Чем больше себя описываешь, тем дальше уходишь в тень,
тем гуще тебя заштриховывают мазки ее маскхалата,
а в кармане растет, потягивается комнатный Франкенштейн -
собственной несостоятельности пугающим артефактом.
Если с утра забрести на "блошку", где среди хлама порой
можно найти вещицу, достойную Аладдина,
заплатить, не торгуясь, за вырубленную топором
отметину на памяти, домой донести невредимой;
eсли вглядеться, прищурившись, то можно заметить, как,
зажатая на полке меж сахарницей и чашкой с опивками чайными,
в универсальном жесте, в отчаянии вскинутых рук
женщина за стеклом лоб о часы раскалывает.
Если вычертить карту: потери, петарды, вмятины, седина,
точечность губ соединить пунктиром,
то-то смогли б удивиться знакомые,
принимающие тени за знания другого или себя,
зоопарк за микромодель животного мира,
производное за искомое.