Над степью мутной пеленою, волнами душными дрожа,
Повисло марево дневное, полудничной жарой дыша.
Вдаль, с горизонтами сливаясь, звеня, свистя и трепыхаясь,
На сколько видел глаз, цвело новороссийское плато.
На диком, девственном просторе, бурлила фауною жизнь:
В благоуханном травном море косули стайками паслись,
Стремглав носились русаки, врезаясь с треском в травы,
То тут, то там среди степи взлетали ввысь фазаны.
Степной орёл, паря кругами, враз замер, жертву усмотрев,
И, сложив крылья, с неба камнем упал, на зайца налетев.
Ввысь с ним взлетел и отпустил, убив о землю; взмыл опять,
Когтями жертву ухватив, и улетел кормить орлят.
Среди цветущих трав зелёных по балкам лентою ныряя,
Вдаль уходя, легла дорога, простор степной пересекая.
По ней – в телегах, и возках, и пеше – двигались чредой
Переселенцы, весь свой скарб и мелкий скот везя с собой.
С надеждой в сердце – обрести достаток для своих семей –
Катились в таборах они вглубь отвоёванных земель.
Вот, поднимая пыль клубами, догнал сей страждущий народ
Стремительный драгунский взвод и стал теснить его конями,
С наскоку раздавить грозя, с дороги прочь в траву гоня.
Майор чернявый, обращаясь с свирепой хрипотцой к толпе,
Ей плёткой сверху угрожая, вскричал в повисшей тишине:
«За нами следом скачет поезд! Царица едет в нём. Вы все
Ей тотчас поклонитесь в пояс, встав вдоль дороги в стороне!»
Народ лишь только увидал средь тракта кавалькаду ту,
Так всем скопленьем ниц упал, уткнувши головы в траву.
Долгонько он в клубах пыли стоял согнутым, чуть дыша:
Тянулась аж на две версты роскошных колесниц чреда.
Придворный поезд возглавляла большая царская карета;
Изысканной резьбой блистая в потоках солнечного света,
Средь стражников плыла она, в табун коней запряжена.
Её величество дремала, прикрыв лицо вуалью тонкой;
Воссев среди подушек алых, её сопровождал Потёмкин.
С её монаршеской руки, всевластной, мудрой её волей,
Над Новоросскою землёю князь взял правления бразды.
Наместником державным став, в себе Великого Петра
Увидел князь, вершить начав в хозяйстве громадьём дела,
Решив сей черноморский край мгновенно обустроить в рай.
Спеша освоить берега, Потёмкин с неусыпным рвеньем
Стал быстро строить города, порты, рыбачьи поселенья.
В угоду всех новейших правил, премного положив труда,
На побережье верфь поставил и взялся возводить суда.
Ни время не щадил, ни силы. К нему народ со всей России
Тёк нескончаемой рекой. Князь всех на временный постой,
На лад военный, размещал и на работы направлял.
И вот сама Императрица к нему с эскортом прибыла,
Чтоб самолично убедиться, сколь хорошо идут дела.
Вот экипаж остановился. Князь, пододвинувшись к царице,
Коснувшись вскользь её плеча, тихонько молвил, улыбаясь:
«Проснитесь, матушка! Встречает вас Новоросская земля».
Хоть государыня была уже в преклоннейших летах,
Всё ж моложавость в ней цвела: в её светящихся глазах
На старость не было намёка. Белея в декольте глубоком,
Упругая вздымалась грудь, на коей, ниспадая с шеи,
Покоилась гроздь ожерелья, что, отражая солнца луч,
Венчала пышность туалета из нежно-синего сукна.
Царица, выйдя из кареты, лишь несколько шагов прошла,
Изящно платье подбирая, и, встав, средь свиты замерла,
На диво дивное взирая. Пред ней представилось виденье.
Деревня или не деревня? Вдоль улиц, взгляды поражая
Прекрасной новью, в два ряда ввысь устремлялись терема.
Мать-государыню встречали, восстав вдоль райского села
Гурьбой, нарядные крестьяне, ей с хлебом соль преподнося.
Царица, бросив взгляд на князя, с улыбкою ему кивнув,
Войдя в толпу, назад не глядя, на свиту веером махнув,
К себе призвала казначея с уж приготовленной мошной
И стала щедрою рукой, казённых денег не жалея,
Крестьянам раздавать рубли. И вдруг услышала: «Мerсi!»
Проделав реверанса па, пред ней с дворянскою осанкой,
Румянцем на щеках горя, стояла юная крестьянка.
Императрица изумлённо свой взгляд на князя навела…
А тот мазурку отвлечённо насвистывал под нос, упорно
Своим единым карим оком на небе облако сверля.
«Григорий! – с деланным упрёком спросила у него она. –
Давно ль, дружок, твои крестьяне манеры светские приняли,
Да так прекрасно, чисто, стали всё по-французски говорить?»
Потёмкин ей невозмутимо: «Так учим, матушка, вестимо!
Новороссийские крестьяне давным-давно, признаться, стали
Язык французский изучать и всех той модой удивлять».
Светлейший под руку царицу, галантно поклонившись, взял,
Ведя к околице станицы, и всех гостей с собой призвал:
«Извольте оказать мне честь и всем за скромный ужин сесть!
Я вас покорнейше прошу за мной проследовать к столу!»
Вдоль луга на траве зелёной, в кругу других больших шатров,
Стоял подобием короны прекрасный павильон просторный,
Где возвышался средь столов, дух источая, ужин «скромный».
Изящным, тонким хрусталём ансамбль трапезный сервирован.
Холодным тусклым серебром светились возле блюд приборы.
Сервизы, выстроившись в ряд на скатертях, огнём горели.
В ведёрках с льдом ласкали взгляд вин и напитков батареи.
Стараньем княжьих поваров столы ломились от закусок:
Дичина, туши осетров, ветчины, сельдь, сыры, лангусты,
Ладьи с различною икрой и фрукты вкруг – на вкус любой.
Лакеи близ столов стояли в ливреях пышных и уж ждали
Тот миг, когда дадут им знать, чтоб первое гостям подать.
И грянул шумный пир горой, с широкой русскою душой!
Без всякой чинной канители с устатку гости пили, ели…
Аж целых шесть часов чредой лакеи подносили смены;
И вплоть до утренней зари в походном бивуаке царском
Пылали жаркие костры – кружил в веселье праздник барский.
Встав утром, пополудни где-то, в походных ваннах туалеты
Приняв и «скромно» отобедав, свой скарб в запятки увязав,
Помпезной пёстрою толпой продолжил поезд экскурс свой.
А вдоль пути гостей встречали, одеты в бархат и в шелка,
Крестьяне, радостно цветами с подобострастьем им маша.
А за крестьянством возвышались, красою сказочной разя,
В усадьбах праздно размещаясь, его прекрасные дома.
Но лишь последняя карета, вояж замкнувшая, пройдёт,
Как на деревню вдруг кометой вершился воинский налёт.
Натренированной атакой солдатских сильных, ловких рук
Конфетка превращалась в бяку, косясь убогостью халуп.
Всю бутафорию грузили в упряжки ломовых коней,
Крестьян в повозки всех садили и, путь срезая, поскорей
По обусловленным маршрутам, по полю отбывали гуртом,
Дабы деревню вновь ваять и вновь царицу привечать.
Их командир, полковник Тучкин, за штурмом этим наблюдая,
В коляске развалившись тучно, портвейн из фляжки попивая,
Клял всех и вся, вставляя мат, в хмелю ругательств не жалея:
«Вот жизнь пошла – сплошной театр, а мы – актёры-лицедеи!»
***
Над неспокойною волной с плаксивым монотонным криком
Метались чайки чередой. Волны коснувшись, в гребне мигом
Хватая кильку иль креветку, взвивались птицы ввысь, в поток,
Ложились на него – и сверху вновь совершали вниз бросок.
На самом краешке причала, над крымской бурною волной
Платформа средь камней стояла шестиаршинной высотой.
Усевшись в креслах вереницей у круглых низеньких столов,
На ней, укрывшись от ветров, сидели гости из столицы.
По центру, чинно восседая с светлейшим за столом одним,
Царица, сладости вкушая, меж делом тем болтала с ним.
Чуть в стороне, в кругу чинов усевшись к ней вполоборота,
Сидел командующий флотом, славнейший Фёдор Ушаков.
Вот публика вся оживилась, приметив очертанья рей:
В морских просторах появилась армада русских кораблей.
Уступом выходя на рейд, затмив пространство парусами,
Эскадры встали массой всей в шеренги к гавани носами.
Чуть постояв в рядах по три, суда, клин выстроив, пошли
Синхронно по большой волне, скользя латинской буквой «V»,
Покачиваясь статью дивной, как птицы, крылья распластав,
Заговорив огнём мортирным – давая в честь царицы залп.
Укрывшись дымовой завесой, тотчас же правое крыло,
На якорь встав, авралом спешным все паруса свои сняло,
А левое вперёд пошло. Свой курс держа вдоль берегов,
Фрегаты, гладь волны взрывая, неслись, добавив парусов,
По ветру скорость набирая не меньше десяти узлов.
От края гости отошли. К ним мысль пришла, что корабли
Всем этим белым караваном их могут раздавить тараном.
Но, не дойдя трёхсот локтей, крутой исполнив поворот,
Суда махиной плоскостей легли, кренясь на левый борт,
И тотчас, не нарушив ряда, пошли вдоль берега парадом.
На мачте флагмана в флагштоке забился, поражая взор,
В волнах воздушного потока огромной лентой триколор!
И грандиозное «ура!» ввысь взмыло – к символу державы:
Матросы, связок не щадя, России воздавали славу!
Екатерине к горлу ком прихлынул, камнем грудь спирая.
Она, зардевшись вся, платком в восторге слёзы утирая,
На адмирала с умиленьем взглянула, повернувши стан,
Взывая в мыслях с упоеньем к её хранящим небесам –
Благодаря всем сердцем их за то, что гениев таких
В трудах опорой ей послали. Они ей славу добывали,
Среди военных лет суровых громя в боях Руси врагов:
На суше – Александр Суворов, на море – Фёдор Ушаков!