших те европейские города, в которых имелись симфонические, камерные или военные духовые оркестры; что, в свою очередь, вызвало острое снижение кислорода в земной атмосфере, которого стало тупо не хватать для всех желающих, что повлекло за собой резкие изменения политического климата в Европе, агрессивные попытки перекроить её геополитическую карту, и, как неизбежное следствие - начало первой мировой войны. Но всё это было потом.
А тем временем симфонический оркестр Большого театра, превозмогая временные трудности, кое-как занял своё место, раскопанное для него в глубинах Большой Садовой улицы, и приготовился играть из-под палки. Собравшаяся публика, разместившаяся где придётся, в основном на деревьях, крышах и балконах ближайших домов, бурными, долго не смолкающими аплодисментами восторженно приветствовала появление всеобщих оперных любимцев: Шаляпина и Нежданову. Перед началом представления губернатор пошёл на хитрость: проявив показную отеческую заботу, предложил Моисею Шагалу занять почётное место поближе к сцене в качестве сукина сына и дорогого (дорого обходящегося городской казне) московского нежданного гостя. Но тот, почуяв подвох, отказался от необоснованно приписанного ему родства с дирижёром Суком, вежливо отклонил честь быть нежданным гостем самой Антонины Васильевны Неждановой, а для экономии городских средств предпочёл остаться наверху, на небесной галёрке, откуда ему, впрочем, и без того было всё прекрасно видно и слышно.
Не обошлось без неприятных неожиданностей. Поскольку при рытье оркестровой ямы была случайно повреждена городская канализация, музыкантам пришлось играть, сидя по колено в сточных водах. Однако ни один из них не отказался от исполнения возложенной на них музыкально-патриотической партии, они стойко вынесли все тяготы этого ответственного культурно-массового мероприятия, не исключая и непривычные канализационные запахи, за что потом были представлены к высоким правительственным наградам и почётным званиям. Позже в своих рецензиях некоторые иностранные, явно антироссийски настроенные музыкальные критики, присутствовавшие на этом концерте, отмечали плохое звучание группы контрабасов и виолончелей, едва слышную партию арфы и глухие звуки барабанов. Однако отечественные специалисты легко опровергли эти необоснованные домыслы, доказав, что именно так и должны звучать означенные музыкальные инструменты, будучи погружёнными в канализационные стоки, которые определённым образом меняют акустические характеристики инструментов. Западным оппонентам было предложено поставить соответствующие музыкально эксперименты в своих странах, в условиях, аналогичных тем, которые имели место при исполнении оперы на Большой Садовой улице в Москве, но по неизвестным причинам никто этого не сделал, так что, последнее слово осталось за российскими экспертами.
Несмотря на экскрементальный характер исполнения, "Жизнь за царя" прошла с огромным успехом. Почуяв в опере знакомый русский дух, публика задыхалась от восторга. Пользуясь тем, что этот спектакль можно было смотреть бесплатно, уличные зрители устроили бешеные овации и потребовали исполнить оперу ещё раз на бис. Избалованные вниманием публики артисты, во главе с Шаляпиным и Неждановой, такого горячего приёма, как в этот раз, на своём веку ещё не видывали, они были ошарашены и в знак своей глубочайшей ошарашенности повторили спектакль. Однако и после этого публика не унималась. Первая воздушная ударная волна, вызванная бурными аплодисментами зрителей, для начала, в качестве разминки, сорвала шляпу с головы Шаляпина, чем вызвала восхищённые возгласы очевидцев столь редкого природного явления: до сих пор им ещё ни разу не доводилось видеть, как слетает шляпа с Шаляпина. Овации сделались громче, и в результате шляпы посыпались с многочисленных голов их обладателей, городских обывателей. Следующая ударная волна, ничтоже сумняшеся и войдя во вкус, сорвала шлемы с дежуривших у сцены пожарных, опрокинула наземь немало любопытных московских ворон, не говоря уже о воробьях, а затем молниеносно пронеслась по всей Москве, вызвав сильнейшее дребезжание окон и ставней и непроизвольный бой посуды в кабачках и трактирах, а также произвольный бой колоколов в православных храмах. Услышав вечерний звон и решив, что их приглашают на внеочередное богослужение, прихожане побросали все свои дела и повалили в церкви и монастыри для духовного окормления. Мощные овации на Большой Садовой не прекращались целую неделю. Всё это время оперные артисты, уставшие, но счастливые от настигшего их бешеного триумфа, продолжали усердно кланяться, а предприимчивый дирижёр Вячеслав Иванович Сук, воспользовавшись внезапно представившейся возможностью войти в Книгу рекордов Гиннеса, скрупулёзно считал количество поклонов. Пока не утихали аплодисменты, кавардак в Москве продолжался: не переставая дребезжали окна и ставни; с деревьев и крыш падали ошалевшие вороны, не говоря уже о воробьях; в питейных заведениях разбивались остатки посуды; колокольный звон не утихал, вызывая невиданное ранее усиление религиозных настроений, из-за чего храмы были битком набиты грешниками, желающими во что бы то ни стало исповедаться, а церковные службы не прекращались ни на час. Несмотря на все эти ужасные городские потрясения, от внимания Владимира Фёдоровича Джунковского не ускользнул их виновник, Моисей Хацкелевич Шагал. В отличие от ворон, не говоря уже о воробьях, художник цепко держался за московское небо и вполне успешно противостоял не только волшебной силе земного искусства, но и недюжинной силе земного притяжения. Воздушная ударная волна от недельных оваций, много раз обогнув земной шар, нисколько не повлияла на высокое положение художника. Опера ему ужасно понравилась, он энергично аплодировал, дрыгал ногами от удовольствия и громко кричал "бис!", однако вниз не спускался. По всем признакам выходило, что с помощью силы искусства его не достать. Дождавшись, когда утомлённая публика разойдётся по домам, а промокших до нитки, вдоволь надышавшихся запахами родного города, уставших, но счастливых музыкантов во главе с Вячеславом Ивановичем Суком с помощью конной тяги вытянут из оркестровой ямы и отвезут в Кремль на вручение заслуженных правительственных наград, градоначальник предпринял по отношению к нарушителю порядка более чувствительные, точечные меры воздействия.
Из города Витебска в Москву гужевым транспортом были доставлены покорные родители непокорного Моисея: отец, витебский мещанин Хацкель Мордухович Шагал, и его жена Фейга-Ита Менделеевна Чернина. Родители заговорили с сыном на известном им языке. Для начала они душевно поздравили его с недавно случившимся днём рождения и преподнесли ему всё самое ценное, что накопили за всю свою нелёгкую жизнь - а именно, свою родительскую любовь к возвысившемуся в их глазах сыну; а потом, основываясь на той же любви, попытались уговорить его спуститься на землю и заодно отказаться от занятий всякими художествами. Отец завлекал Мойшу тем, что сейчас самое подходящее время заработать на торговле - дескать, цены на картошку в Витебске в данный момент значительно ниже, чем в Москве, и грех был бы не воспользоваться этим благоприятным обстоятельством. Сын учтиво выслушал престарелых родителей, после чего приветливо, но твёрдо и ответственно ответствовал им, соответственно поставленным перед ним вопросам:
- Шолом Алейхем, мои родные, хотя и престарелые, отец и мать! Рад видеть вас здесь в добром здравии, на неродной московской земле! Простите, что не могу вас обнять, как подобает благочестивому сыну; надеюсь сделать это в другой раз, более подходящий для объятий. Что же касается ваших родительских речей, то у меня на них имеются кое-какие сыновние возражения. Хотя я и уважаю ваше мнение, но да будет вам известно, что не для того появился на свет ваш сын Мойша, чтобы торговать витебской картошкой! В моём распоряжении имеется другое, высшее предназначение: писать выдающиеся картины и наполнять ими до отказа крупнейшие мировые художественные музеи! От этой своей земной миссии ни за что не откажусь, тем более, что теперь, если вы успели заметить, я занимаю самое высокое положение среди художников и было бы глупо вот так взять и скатиться вниз, как вы мне советуете! Сейчас весь мир у моих ног, и я намерен сохранить это своё высокое положение во что бы то ни стало!
Будучи не в силах переубедить строптивого Мойшу, его родители посокрушались немного, да и отправились назад на свою историческую родину - в город Витебск Витебской губернии. Вскоре им на смену прибыла невеста Моисея, Бася-Рейза Розенфельд, любимая дочь богатого витебского ювелира Шмуля-Ноаха Ицковича Розенфельда и его не менее любимой жены Фриды Левьянт. Девушку срочно вызвали с занятий в школе Владимира Ивановича Герье. Зная мужские слабости своего возлюбленного, Бася, она же Берта, она же Белла, в будущем первая жена Шагала, обратилась к нему с деловым предложением: дать себя поцеловать, если он тотчас же спустится к ней, и даже намекнула на нечто большее - что она позволит поцеловать её дважды. Моисей заколебался. Перспектива целовать возлюбленную вдоволь, то есть, целых два раза, полностью завладела его творческим умом и любвеобильным сердцем. Художественный гений Шагала, не медля ни минуты, начал энергично создавать в его воображении прекрасные картины светлого будущего: как однажды он переедет в Париж, назовёт там себя Марком Захаровичем, позовёт к себе прекрасную Берту и таки сделает ей предложение, от которого она не сможет отказаться: попозировать ему обнажённой. Когда это произойдёт, они оба будут так счастливы, что взлетят над крышами Парижа и будут парить там вместе целую вечность, наслаждаясь любовью, свободой и его немеркнущей славой, славой великого художника. Не в силах удержать в себе эту чудесную картину, Моисей восторженно поделился ею с любимой, которой не оставалось ничего другого, как разволноваться от предстоящего счастья, расплакаться и убежать в своё, находящееся неподалёку общежитие, чтобы поскорее начать паковать чемоданы и готовиться к отъезду во Францию. А воодушевлённый художественными фантазиями Моисей в ожидании мировой славы до поры до времени остался прозябать всё там же - в московском небе.
Видя, что гуманные методы в отношении Шагала оказались неэффективными, градоначальник решил прибегнуть к самым современным техническим средствам. Из Киева был вызван военный аэроплан марки "Ньюпор-4", которым ловко управлял штабс-капитан Пётр Николаевич Нестеров. По пути в Москву гениальный авиатор не упустил возможности поставить внеочередной мировой рекорд по продолжительности беспосадочно-беспорядочно-безаварийного перелёта, к тому же ещё и без дозаправки в воздухе, немедленно прославив тем самым российскую авиацию на весь мир. Долетев до Москвы, Пётр Николаевич не стал терять время и топливо даром и сразу же, не приземляясь, направил боевую машину к месту чрезвычайного происшествия. Полетав над Шагалом туда-сюда, сделав для острастки первую в истории авиации мёртвую петлю, Нестеров пришёл к неутешительному выводу, что человека, бессовестно парящего над крышами, ему никак не подцепить, не уронив при этом наземь аэроплан и честь военной авиации. Он доложил об этом московскому губернатору, специально пролетев в трёх с половиной сантиметрах над его головой, чтобы тому было лучше слышно, и предложил смело пойти на таран. Градоначальник строго-настрого запретил таранить Шагала над своей головой, над головами отечественных, странных и иностранных журналистов, над главами зарубежных посольств, религиозных конфессий, а также международных торговых представительств и многочисленных туристических фирм, не говоря уже о головах огромного количества зевак из разных сословий, о златых главах православных храмов и главках московских ведомств.
- А нет ли иного воздушного способа взять нарушителя живым? - поспешил спросить губернатор у промчавшегося над ним прославленного авиатора, лихо совершавшего вторую мёртвую петлю, которая, судя по всему, понравилась ему до ужаса. Пользуясь тем, что его аэроплан, сбитый с толку непонятными манёврами, на некоторое время потерял управление и ушёл в затяжное пике, Пётр Николаевич на пару минут задумался, оторвал крепкие руки от не столь крепкого штурвала, не спеша покопался в своей записной книжке, и наконец, выкрикнул:
- Попробуйте обратиться к поручику запаса Глебу Евгеньевичу Котельникову, актёру в труппе Народного Дома в Петербурге!...
- А почему именно к нему, к актёру? - выпалил московский градоначальник, торопясь получить ценную информацию от бесшабашного пилота, пока тот не придумал какую-нибудь новую умопомрачительную фигуру высшего пилотажа, способную угробить не только его самого, но и ни в чём неповинных зрителей.
- В Википедии написано, что в 1912 году он изобрёл ранцевый авиационный парашют! - прохрипел в ответ Нестеров, отчаянно пытавшийся вытащить обалдевший от перегрузок "Ньюпор" из очередной, ещё более мёртвой петли - дай Бог, не последней...
- А чем нам может помочь парашют? - попытался уточнить высший руководитель Москвы.
- На аэроплане можно легко поднять в воздух какого-нибудь брата-акробата, нацепить на него парашют и вытолкнуть из фюзеляжа, приказав ему при падении схватить правонарушителя, с которым, если повезёт, плавно спуститься на землю! - авторитетно прокричал Нестеров, разворачивая на скаку своего резвого, но запыхавшегося летающего коня в сторону Киева.
Приняв во внимание профессиональное мнение Нестерова, изобретателя петли Нестерова, московский губернатор послал в Петербург за поручиком запаса, актёром Котельниковым. Прибыв по вызову, Глеб Евгеньевич осмотрел место происшествия, ознакомился с техническим заданием и отрапортовал следующее:
- Я, конечно, изобрету ранцевый авиационный парашют марки РК-1. Но первое показательное испытание, если верить той же Википедии, произведу лишь 19 июня 1912 года в районе деревни Сализи, неподалёку от Гатчины в Петербургской губернии. Вы готовы столько ждать?... Градоначальник был озадачен: ждать ещё два года весьма рискованно - мало ли что ещё вытворит за это время вышедший из-под контроля Шагал, не имеющий лицензии на полёты в московском небе?! Этот сукин сын и без того уже заплевал сверху всю мостовую!
- А нет ли какого-нибудь другого технического средства, способного ухватить зловредного художника и доставить его на землю? - поинтересовался начальник Москвы.
- Обратитесь к авиационному конструктору Игорю Ивановичу Сикорскому. Я где-то читал, что он изобрёл вертолёт, - посоветовал Котельников и отбыл в Петербург для последующего изобретения парашюта.
Вызвали Сикорского. Приказали срочно изобрести такую летающую винтокрылую машину, которая смогла бы: 1. Без труда подняться в воздух; 2. Зависнуть там на время. 3. Принудительно захватить парящего в московском небе нарушителя спокойствия; 4. Доставить такового нарушителя на землю, желательно - сразу в Бутырскую тюрьму... Игорь Иванович пообещал справиться с трудным заданием как можно скорее, но в любом случае не позднее 1934 года, и отправился создавать геликоптер туда, куда указывала Википедия - в Соединённые Штаты Америки. Перед своим отъездом, для ускорения решения технической задачи, он посоветовал обратиться к Константину Эдуардовичу Циолковскому, хотя и глухому, но по слухам, способному изобретателю, проживающему в Калуге. Игорь Иванович, оказывается, прочёл в одном учебнике по астронавтике, что сей изобретатель работал над созданием ракеты, способной со скоростью звука достичь любой земной или даже неземной цели.
К Циолковскому в Калугу отправили курьера с предписанием явиться в Москву. Опасаясь современных высокоскоростных и высокорискованных средств передвижения - поездов, которые могли при столкновении с гужевым транспортом пойти под откос, а также повозок, запряженных лошадьми, которые могли испугаться шумных высокоскоростных поездов и понести - Константин Эдуардович отправился в Москву по старинке, пешим ходом, со скоростью, сильно уступающей скорости звука. Будучи не силён в политической географии и социальной истории, руководствуясь несколько устаревшей картой времён Киевской Руси, на которой почему-то не была обозначена Москва, он взял не то направление и в результате многодневного путешествия забрёл в Киев, столицу несуществовавшего к тому моменту государства. Откорректировать маршрут ему помогла местная интеллигенция, к своему собственному удивлению узнавшая в волосатом, бородатом, грязном и оборванном бродяге основоположника теории ракетостроения. Приняв во внимание преждевременную глухоту Циолковского, интеллигенты окружили его на Крещатике и начали изо всех сил скандировать название своего города, чтобы помочь ему сориентироваться, если и не во времени, то хотя бы в пространстве. Не поняв, что происходит, и подумав, что он оказался в центре какого-то националистического митинга, испуганный Константин Эдуардович бросился вон из города и совершенно случайно двинулся в правильном направлении. Спустя некоторое время он всё же добрёл до первопрестольной. Не зная города, в течении недели плутал по незнакомым улицам, а на Большой Садовой оказался в то время, когда над ней уже стояла глубокая ночь. Губернатор давно поджидал Константина Эдуардовича на этом месте. Он крепко, от души пожал одной из своих рук одну из его рук, а другой своей рукой, свободной от рукопожатия, в ручном режиме указал изобретателю на возвышающееся над ними большое садовое небо, где в это время, невнимательно присмотревшись, можно было заметить два опознанных летающих объекта: один, который покруглее и поярче - это болтающаяся в небе от нечего делать луна, к которой, впрочем, у градоначальника в тот момент не было никаких претензий; а второй, тускло освещённый, едва заметный невооружённому глазу - мирно дремлющий правонарушитель, которого, собственно, и требовалось достать как можно скорее с помощью новейшего скоростного транспортного средства, которое предлагалось изобрести ему, Циолковскому. Глухой и подслеповатый Константин Эдуардович, с трудом заметивший в темноте лишь один небесный объект, по-своему понял суть задания, кивнул в знак согласия своей седой бородатой головой и отправился обратно в Калугу изобретать ракету, которая могла бы со скоростью ускоренного звука, которого ему не дано было услышать, долететь до Луны. Перед своим уходом, для ускорения решения технической задачи, он посоветовал привлечь к работе талантливого учёного, известного всему миру советского инженера-конструктора ракетной техники Сергея Павловича Королёва, который создал ракеты, уносящие прочь от земли так называемых космонавтов, о чём Циолковский прочитал в Большой Советской Энциклопедии, верить или не верить которой у него не было никаких оснований.
Послали за Королёвым в городок Нежин Черниговской губернии. Когда Сергей Павлович прибыл в Москву вместе с мамой, Марией Николаевной, оказалось, что, хотя он и талантливый мальчик, но ещё довольно мал для серьёзных дел: ему только-только исполнилось 4 годика, и он даже азбуке ещё не обучен. Юного Королёва решили отправить домой. Перед отъездом Серёжа посоветовал московскому начальству для решения возникшей уличной проблемы использовать дирижабль конструкции Цеппелина. Его похвалили за смекалку, в знак признания его инженерно-конструкторского таланта торжественно вручили ему связку московских баранок и со всеми полагающимися мальчику почестями отправили домой, где он мог бы спокойно дозреть до высокого звания ракетного конструктора и основоположника советской практической космонавтики.
Следуя мудрому совету вундеркинда, неспешно сформировали представительную делегацию во главе с самим Владимиром Фёдоровичем Джунковским, и отправили её в Германию к графу Фердинанду фон Цеппелину. Граф принял делегацию радушно, быстро вник в суть дела, взялся изготовить дирижабль марки L-1, класса "Саксония", вполне подходящий для улавливания в московском небе всяких воздушных хулиганов, и пообещал передать его московскому руководству лично в руки до начала первой мировой войны, то есть, не позднее 15 июля 1914 года, ибо потом переправить дирижабль через границу будет весьма затруднительно, а то и вовсе невозможно. Московская делегация передала графу Фердинанду лично в руки аванс на строительство дирижабля в размере 300 % от его стоимости и отбыла в обратном направлении. На полученные деньги граф Цеппелин сумел построить три военных дирижабля и передал их в германское военное ведомство. В результате военная мощь Германии к 1914 году сильно возросла, что позволило ей начать первую мировую войну с полной уверенностью в победе. Хотя войну она в конце концов проиграла, от этого никому легче не стало.
3. КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ ПОСЛЕДСТВИЙ ПРОИСШЕСТВИЯ.
Ну а что же Моисей Хацкелевич Шагал? Что с ним стало после отбытия московской делегации в Германию и как в дальнейшем сложилась его жизнь?...
В том же 1910 году известный адвокат и правозащитник Максим Моисеевич Винавер, о котором мы уже упоминали всуе, узнав о том, какое великое будущее ждёт Моисея Шагала, поспешил приобрести его картины, пока это не догадались сделать другие; взял его под свою юридическую защиту, обратившись в суд с иском о незаконном удержании своего подзащитного в холодном и неуютном московском небе (а к осени оно стало именно таким: холодным и неуютным), произнёс сильную, проникновенную речь в защиту защемлённого в московском небе художника, которая довела сильных духом судей до слёз, а слабых до истерики; и выиграл дело во всех возможных и невозможных судебных инстанциях, вплоть до Европейского суда по правам человека. Только после этого продрогшая нога освободившегося от небесных пут художника снова ступила на московскую землю и была встречена там восторженными поклонниками в торжественной обстановке, под музыку духового оркестра, с цветами и овациями. Максим Моисеевич Винавер, как истинный московский меценат, не упустил возможности крепко помочь бедному, но перспективному художнику: назначил ему денежное содержание, достойное его выдающегося таланта, и отправил на продолжение учёбы в Париж. Неся огромную единоличную ответственность за реализацию предсказанного ему старухой Изергиль блестящего будущего, Моисей Шагал, как и было предвосхищено цыганкой, назвал себя в Париже Марком Захаровичем и стал с завидной регулярностью и с регулярной благодарностью принимать регулярное денежное вспомоществование Максима Моисеевича, которого он не один и даже не два раза назвал своим вторым отцом. Марк заставил себя смириться с предлагаемыми ему во Франции жизненными обстоятельствами: легко влился в круг французской художественной богемы и обзавёлся там необходимыми для его великого будущего связями и знакомствами. Не забыл он и про прекрасную Басю Розенфельд: вернувшись в родной Витебск в 1915 году, долго думая, взял да и женился на ней. В сентябре 1915 года они вместе приехали в город Петроград, где в 1916 году у них родилась дочь Ида, которая впоследствии стала биографом и исследователем творчества великого отца. В 1917 году Марк Захарович вместе с семьёй снова вернулся в Витебск, где после случившейся кстати революции успешно работал уполномоченным комиссаром по делам искусств Витебской губернии. В 1920 году переехал в Москву, жил там в "доме со львами" на углу Лихова переулка и Садовой улицы и работал в Московском Еврейском камерном театре, участвуя в художественном оформлении здания театра, а также в создании костюмов и декораций. В 1922 году вместе с семьёй Марк Шагал отбыл в Литву, где в городе Каунасе проходила его персональная выставка; оттуда в Германию, а осенью 1923 года - в Париж, теперь уже для постоянного проживания.
В полном соответствии с предсказаниями старухи Изергиль, Марк Захарович Шагал стал-таки великим художником, прославился на весь мир, причём не в последнюю очередь за счёт того, что изображал на своих картинах себя, Беллу и прочих знакомых ему и не знакомых не ему людей летающими над крышами то ли Москвы, то ли Витебска, то ли Парижа. В 1937 году он получил французское гражданство, в 1941 году переселился в США, где в 1944 году его постигла страшная утрата: умерла горячо любимая жена Белла. Спустя некоторое время у него возник роман с Вирджинией Макнилл Хаггард, дочерью британского консула в США. Они жили в гражданском браке, и у них родился сын Дэвид. В 1947 году Шагал вместе с семьёй снова вернулся во Францию. В 1950 году Вирджиния, забрав сына, ушла от него. Спустя два года Марк Захарович женился на Валентине Дмитриевне Бродской, владелице лондонского салона моды и дочери известного фабриканта и сахарозаводчика Лазаря Бродского. В 1960 году он стал лауреатом премии Эразма. В 1973 году его лично пригласила в Москву министр культуры СССР Екатерина Алексеевна Фурцева. Шагал не смог отказать редко встречающемуся в человеческой природе представителю вида женщин-министров культуры и безотлагательно вылетел в Россию вместе с Валентиной Дмитриевной, относящейся к ещё более редко встречавшемуся в женской природе роду жён Марка Захаровича Шагала. В июне 1973 года он со свойственной ему в такие минуты великой радостью открыл персональную выставку своих произведений не где-нибудь, а в самой Третьяковской галерее. Выставка была не только триумфальной, но и грандиозной; видимо, не без помощи ангелов удалось даже доставить туда знаменитую картину "Авраам и три ангела". С собой Марк Захарович привёз также 75 литографий неплохого качества, которые затем щедро передал в дар Музею изобразительных искусств им. А.С. Пушкина.
На протяжении жизни Марк Шагал не только писал картины, но также создавал шпалеры, витражи, мозаичные панно, скульптуры, занимался керамикой, писал стихи, публицистические эссе и мемуары. По всей Европе, в Америке и в Израиле ему поручали художественное оформление парламентов, театров, банков и других общественных зданий. В 1977 году он был удостоен высшей награды Франции – Большого креста Почётного легиона. В том же году открылась персональная выставка его работ в Лувре, приуроченная к 90-летию художника. Это была первая в истории музея выставка работ живущего автора. Марк Захарович Шагал покинул этот мир, который был к нему столь благосклонен, 28 марта 1985 года, в Сен-Поль-де-Ванс и был похоронен там же на местном кладбище.
В наше время почитателям творчества Шагала нет числа. За его картины на аукционах платят огромные деньги; и если бы Марк Захарович знал, какие, он, конечно же, создал бы намного больше работ и прожил бы гораздо дольше своих 97 лет.
4. ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Жизнь Марка Шагала изучена почти досконально, но только теперь, спустя более чем 30 лет после его безвременной кончины, появилась счастливая возможность исследовать то влияние, которое этот выдающийся человек вольно или невольно оказал на ход мировой истории, на развитие инженерной мысли, науки и техники. Таковое влияние легко недооценить, но трудно переоценить. Представленная вниманию читателей работа Мойрэрамоса Гамоса, давнего почитателя творчества Марка Захаровича, к сожалению или к счастью, пока ещё не известного широкому кругу шагаловедов, посвящена именно этой вышеозначенной проблематике. Она проливает свет не только на всем хорошо знакомые события мировой истории, но и на малоизвестные обстоятельства жизни выдающегося художника. Будем надеяться, что данное исследование окажется интересным и полезным не только для самого автора, но и для всех тех, кто давно хотел узнать, что же всё-таки произошло с молодым Моисеем Хацкелевичем Шагалом в Москве 24 июня 1910 года и почему он об этом никогда и никому не рассказывал.
5. СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ.
1. Википедия.
2. Большая Советская Энциклопедия.
3. В(Б)ольная фантазия автора.