Все с презрением звали его Рыжий. То ли за грязно-рыжую заросшую голову с проплешинами, то ли за деревенскую простоту и открытость. Он не обижался. Он уже привык к такому обращению за эти пятнадцать лет. Бабы его шугали, стоило ему только появиться у них на пути, мужики замахивались рукой, и только дети с улыбкой и нежностью смотрели на то, как он, прихрамывая, ковыляет к ним навстречу. Но дружить с Рыжим им не разрешалось. «Даже не приближайся к этому заразному, вишь, какие болячки на спине, ты же не хочешь, чтобы у тебя появились такие же?» И они не подходили, а уже в следующий раз завидев его, тянулись маленькими ручками за первым дорожным камнем и, бросив его, кричали: «Ух, Рыжий!!» Иногда камни долетали, но он не уворачивался от них, а молча уходил. Он вообще всегда молчал. Поговаривали, что он потерял голос после смерти своего лучшего друга, которого он пытался вытащить из воды, но не смог. После этого Рыжий не произнес ни звука.
Дома у Рыжего не было. Жил он в каком-то заброшенном деревянном сарае, рядом с которым пирамидой возвышалась огромная свалка. Худой, с выпирающими ребрами и свисающей кожей на животе он выискивал там остатки еды, чтобы хоть как-то поддерживать свою жизнь. Единственное, что его красило даже в таком состоянии, были глаза. Черные, живые, смотрящие на тебя с надеждой и какой-то детской наивностью, несмотря на возраст. И больше всего эти глаза просили не еды, они просили общения и нормального отношения. Но ни того ни другого у него не было. Как и у меня. С тех пор, как моя жена бросила меня, забрав все - веру в светлое будущее, любовь, заботу, деньги, мебель, посуду, и другие человеческие радости, я начал пить. Я пил так много, что иногда просыпался в совершенно незнакомом мне месте. Тем утром я проснулся от того, что кто-то дышал мне в лицо. Я открыл глаза и невольно отпрыгнул, увидев перед собой рыжую пятнистую морду. Наблюдатель на полусогнутых отбежал за кучу мусора и испуганно выглянул. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Потом я крикнул: «Ну, полно, эй, иди сюда» и показал приглашающим жестом к себе. Он сидел и смотрел мокрыми глазами на меня. «Иди-иди, не бойся». Молчание. Я упал лицом в землю и заревел. Заревел, как мальчик, от боли, обиды и одиночества. Но ни прошло и минуты, как я услышал движение: кто-то лег рядом. Я повернулся – это был Рыжий. Он долго обнюхивал меня, а потом, скуля, начал лизать мои мокрые щеки. «Вот тебе и Рыжий: пес, а чувствует больше человека» - подумал я, и в слезах обнял это костлявое, грязное тело, как единственное небезразличное и такое же одинокое существо, которое, несмотря на свой страх, пришло разделить со мной мое горе. В благодарность я разделил с ним все, что у меня осталось в этой жизни.