Ему в объятья бросив тело,
чтоб все изгибы вновь познал,
она, изнежено хотела
собой заполнить кинозал.
Мурчала, сладко, словно кошка;
чесала пяткою босой.
Жаль, что он молчалив, немножко;
однако гладкокож, и свой!
Её знавал он ежедневно
то в строгом платье, то в белье,
и в настроении напевном,
и плачущей о бытие.
То сумочки ловил, то блюдца
с едой различной принимал.
Хватало места развернуться.
Был выпит не один бокал.
За это всё, она любила
его (по своему тепло),
опору твердую, где мило
под эс-эм-эски время шло.
А он, столь верен был и робок,
скрипел лишь, наповал раним,
когда, под звук взлетавших пробок,
делил любовь её... с другим...)))
(Шутка!)