Вот, кажется, быт твой размерен, отточен до мелочей:
Ты чей-то или ничей, как связку ключей
В кармане носишь ответ на любой подвох.
Но тут появляется твой самозваный Бог,
И ты забываешь, как делать вдох.
Стоишь и не знаешь, кому молиться, и молишься всем подряд,
и все кордоны небесной полиции говорят:
«Нет, брат, тебе тут никто не рад,
Ты сам себе выбрал клетку, и пытку, и палача.
Поди-ка, станцуй на лезвии ча-ча-ча».
И вот, ты, дрожа и замёрзшими дребезжа
Брелками ключей, доходишь до рубежа,
За которым лишь только ладонь разжать,
И смотреть, как на вьюжном ветру кружат,
Имена тех, кого тебе вздумалось обожать.
По сценарию дальше приходит май.
«Что-то ты бледен, друг», - говорит: «Выбирай, давай:
Отпустить, распуститься, цвести,
Или сжимать в горсти
зерна тех, кому дал в себя прорасти».
Вместо морали, напутствий и эпилога
Будет дорога, в которую ты собираешь Бога.
Жар от рукопожатий, застывающих понемногу
земною твердью.
Эхо колес, грохочущих от усердия,
И, конечно, ромашки, растущие из предсердия.