Николая Якшина я знал по литобъединению имени Дмитрия Кедрина с семнадцати лет. Друзьями мы сначала не были, – разница в возрасте шесть лет. Ушел в армию, поступил в Полиграфический институт на вечернее обучение, в литобъединение ходить перестал. И вдруг моя однокурсница Ирина Асаба вечером в институте, как бы невзначай, сказала, что у них в театральной студии ЦДКЖ (Центральный дом культуры железнодорожников) занимается поэт Николай Якшин. Разговор шел о поэтах, о поэзии. Я и не предполагал, что веселый парень, труженик пера, юморист, каким я его представлял, может оказаться и в такой роли. Не знал и о том, что он – пожарный. Решили непременно вместе позвонить Николаю в общежитие. После занятий пошли искать телефонную будку. Шли по Старопанскому переулку к станции метро «Китай-город» и в унисон о Якшине говорили:
– Он – очень, очень талантливый человек...
– Да, он – очень, очень талантливый человек.
Мы говорили так, – словно, нам приоткрылись, в сей миг, небесные скрижали, на которых предначертано было…
Почему-то очень верилось в счастливую поэтическую судьбу Николая Якшина.
Поздняя осень 1976 года. После посещения мною литобъединения имени Кедрина, а Якшину – это дом родной, мы продолжили знакомство в почти пустом ресторане города Мытищи. Разговаривали долго, оживленно. Читали стихи. Около полуночи сорвались, вдруг, с места, забыв заплатить. Прошли почти километр, вспомнили об этом, вернулись и заплатили. Никто в ресторане нашего отсутствия и не заметил. Шел первый снег. Якшин повел меня по улочкам и закоулкам ночевать в общагу своей пожарной части. И как в случае с Юрием Петруниным, доставал корыто со стихами из-под железной кровати...
Якшин с моей подачи устроился вскоре на работу в Государственную библиотеку имени Ленина, по совместительству, электриком. Работали мы в одной организации на цокольном, техническом этаже ГБЛ. Правда, очень недолго. Он тогда рассказ написал о каком-то психе, который вывинчивал лампочки в подъездах у девушек, которых провожал, и еще другие рассказы.
Когда Николай Якшин вывинчивал перегоревшие лампочки в Библиотеке имени Ленина, я, перед первой сессией в институте, находился дома. В это время стало очевидно, что совместить работу в ГБЛ и учебу у меня не получится, и я уволился, сожалея о том, что мне не придется трудиться на своей, мало чем примечательной, работе по соседству с Якшиным.
Нужно что-то делать, решил я, изнемогая от деревенской предновогодней тоски, и рванул на Полянку к своему другу, поэту Александру Геришу, с которым я познакомился в ГБЛ. К тому времени он там уже давно не работал.
Был выходной день. Гериш и его жена Ирина находились дома. Гериш был трезвый и грустный, потому что пропил незадолго до этого собрание сочинений Алексея Толстого. – Дался тебе этот Алексей Толстой, – ругался он с женой. Решили пить чешское пиво в Ленинских горах. Позвонили Ольге Слесаревой и Андрею Прокоповичу. Они приехали. И вот мы в Ленинских горах пьем пиво. Они о чем-то разговаривают, а я молчу. Весь день почему-то промолчал. Помню, как Прокопович, поблескивая очками, очень вежливо и почтительно передавал мне одну за другой кружки с чешским пивом. Прокоповича Гериш иногда в шутку называл «Гиммлера сын»; отец Андрея, артист Николай Прокопович, играл этого нелицеприятного субъекта в кино.
Седьмого мая 1974 года коллеги из «подвала» ГБЛ провожали меня в армию здесь же, в Ленинских горах. Начав с чешского пива, кончили чем-то более крепким. Около полуночи Гериш повез меня в мою деревню. На последний автобус до моей деревни Поведники мы опоздали. Тащились ночью через лес по просекам и через поле от поселка Северный километров семь. Пришли к утру. Когда мы проходили полем, светила ясная полная луна.
Десятого мая я ушел в армию, и к тому времени, когда я вернулся, Гериш успел жениться на Ирине, а на поле, где мы проходили, выросли пятиэтажные дома для сотрудников дома отдыха «Березовая роща, где жили в 1977 году Николай Якшин, Мать-Гусева, Татьяна Кириллова и веселая красавица Людка.
Новый 1977 год Николай Якшин и Евгений Сугоняев, два моих друга по работе в Библиотеке имени Ленина, встретили в компании артистов ЦДКЖ. Я же с двумя разными по возрасту девушками (тоже из ГБЛ) Ольгой Слесаревой и молоденькой Татьяной Стежинской собирался отметить Новый год на даче Татьяны по Белорусскому направлению. Ждал их 30-40 минут, но не дождался; подумал, что они меня обманули, уехал домой, выпил водки и заснул часов в восемь. Они потом, оказывается, опоздали всего минут на пятьдесят.
Перед Новым 1977 годом Якшин, Сугоняев и я, долго стояли на морозе в очереди на выставку «Двадцать московских художников» (авангардистов) на Малой Грузинской. Вернее, Якшин не стоял, а сразу же прошел туда по удостоверению пожарного, долго ходил, а потом достаивал уже с нами. Ходили потом по заснеженной вечерней Москве, долго о чем-то споря. Женька Сугоняев стихов не писал. Он мечтал стать художником. В то время он, восемнадцатилетний, был уже прекрасный рисовальщик: легкий, воздушный, веселый (в рисунке).