Единственный прямой наследник...

Лариса Григорьевна Сергеева
 Вступление.
 Мне довелось прочитать интервью известного художника Ильи Глазунова.
 Художникам свойственно острое чувство улавливать тона и полутона , всю палитру красок. Но в этом интервью он прочувствовал каждое слово, каждый вздох собеседника.
 Ведь речь шла о правнуке А. С. Пушкина, последнем потомке по прямой линии Поэта.
 Его так и представила Илье Глазунову семья Мироненко, Виктор и Лариса:единственный прямой продолжатель непрерывающейся мужской линии рода Александра Сергеевича Пушкина, поэта.
 Илья Глазунов хорошо знаком с семьёй Мироненко. Незадолго до этовстречи ему довелось рисовать портрет Ларисы, у которойхудожник отметил удивительные большие глаза.
 Можно сказать,что у Ильи Глазунова получилось сразу два интервью: с семьёй Мироненко и с Григорием Пушкиным, которые очень хорошо дополняют друг друга.
 Ведь Мироненко в то время возглавлял, был председателем комитета,  и на день интервью был директором фонда грядущего двухсотлетия Александра Сергеевича.
 Он хорошо осведомлён о всех потомках Поэта и его слова хорошо дополнили то,что потом пришлось услышать Илье Глазунову от Григория. Похоже, что это он рассказал о генеологии древа Пушкинского рода, а Григорийпросто поторял свою историю с чужих слов, которые ему в уста вложили ответственные работники Партии.
 Илья Глазунов не услышал от Г. Пушкина ни одного живого слова о Пушкине и своём родстве с Поэтом. И явно был разочарован.
 Выходит, что "свидетельства" Григория Пушкина нельзя принимать в расчёт, как это делают многие авторы произведений о Поэте, настолько они одиозны.
 И ещё мне бы хотелось сказать несколько слов.

 

 
Илья Глазунов

Единственный прямой наследник Пушкина
Я знал, как и многие, что сегодня живут и здравствуют многочисленные родственники великого русского поэта. Часть  живет у нас, а больше, как мне говорили, за границей. И вот совсем недавно я случайно встретился с бывшим первым секретарем ЦК ВЛКСМ Виктором Ивановичем Мироненко и его очаровательной женой Ларисой, портрет которой мне довелось писать несколько лет назад.

Он и она абсолютно не изменились с тех пор, сохраняя молодость и солидную респектабельность. “Виктор Иванович, — спросил я у Мироненко, — вы, наверное, стали банкиром”. “Да что вы, — махнул он рукой, — сегодня я являюсь директором фонда грядущего двухсотлетия Александра Сергеевича”. Я слышал от кого-то, что В. Мироненко участвовал в президентской кампании М.С. Горбачева, переспросил: “Какого Александра Сергеевича?”

Мироненко серьезно посмотрел на меня: “Как какого, Александра Сергеевича Пушкина, разумеется, — великого русского поэта”. Красивая большеглазая Лариса с присущим ей темпераментом начала рассказывать, что государство ныне не помогает не только Святогорскому монастырю, когда земляной оползень угрожает уничтожить могилу поэта, — но и главное: Пушкинскому дому, где в хранилище в числе бесценных рукописей великих русских писателей в угрожающем состоянии гибели находится собрание большинства рукописей Пушкина.

2

Последний ремонт в знаменитом Пушкинском доме проводился чуть ли не накануне революции! К кому только не обращалась дирекция Пушкинского дома и мы — никто не хочет помочь. Один из предполагаемых “спонсоров”, на которого мы так возлагали надежды дал совет: “Вы продайте на “Сотсби” несколько листов вашей пушкинской коллекции рукописей, а на эти деньги сделайте ремонт”. “А что такого я сказал”, — удивился он, видя, как представители дирекции пушкинского дома по одному стали покидать помещение, где хранятся рукописи великого Пушкина, оставляя его с телохранителями в гулкой пустоте гибнущих архивов...

Я спросил у Виктора Ивановича: “Раз уж вы возглавляете комиссию по празднованию 200-летия со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина, значит, вы ответите мне на столь интересующий меня вопрос, сколько прямых наследников поэта живет в России и за рубежом?” Лариса из-за плеча мужа ответила незамедлительно: “Илья Сергеевич, только один прямой наследник у Пушкина — зовут его Григорий Григорьевич, и живет он в Москве. Вы его должны обязательно нарисовать”.

В. И. Мироненко пояснил: “Это действительно единственный прямой потомок старшего сына Пушкина Александра, как известно, “большого любимца отца”. Александр Александрович Пушкин был талантливейшим военным, одним из лучших воспитанников Пажеского корпуса, который он окончил в 1851 году”. Мироненко, посмотрев на меня, спросил: “Продолжить биографию старшего сына поэта? Или вы это все знаете?” — “Признаюсь, — ответил я, — что не знаю и слушаю вас с величайшим вниманием”.

Он продолжил: “Ну так вот — Александр Александрович по высочайшему приказу в 1878 году, во время Русско-турецкой войны, был награжден золотой Георгиевской саблей с надписью “За храбрость” и орденом “Святого Владимира IV степени с мечом и бантом”. Засим, — откинувшись в кресле продолжил Виктор Иванович, — за воинскую доблесть сын поэта был произведен в генерал-лейтенанты.

В Болгарии по сей день помнят А.А. Пушкина. У него, кстати, было одиннадцать детей”. С присущим ей темпераментом Лариса, воспользовавшись паузой, пояснила мне: “Наш Григорий Григорьевич Пушкин, ныне здравствующий, — последний прямой потомок Пушкина — сын Григория Александровича, одного из одиннадцати детей генерала Александра Александровича, героя освобождения славян от турецкого ига”.

Мироненко невозмутимо продолжил свой исторический экскурс: “Итак, Илья Сергеевич, Григорий Александрович Пушкин — внук поэта. Он родился в 1868 году и скончался накануне войны с Гитлером — в 1940 году. Он учился в Царскосельском лицее и тоже был военным”.

“Переходи же к нашему Григорию Григорьевичу — правнуку Пушкина” — вновь не утерпела красивая Лариса.

3

“Перехожу, перехожу, — отмахнулся Виктор Иванович — но художник должен понять, откуда взялся опекаемый нашим Юбилейным комитетом Григорий Григорьевич Пушкин, которого мы посетим на днях все вместе, когда я договорюсь 83-летним последним прямым потомком великого поэта о нашем визите”. Лариса поспешила пояснить, что у второго сына Пушкина не было детей, а по дочерним линиям Пушкины породнились не только с русским императорским домом, но и английской королевской династией.

Здесь я решил перебить супругов Мироненко конкретным вопросом о профессии и биографии Григория Григорьевича Пушкина, с которым я уже мечтал встретиться, тем более что он “чем-то похож внешне на своего гениального прадеда”. В.И. Мироненко на секунду опустил глаза: “Лучше, если вы, Илья Сергеевич, поговорите сами Григорием Григорьевичем Пушкиным.

Он очень милый человек, одинокий — получает небольшую пенсию, и наш Юбилейный комитет считает своим долгом помогать ему во всем, чем можем”. Лариса, снова боясь, что муж ее остановит, быстро залпом проговорила: “Высшего образования у него нет, забрали в армию — между Финской и Отечественной войной работал оперуполномоченным в МУРе, потом печатником в типографии комбината “Правда”...

“Да, жена права, — сказал В. И. Мироненко. — Недавно Григорий Григорьевич получил почетный знак “Петровка, 38” за заслуги в своей работе уголовном розыске. Он был очень рад этому заслуженному вниманию. А после демобилизации он до пенсии работал наборщиком и печатником Правде.

Я онемел...

4

Заехали в продуктовый магазин на Новом Арбате. “Цветов купить не успеваем!” — сказал Мироненко. И вот мы звоним в дверь новостроечного дома по улице Маршала Тухачевского, которая открылась, и через решетку второй двери я увидел среднего роста, худощавого, с аккуратным пробором седых, но густых волос, кажущегося моложе своих лет единственного прямого правнука великого поэта. Пока Григории Григорьевич Пушкин здоровался с четой Мироненко, я вглядывался его странное и неуловимо похожее на Пушкина лицо. Красивые руки, синяя в клетку мягкая “ковбойка”, бедная обстановка двухкомнатной квартиры.

На стене приколотый кнопками лист бумаги с нарисованным генеалогическим древом рода Пушкиных. Полка с книгами... Я горел от нетерпения задать вопросы внимательно изучающему меня правнуку поэта. “Григорий Григорьевич, вы как никто знаете, почему Дантес просил отсрочки дуэли”. — “Конечно, знаю, что две недели отсрочки дуэли, о которой просил Геккерн понадобилось для получения Дантесом металлической сетки, которую привезли из Архангельска”.

“А почему из Архангельска, а не из Парижа? — спросил я.

“Потому что металлическую сетку для Дантеса изготовляли в Архангельске”, — сухо ответил г. Пушкин. “Кто, по-вашему, виноват в гибели Александра Сергеевича?” — спросил я, немного стесняясь своего лобового вопроса. “Как кто? — невозмутимо ответил Григорий Григорьевич. — Царь и его окружение — вы же знаете, что прадед ответил царю, что был бы вместе с декабристами — на Сенатской площади. Такого царь и его окружение простить не могли...

Родился где? В селе Лопасня — ныне город Чехов под Москвой, в бывшем имении Гончаровых. По окончании семилетки поступил в сельскохозяйственный техникум, который окончил в 1933 году”.

Григорий Григорьевич рассказывал привычно и спокойно — не я один надоедал ему с этими вопросами: “В 1934 году объявили спецнабор и меня направили в 17-й стрелковый полк рядовым. Полк наш подчинялся Ягоде — он тогда всем верховодил в ГПУ. Вначале службу проходил в Виннице, а потом в городе Славутич. Наши освобождали Белоруссию и Западную Украину. Потом и Финская грянула!” Я рассматривал во все глаза склоненное лицо правнука поэта, находя и не находя сходства.

5

“После окончания прожекторной школы я уж сержантом стал. В 36-м хотел демобилизоваться, а командир полка Апоров говорит: “Останься еще на год сверхсрочной — ты у нас один правнук”. Я остался. После юбилея Пушкина в 1938 году демобилизовался...” Он задумался. “А что было дальше, Григорий Григорьевич?” Он, словно думая о чем-то своем, продолжил: “А что дальше! Мне было 25 лет — тут я по комсомольской путевке пошел работать в милицию Октябрьского района города Москвы. Был я уже в чине лейтенанта — стал оперуполномоченным.

Честно говоря, занимался грязны делом, воров и воришек ловил и сажал! Они воруют, а я искать их должен. Рад был, что на Финскую забрали!” Григорий Григорьевич махнул рукой. “Далее 1941 год — Великая Отечественная. В Подмосковье партизанил — Наро-Фоминск, Волоколамск. Я добровольцем пошел и в партизанском отряде старшим разведчиком стал...” Я не перебивал Г. Г. Пушкина. “После войны в МУРе работал...”. Вошедшие в комнату, где я впитывал рассказ Григория Григорьевича, Мироненки потребовали показать мне личный знак работника уголовного розыска города Москвы № 0007, выданный в 1993 году — в день восьмидесятилетнего юбилея, товарищу Пушкину Г.Г.

Действительно, очень красивый значок, и на один нолик больше, чем у Джеймса Бонда. Лариса сказала: “Мы прервали ваш разговор и не хотим мешать. Пойдем приготовлять вам ужин”.

6

Правнук поэта, желая быстрее отделаться от моих докучных вопросов, лаконично закончил свою биографию: “Ушел из органов — работал в разных учреждениях. В 1952 году поступил в типографию газеты “Правда”, где работал печатником. Печатал я, будучи специалистом по глубокой печати журналы “Огонек”, “Советский Союз”, “Советская женщина”, “Смена”, и все это на 17 иностранных языках! Так я оттрубил до 1969 года и ушел на пенсию!”

За столом мы с Григорием Григорьевичем вспомнили его начальника Бориса Александровича Фельдмана — директора издательства “Правда”, которого я хорошо помнил по своей работе над иллюстрациями к подписным изданиям “Огонька”: Мельникова-Печерского, Достоевского, Куприна, Блока, Аксакова. “Раз мы с вами отличного мужика и моего начальника Фельдмана вспомнили”, — сказал мне после первой рюмочки Григорий Григорьевич, — то расскажу как он, будучи евреем, подходил к еврейскому вопросу.

Борис Александрович говорил, что есть “жиды” и “евреи”. Жид — это тот, кто работает день и ночь, а еврей пофилонить любит. (Для меня это тем удивительно было, что я слышал наоборот. — И.Г.). Мне часто звонил и говорил: надо на работу взять к вам в цех этого жида — работящий человек будет! Глядя на меня своими пушкинскими серо-голубыми глазами, в заключение добавил: “Теория эта фельдмановская, его жизненным опытом подсказана. Сам-то Борис Александрович человек крайне справедливый был и работал день и ночь. На нем весь комбинат “Правда” замыкался. Мы у него все вкалывали день и ночь”.

Григорий Григорьевич ожил, вспоминая известного мне также по работе над иллюстрациями художника Пивоварова, который мог, по рассказам очевидцев выпить две кружки водки и не шатаясь пойти домой. Пивоваров был очень милый тучный человек, влюбленный в русское классическое искусство. “А вот и картошка по-пушкински, с укропом! — шутил Мироненко. — Выпьем за семью Пушкиных!”

7

Напротив Григория Григорьевича сидела женщина с милым добрым лицом — “она медработница!”. “Я сделаю все, чтобы продлить жизнь и здоровье нашего великого потомка”, — улыбалась она. А потомок великого поэта, склонившись к В.И. Мироненко, говорил: “У меня одна мечта. Я получаю ныне 500000 рублей пенсии...” Лариса перевела нам: “Это значит стодолларов!” Григорий Григорьевич Пушкин продолжал: “Мечта моя в том, чтобы власти (горсобес по старому) пересмотрели наконец закон о пенсии. Я был ранен на фронте, был контужен так, что ничего не слышал. Справки о ранениях не брал. Восстанавливать их сегодня, когда столько времени прошло, унизительно — бес с ними!

Но ныне-то есть распоряжение вышестоящих органов, что участники Великой Отечественной войны, которым за 80 лет — а мне 83! — посмотрел на меня Григорий Григорьевич и, снова, обратясь к Мироненко, продолжал: — Все участники войны перейдут во II группу инвалидности! А это значит, что пенсия будет не 500000 рублев, а 700. Может, и того выше — 800000! Могли бы поднять на 30 %, но говорят, что бывший райсобес ликвидируют в российском масштабе! Вот я и думаю, — поднимая рюмашку, заключил Григории Григорьевич, — поскольку я на всем шарике единственный потомок и последний Пушкин, может, мне и прибавят?!”

“Я думаю, — поддержал надежду потомка великого рода Пушкиных Виктор Мироненко, — мы пробьем и это для вас, юбилей 200-летия со дня рождения Александра Сергеевича почти на носу!..”

8

Перед уходом мы снова листали самодельный альбом изображений и фотографий потомков поэта, выклеенный Григорием Григорьевичем. С последней фотографии альбома на нас смотрело открытое молодое лицо, судя по всему, нашего современника, снятого совсем недавно. Им, а не Григорием Григорьевичем заканчивался альбом, лежащий на столе. Под фотографией стояла подпись: Александр Григорьевич Пушкин.

Я спросил у хозяина, кто этот молодой человек Александр Пушкин? Григорий Григорьевич помрачнел и лицо его стало словно неживое: “Александр Пушкин — это мой покойный сын. Он умер. Вот уже четыре года прошло: 31 августа 1992 года”. Григорий Григорьевич вдруг стал чем-то неуловимым до жути похож на Пушкина, каким мы его знаем по портретам современников, особенно он походил на своего прадеда в профиль... Маска скорби и одиночества словно остановила жизнь его души...

Несмотря на то, что Лариса делала мне знаки молчания, прикладывая палец к губам, и я понимал, что это страшная и трагическая тема, не удержался спросил: “А где работал ваш покойный сын?” С трудом и очень коротко отец Александра Пушкина ответил: “Александр работал, окончив 10 классов школы, шофером в системе КГБ. Возил врачей больным по вызову. Шоферскую школу при гараже КГБ у Савеловского вокзала кончил. В Марьиной роще. Сорок лет было — умер от гипертонического криза — вот в этой комнате... Вот и остался я один и последний...” — грустно, с болью великой выдохнул правнук Александра Сергеевича Пушкина...

Русь распятая


 Скупые сведения о правнуке А.С. Пушкина.

Первым из потомков Пушкина - участников Великой Отечественной войны, пожалуй, следует назвать Григория Григорьевича Пушкина (1913-1998 гг.). В нашей стране он являлся единственным прямымпродолжателем непрерывающейся мужской линии рода А.С. Пушкина (А.С. Пушкин- А.А. Пушкин - Г.А. Пушкин - Г.Г. Пушкин).