Я ходила у рек – красна девица, кровь с молоком,
незамужняя, травы тугим заплетала венком,
мои ступни босые ласкал шелковистый спорыш,
мои нежные песни протяжно и горько лились…
и часами могла я на камне сидеть у воды,
обнимая колени, вдыхая малиновый дым,
а потом, скинув платье, - входила в студёный поток,
от прохлады дрожа и своею томясь наготой...
Полукружьями лунных грудей обжигаясь в реке,
всё гадала я, кто же он будет – сармат или кельт,
а поверхность студёная лик мой ловила в силки
и дробила его в глубине средь камней на куски.
Я любила курганы с камнями по кругу в лесу,
я носила к ним маки и рядом сидела в грозу,
высоко в ежевичных горах, куда уж не вернусь,-
я нашла акинак, и, очистив, - молилась ему.
Реки звали, звеня, меня в синь и туман - за излом,
шла, теряя цветы из венка, - куда небо вело,
это светлая юность моя, самоцветная кладь,
когда я себе небом, и миром, и Римом была,
проливала холодные росы в весенние сны
и с размаху бросалась лицом в медоносную сныть…
…А потом я у гибельных маков просила дитя
под грозой, хоть от этого скифа из тех, что нам мстят,
ключевою водою лишь лик сполоснёт – ничего…
Только ночь в типчаке, а потом я забуду его.
Возрождённая женственность, дочь с волосами, как ночь,
как ходила я реками - ты теперь так же пойдёшь,
сын, росою омытый, зачатый в степи под дождём,
обними свою мать поскорее, чего же ты ждёшь?
Семя племени гордого, отблеск ушедшей грозы,
мне растить вас ещё десять лет и одиннадцать зим,
ваш отец – имярек, не пытайте меня вы о нём,-
никого не найти, крещены наши степи огнём…
Выходите-ка дети к реке, вот вам лук, вот колчан,
начинайте учиться стрелять с бугорков по щиткам,
чтоб когда в чёрный час дикотравье накроет гроза,
гордо бросить ей вызов и в мутные глянуть глаза….
Запах тёрна цветущего, пряжа тумана у рек,
не оставит тебя дикий скиф твой дневать в серебре,
не оденет в шелка ассирийские тонкий твой стан,-
за седым Борисфеном загинет его караван…
Красна девица, кровь с молоком, по колено коса,
полны ль мёдом ковши твои, юный ухожен ли сад?
Истолкла ль бирюзу в медной ступе пестом костяным,
подвела ль цвета дыма – глаза порошком голубым?
В покрывале лиловом стоишь, - ни жива, ни мертва,
не жена, не вдова, лишь плащом - за спиною молва,
плеск реки за курганом, свист стрел, звон по травам дождя,
ленты пряного дыма над степью и голос вождя.
Подросли сын и дочь, и хмельная минула весна,
тронул волосы снег… как я смею тебя вспоминать!
Были зори бы светлыми – не уходила бы в степь,
не смотрела бы в зеркало, ведь всё рано уж теперь…
Три луны и семь дней зверобою шептать имена,
возвращать себе молодость, горькую, словно весна,
трав ключи голубые - ладонями черпать с земли,
рассказать всё как было и вышептать всё что болит,
прокричать, чтоб и зверь услыхал, и узнал человек,
как ходила я девицей у серебрящихся рек.