Пока в бредовом потном танце Саломея
на сцене бьется, слово вертится — тоска.
От скуки скулы сводит, клонит в сон, немея,
я понимаю: разлюбила Виктюка.
ОскАр Уайльд, прости! Пъянящий дух распада,
модерна опиум пусть алчет молодежь.
А мне уйти бы незаметно, тихо надо,
но в середине действа просто не уйдёшь.
Ждут стены ветхие поддержки, пониманья.
Здесь пьесы Чехова мелькали, словно дни.
"Вишневый сад", "Иванов", "Чайка", "Дядя Ваня"...
Так хорошо забыться было в их тени.
А после выйти в сквер, где грубо и нелепо
всё повторяет театральный реквизит:
кусок картона — фиолетовое небо,
луна — как пыльный заржавелый диск висит.