Глава 21 из романа "Мистерия точка ру".
(Действие происходит в середине 90-х)
Странное времечко переживал наследственный интеллигент Сидоров: местные «официальные лица» менялись со скоростью сводок погоды, спекуляция переименовалась в бизнес, тунеядство – в безработицу, а толпы чокнутых иностранцев, влюбленных в Россию просто так, а не по причине коммерции или шпионажа, стали так же привычны, как заказная пальба по банкирам. Группами, семьями и в одиночку эти жертвы так называемого культурного обмена вкушали плоды российской экзотики и не понимали, чего ради существовали все эти «железные занавесы» и «холодные войны». Правда, некоторым из них, ограбленным и отмордованным, приходилось усложнять и без того сложные трудовые будни райотделов милиции, но от этого общее впечатление портилось незначительно, и количество искателей приключений не убавлялось.
С одним из таких чокнутых французов, помешанных на русском фольклоре, Сидорова познакомила Муза. Горбоносый брюнет Мишель Гроссак, больше похожий на местного армянина, чем на француза, привязался к ней в редакции какой-то едва народившейся сатирической газетки в тот момент, когда Муза выдавала серию новых анекдотов. Присутствующие при сем спектакле ржали, рыдали, хрюкали, вытирали слезы, взвизгивали, держались за животы, и только француз сосредоточенно и серьезно вписывал сказанное Музой в толстенную тетрадь.
Он не мог смеяться, ибо не понимал наших мужей, которые внезапно возвращаются из командировки и почему-то не звонят своим женам по телефону из ближайшего автомата или офиса. Он не понимал, почему жены не могут их познакомить со своими любовниками, и почему те выдают себя то за моль в шкафу, то за геологов, ищущих нефть в туалете. Странный юмор у этих русских! Дьявол в аду предлагает гостям коньяк «Четыре звездочки», но почему-то наливает его не из бутылки, а из Брежнева! Хулиган Вовочка совершает уголовно наказуемые преступления, а русские смеются – вместо того, чтобы изолировать его от общества. Образы поручика Ржевского и Василия Ивановича вызывали у француза мистический ужас, «армянское радио» шокировало глубиной житейской философии, секс-юмор настораживал…
Напоследок расходившаяся Муза выдала перестроечную долиберализационную загадку и, не дождавшись отгадки от обалдевших коллег, помчалась домой. Следом засеменил француз.
– Пардон, мадам, я не успел записать. Как вы сказали? «Хвост длинный, глаза бешеные, яйца маленькие и не очень чистые»? Так?
– Не совсем, месье. «…глаза злые, яйца маленькие и грязные», если вы хотите быть точным.
– О, мадам, умоляю, несколько наводящих вопросов, вы позволите? Это существо одушевленное?
– Еще какое! – вошла в роль Муза. – Оно дышит, двигается, плюется, толкается, удлиняется, вопит, воет, огрызается и дерется.
– Это какое-то ваше животное? Экзотика, да?
– Не надейтесь. Кстати, Мишель, это мой дом, я замерзла и проголодалась. Вы можете разгадывать до бесконечности, но только не сейчас и не здесь.
– Мадам, прошу вас, пригласите меня на чай! Я буду платить вам по пятьдесят долларов за каждый час вашего бесценного времени, но я должен узнать, что это такое, – разнылся француз и опустился на колени в месиво грязного снега.
Муза обмякла, махнула рукой и потащила француза по лестнице.
– Вы не против, месье, если я приглашу моего друга? – подстраховалась «мадам» и позвонила в квартиру напротив. – Сидоров, привет! Это Мишель, он пришел на чай собирать русский фольклор. Давай ко мне, будешь свидетелем, шоу гарантирую…
Сидоров успел привыкнуть к сюрпризам непредсказуемой Музы, но ставить на место отвисшую челюсть иногда забывал. Совсем некстати сверху высыпался эмансипированный сосед Эдичка Упаковкин и вякнул что-то банальное насчет любовного треугольника, нервно захихикал и вильнул бедрами. Сидоров сжал зубы, но опускаться до мордобоя в присутствии месье не стал.
– О чем он сказал? – поинтересовался француз, переводя глаза с Музы на Сидорова и обратно.
– Он хочет взять урок геометрии, – перевел Сидоров и поспешно втолкнул гостя в квартиру Музы.
Пока гостеприимная мадам жарила свои фирменные оладьи, француз засек время и пустился по тернистой тропе русской словесности.
– Мадам, а нельзя ли узнать, сколько глаз у этого вашего существа?
– Много! – категорично отрезала Муза, переворачивая оладьи. – И подсчитать невозможно, потому что их всегда разное количество...
– А как это, – занедоумевал француз, – на одном лице много глаз?
– Кто вам сказал, что глаза на лице, причем на одном? Они везде, с головы до конца этого хвоста, – вмешался в процесс разгадывания Сидоров, с полуслова догадавшись, о какой загадке идет речь.
– А ноги или лапы у него есть? – закинул удочку с фланга месье.
– И ног у него столько же, сколько глаз.
– Значит, и яиц столько же! – сделал открытие фольклорист, но русские, сдерживая хохот, отрицающее покачали головами.
– Нет, Мишель, яиц во много раз больше. И чем они мельче и грязнее, тем больше будет хвост, и тем злее глаза, – менторским тоном добивал француза Сидоров.
Мишель задумчиво жевал оладьи и тупо смотрел на часы, как будто они могли подсказать избалованному цивилизацией иностранцу жуткую тайну варварского мышления. Шел второй час. Француз пил чай, потел, строил версии и уходил все дальше от разгадки.
– Видимо, это много ягуаров или пантер возле гнездовья птиц, да?
– Нет, Мишель, нет. У нас не водятся названные тобой хищники, тем более в городе. – Сидоров погрозил французу пальцем и пошел к себе в квартиру за бутылкой сухого.
– О, тогда это может быть зоопарк, где сидят в клетках много диких обезьян, а над ними птицы свили гнезда! – победно заорал француз и опять промахнулся.
Муза кокетливо мазала оладьи клубничным вареньем, Сидоров разливал вино, когда вконец обессиленный мозговой деятельностью месье выложил на стол две банкноты по пятьдесят долларов и сказал: «Сдаюсь!»
– Слушай внимательно, Мишель. Это очередь за дешевыми яйцами!
– А почему у нее хвост? И почему яйца мелкие и грязные? И при чем тут злые глаза? – чуть не плакал француз, не в силах осмыслить экономические тонкости посткоммунистической эпохи.
Еще очень долго французу пришлось объяснять, что мелкие и грязные куриные яйца стоят дешевле крупных и чистых; что их продают прямо с машины; что желающих приобрести товар по дешевке настолько много, и стоят они столь плотно, что образуется извилистый хвост, а от долгого стояния, особенно в ненастную погоду, люди звереют, и глаза у них становятся злыми независимо от воспитания, образования, пола и возраста. Мишель плакал, целовал Музе руки и пел «Марсельезу»…
Далеко за полночь француза усадили в такси и отправили в гостиницу. После душа он застрадал бессонницей и попытался найти ответ на вопрос: почему победители фашизма и покорители космоса не могут себя нормально обслужить? Ответа не было. Нет, он никогда не расскажет знакомым соотечественникам по возвращении на берега Сены, что в его любимой России для приобретения мелких и грязных яиц по низкой цене надо становиться длинным хвостом со злыми глазами...