В края родные редко забредаю.
Всё некогда: работа, дом, дела.
Но, временами память оживляю.
И вижу, как я маленькой была:
Москва после войны. Весь двор в сараях.
В них живность обитала до поры.
И инвалиды на тележках разъезжая,
Кормились с рук тщедушной детворы.
Булыжное покрытье грохотало
Под шинами машин и от подвод.
Торговок криком утро пробуждало
Спешащий за товаром к ним народ.
А вечером гармошка дяди Вани,
Что он сберёг в годину страшных лет.
И тазик с узелком. В нём всё для бани.
И первый от художника портрет.
По расписанью мыли и стирали.
На улице сушили все бельё.
И раны лет военных заживали.
И всё ж не поросли они быльём.
На кухне толчея пяти хозяек.
А раковина и плита одна.
И в голод тушки кроликов и заек.
И шубка, что на всех в семье годна.
Обломки храма, взорванного властью.
И запах первых книг, как волшебство.
Как я отказывалась верить счастью:
Виденье кукла, или колдовство.
В семидесятых отчий дом взорвали.
Мешал он при строительстве метро.
Вдали от центра нам квартиру дали.
Хранит лишь память стержень и ядро.