Взыграла песнею привольной, пьяня своим теплом, весна.
На склонах круч волной зелёной покрылись редкие леса.
Спускаясь змейками ручьи, журчат, среди камней петляя,
И, в реку горную впадая, несутся вниз, в дола Чечни.
Корявою дорогой горной в составе двух стрелковых рот,
Гвардейцев, полуроты конной (при них орудье и расчёт)
И взвода бравых егерей шло войско с мирной миссией,
Даб положить конец войне в мятежной маленькой стране.
Возглавив войско, среди стражи степенно ехал в экипаже
Нестарый крепкий генерал. С ним рядом важно восседал
Телохранитель и денщик – огромный крепостной мужик.
Не уставал Чечнёй кружить, в вояжах длительных живя,
Барятинский, стремясь склонить на мир наибов Шамиля.
Переговорщик был умелый российский бравый генерал.
Для достиженья цели в дело все ухищренья он пускал:
Вручал дары и слал наветы, сулил свободу, честь, казну.
Всё делал князь, дабы навеки заткнуть ту чёрную дыру.
Уж сорок с лишим лет Россия с чеченцами войну вела,
Стремясь превосходящей силой достичь победного конца.
Но тщетно: был упорен враг. Война же начиналась так.
Во времена царенья Павла Россия в свой состав приняла
В упадок лёгшие владенья грузинских княжеских родов,
Огородив их от вторженья наживы алчущих врагов.
При Александре Первом шла Русско-персидская война,
Что продолжалась девять лет. В итоге всех её побед
Влились в Россию Дагестан и Северный Азербайджан.
Но, став владеньями России, так же, как прежде, те края
Страдали часто от насилья, разбойничий террор терпя.
Воинственные горцы были для них дамокловым мечом,
На поселенья средь равнины верша налёты с грабежом.
На что российские войска чеченцам дали свой ответ –
По плоскогорью сделав рейд, их сёла мирные громя.
В Генштабе высшие чины себе представить не могли,
Акт устрашения свершая, какой волчатник разгребли.
Единой армией сплочённой на русских встала вся Чечня,
Терзая их в набегах конных и из засад средь гор громя.
Тут принялся главком Ермолов методу выжженной земли
Против чеченцев применять: в намёт входя полками в сёла,
Посевы хлебные сжигать и лес в округе вырубать.
Ответ не утруждался ждать: чеченцы русские селенья
В разбойных вылазках сжигали, скот табунами угоняли,
Пленяли население, залогом уводя с собой.
В кровавой круговерти той всё возрастая, шло насилье.
Стоял плач вдовий над Россией и крики горя над Чечнёй.
Но для кого война – смерть злая, а для кого – и мать родная.
Среди российских генералов встречались те, что барыши
Сшибали с лёгкостью удалой, мзду извлекая на крови.
Чуть заварушка – пишут: «Бой упорный и кровопролитный».
Убили десять – добавляют ноль и пишут: «Выиграли битву,
Сраженье много дней ведя, в нём уничтожив сто врагов,
Боеприпасов сто пудов истратив, недругов громя».
И вот средь тьмы ночной пошла в селенье горное арба.
С большою выгодой наиб у русских приобрёл товар,
А славным воинам своим бесстыдно в три цены продал.
А в Петербурге царь ломал в раздумьях голову свою,
Теряясь в сложных заключеньях, кляня чеченцев и войну.
Не находил монарх решенья в весьма запутанной задаче,
В Кавказе видя не иначе, как бездну, жрущую казну.
На протяженье многих лет ему с Чечни бумажным валом
Доклады с множеством побед нахально слали генералы.
Реляции из войск гласили, что истреблёны в схватках были
Уж много раз давным-давно чеченцы все до одного.
И посему желал царь знать, с кем продолжали воевать,
С двойным довольствием служа, его кавказские войска?
При Александре было так. При Николае тридцать лет
Взимала смерть свой куш затрат. Конца тому, казалось, нет.
Покончить навсегда с войной решился Александр Второй.
Уклон закончился. Дорога пошла катиться сквозь луга.
Гремя на каменных порогах, по ним бежала вдаль река.
Вдоль берегов её тонул в черешневом цвету аул.
Колонна встала и привалом расположилась средь плато.
В трёхстах шагах от ней молчало, как будто б вымерев, село.
Барятинский, любуясь видом, нетерпеливо начал ждать,
Когда придут за ним мюриды, чтобы к старейшине позвать.
Совсем недолго генерал, пейзажем красочным любуясь,
Средь ожидания скучал. Уж скоро перед ним предстал,
На вороном коне гарцуя, джигит и за собой позвал.
Тотчас на пару с денщиком верхом отъехал князь от стана,
Направившись с мюридом в дом наиба горцев – Турпалхана.
На фоне саклей этот дом смотрелся княжеским дворцом.
Вслед за чеченцем генерал вошёл с слугою внутрь двора.
И здесь в углу князь увидал худого русского раба.
К амбару был прикован раб стальною цепью, словно пёс:
Должно, ему заменой став, собачью службу пленник нёс.
В горячечном бреду хрипя, раб нервно головою тряс,
Блуждала смертная тоска в безумном блеске синих глаз.
Князь глубоко был убеждён, что где-то виделся с ним он.
Всё время, что меж ним с наибом переговоры в доме шли,
Пред взором князя блеском синим, затронув нерв его души,
Стоял, сознанье бередя, надежды полон, взгляд раба.
Мучительно князь вспоминал, где и когда он повстречал
Иль видел пленника того. Как звать и величать его?
И вот единым мановеньем явилось к князю озаренье,
И он был несказанно рад тем, что оно пришло к нему.
То было десять лет назад. Он отдыхал с семьёй в Крыму.
Однажды генерал с женой прогулку конную свершали
И близ Ай-Петри проезжали наезженной лесной тропой.
И вдруг княгинина кобыла, косясь на чащу, затряслась,
Взбрыкнув, копытами забила и вбок в испуге подалась.
Разверзлись, затрещав, кусты, и на утоптанную твердь
Скалистой моховой тропы из чащи выскочил медведь.
Тут лошадь взвилась на дыбы, зажала с лязгом удила
И прочь вдоль каменной гряды княгиню к морю понесла.
Барятинский, коня стегая, помчался следом – догонять.
Да где там!.. Воздух рассекая, летела лошадь молодая.
Галоп тот бешеный унять никак княгиня не могла.
Хлеща нещадно жеребца, князь силился ускорить бег,
Но тщетно! Был бессилен стек всё возрастающий разрыв
Заставить лошадь одолеть. А впереди залив лежал;
Над ним пугающе зиял бездонный гибельный обрыв...
Хвала Творцу, не покарал чету Барятинских злой рок!
На счастье, рядом проезжал с учения казачий полк.
Вот от колонны отделился наездник, услыхавший крик.
Княгиню он настигнув вмиг, в узду кобылы враз вцепился
И, выпрыгнув толчком с седла, повис на ней, к земле давя.
Тут лошадь бег остановила – в пяти аршинах от обрыва.
Князь этим мигом прискакал, коня с намёта осаждая,
И, спешившись, с седла принял свою супругу, обнимая.
Её спаситель, под уздцы держа злосчастную кобылу,
В смущении глаза свои от полной нежности картины
Отвёл, на своего коня, к нему идущего, смотря.
Был это унтер-офицер – казачий, взводный командир.
Ещё усов он не носил, но бравый, статный вид имел,
И как влитой на нём сидел с крестом Георгия мундир.
Князь, заглянув в его глаза, слов благодарности не мог
Никак найти для храбреца. А тот взлетел на жеребца
И, попрощавшись, подался намётом догонять свой полк.
Вернувшись к службе, генерал о нём запросы рассылал
И был немало огорчён. В известье сообщалось князю:
Погиб сей унтер на Кавказе, Оленин Павел звался он.
Князь с пониманием взаимным переговоры завершил.
В турецком банке счёт солидный открыть наибу он сулил.
И скоро жадным Турпалханом был дан желаемый ответ:
Наиб поклялся на Коране держать в войне нейтралитет.
Барятинский, довольный сим, прощаясь, горца попросил
Продать ему того раба. Тот двадцать тысяч заломил.
Князь саквояж у денщика, вид равнодушный сделав, взял
И двадцать тысяч, не спеша, монетой звонкой отсчитал.
С высот просторного крыльца наиб с ухмылкой наблюдал,
Как франт лощёный, генерал, с подстилки грязного раба
Понял рывком и, как дитя, понёс до своего коня.
Был Турпалхан безмерно рад удачной сделке: этот раб
Ему уж девять лет служил. Он жалким доходягой был.
Наверно, щедрым воздаяньем за честь и доброту в делах
Его огромным состояньем решился наградить Аллах!
Огонь взыграл в его в глазах. И, будто бы вчера то было,
Он памятью своей узрел пору тех славных ратных дел,
Когда в горах, разбив врага, он взял в трофей того раба.
И на него тщеславной данью нахлынули воспоминанья…
В великой злобе Турпалхан с лесной чащобы наблюдал,
Как, на заре в село войдя, бесчинства во дворах чинили,
Посевы жгли, дома крушили в набеге русские войска.
Но только лишь они ушли, оставив пепел разоренья,
Из гор вернулось населенье и стало вновь дома свои
Всем миром возводить с упорством.
Бедой не согнутые горцы вернулись к очагам разбитым,
Чтобы опять с тревогой жить. Похоронив своих убитых,
Наново урожай растить и с новой силой русским мстить.
И дом наиба не минула солдат разбойничья орава.
Средь пепелищ собаку Дуду, свою овчарку-волкодава,
Большую умницу и друга, нашёл он мёртвой у амбара.
При отступлении собаку забыли слуги средь двора,
И, на врагов бросаясь в драку, погибла у поста она.
Поднял тут воинов наиб, горя желаньем месть воздать,
И за собой намётом их повел неверных догонять.
Гнетя сознание подспудно, в Оленина влезал занудный,
Не унимающийся стыд: стыд за себя и за других.
Не понимал он, для чего начальство высшее его
Полку велело совершать набеги против мирных сёл,
Посевы хлебные сжигать, вершить расправу и разор.
Ведь не могло оно не знать, к чему всё это приводило:
В ответ на примененье силы шли горцы снова воевать
И множились день ото дня ряды мюридов Шамиля.
Оленин был произведён досрочно в чин подъесаула.
Из разорённого аула он сотню в арьергарде вёл.
И тут послышалась пальба, чредой ружейного огня
На землю с лошадей свалив троих казаков молодых.
Азартной конною ордой, их с криками «Аллах акбар!»,
Крутя клинки над головой, отряд чеченцев догонял.
Сам Турпалхан, их возглавляя, в бой за собою увлекал.
Оленин, саблю обнажая, тотчас на стременах привстал
И, дав команду: «Шашки вон!» – повел навстречу эскадрон.
Врезаясь в недруга наскоком, казаки, на конях кружась,
Скрестили сталь в бою жестоком, с остервенением рубясь,
И скоро начали ломить, с бесстрашных горцев спесь сбивая.
Под их напором рать лихая поспешно стала отходить.
Коней пришпорив во всю прыть, забыв в азарте боевом
Про осторожность, за врагом казачья сотня понеслась
Вниз по ущелью на долину, вслед за чеченцами стремясь.
Тут из засады опрокинул казаков хлёсткий шквал огня.
Оленин, спешившись, велел бойцам ложиться в оборону,
Дабы ответить на обстрел. Но безуспешно. Резво в гору,
Стремясь уйти из-под огня, казаки отступать помчались.
Враги местами поменялись. Теперь уж русские бежали,
А их чеченцы догоняли, им в спины на скаку паля.
Дорога, сузившись, пошла сухою балкой. Здесь Оленин
Увидел: путь к их отступленью завал из камня отрезал.
За опрометчивость наказан был казачок – загнал в капкан
Его казачью сотню разом коварный горец Турпалхан.
И обречённый эскадрон пошёл в последний свой прорыв.
Но тщетно: залповый огонь, гася предсмертный их порыв,
Неся губительный урон, гремел расстрелом с трёх сторон.
Упав под Павлом, конь гнедой его всем телом придавил,
От пуль загородив собой, и жизнь ему тем сохранил.
Не дав казаку умереть, не знал конь: участь хуже есть.
Шёл пятьдесят девятый год, неся с собой конец войны.
Благословив на мир народ истерзанной борьбой Чечни,
В Гунибе голову свою пред победителем склонил,
Сдаваясь Белому царю, великий муж имам Шамиль.
Разнёсся долгожданный мир над гордой горною страной.
Театр кровавый укротил царь русский Александр Второй,
Напористо, предельно быстро внедряя принципы свои:
«Для обуздания убийства любые средства хороши!»