Шри Ауробиндо. Савитри
Книга VI. Книга Судьбы
Песнь 1. Слово Судьбы
Эпическая поэма Шри Ауробиндо «Савитри» основана на древней ведической легенде о преданной жене царевне Савитри, которая силой своей любви и праведности побеждает смерть и возвращает к жизни своего умершего мужа царевича Сатьявана. Шри Ауробиндо раскрывает символическую суть персонажей и сюжета древней легенды и использует ее для выражения собственных духовных постижений и свершений. При создании эпоса он ставил задачу выразить в слове высшие уровни Сверхсознания, доступные человеку, чтобы помочь всем духовным искателям соприкоснуться с этими уровнями и возвыситься до них. Результатом стала грандиозная эпическая поэма в 12 Книгах (49 Песней) общим объемом около 24 000 строк, являющаяся наиболее полным и совершенным выражением уникального мировоззрения и духовного опыта Шри Ауробиндо с его глобальным многомерным синтезом, а также самым большим поэтическим произведением, когда-либо созданным на английском языке.
Эпос «Савитри» представляет собой глубокий органичный синтез восточного и западного миропонимания и культуры, материализма и духовности, мудрости незапамятных веков и научных открытий настоящего, возвышенной классики и смелого модернизма, философии и поэзии, мистики и реализма, откровений прошлого и прозрений будущего. Здесь мы встречаем и поражающие воображение описания всей иерархии проявленных миров, от низших инфернальных царств до трансцендентных божественных сфер, и пронзительные по своей глубине и живой достоверности откровения немыслимых духовных реализаций, и грандиозные прозрения о сотворении мира, о вселенской эволюции, о судьбе человечества. Это откровение великой Надежды, в котором Любовь торжествует над Смертью, а человек, раскрывая истину своего бытия, побеждает враждебных богов и неотвратимый рок.
* * *
Шри Ауробиндо
Sri Aurobindo
САВИТРИ
SAVITRI
Легенда и Символ
A Legend and a Symbol
Книга VI. Книга Судьбы
Book VI. The Book of Fate
Песнь 1. Слово Судьбы
Canto 1. The Word of Fate
Савитри рождается на земле в ответ на мольбу всего мира. Выразителем этой мольбы становится царь Ашвапати — могучий дух, воплощенный в человеке, вождь мировых духовных исканий, символизирующий духовное устремление всего человечества. Он совершает великую Йогу во имя освобождения людского рода, благодаря которой раскрывает собственную душу, истинное «я», одухотворяет свое существо и постигает великие тайны мироздания. Достигнув индивидуальной полноты, он проникает в иные сферы бытия и странствует по лестнице проявленных миров, чтобы покорить все ее ступени и открыть человечеству путь к вершинам Духа. Он движется через миры тонкой Материи, низшей и высшей Жизни, низшего и высшего Разума, через Небеса Идеала и сферы Мировой Души: он восходит в великие светоносные царства и спускается в бездны миров Мрака и Лжи, принося в них высший Свет, чтобы в итоге подняться к мирам высочайшего Знания и проникнуть в обитель Духа. Наконец, остановившись на последней границе проявленных миров, перед непостижимой Вечностью, он удостаивается Откровения Божественной Матери мироздания и молит Ее, как вестник всего человеческого рода, низойти на землю и даровать падшему роду освобождение от Тьмы и Смерти. Матерь Мира внимает его молитве и прорекает свое Нисхождение и освобождение человечества. Всё это описывается в Части I эпоса (Книги I—III). Теперь на земле рождается Савитри — дочь царя Ашвапати и Спасительница мира — воплощение Божественной Матери. Ее жизнь и духовный путь описываются в Частях II и III эпоса (Книги IV—XII).
У Ашвапати рождается дочь, царевна Савитри, Спасительница мира, воплощение Божественной Матери. Она растет и достигает все большей зрелости, усваивая все высшие достижения человеческой культуры и знания. В ней происходит и великий внутренний прогресс. Однако она столь блистательна и высока и в своем внутреннем мире, и во внешнем облике, что никто не решается приблизиться к ней и стать ее спутником, никто не может достичь ее высоты и идти рядом с нею. Но приходит чудесный день, когда Ашвапати получает откровение о дальнейшей судьбе своей дочери, провидя в ней великое высшее существо, пришедшее на землю с грандиозной миссией. И он, повинуясь наитию свыше, отправляет Савитри на поиск ее суженого, в единстве с которым ей предстоит исполнить свою работу на земле. После долгих странствий по городам и весям и среди дикой природы перед Савитри открывается чудесный предгорный уголок. И здесь она встречает Его, своего суженого, родную душу, в общности с которой они трудятся на земле на протяжении многих жизней, — Сатьявана. Вечные Влюбленные вновь воссоединяются в жизни на земле. Теперь Савитри возвращается во дворец к родителям, чтобы сообщить им о том, что она нашла своего суженого. Однако во дворце ее ожидает небесный духовидец Нарад, который дает ей страшное пророчество о судьбе Сатьявана…
В БЕЗМОЛВЬЯХ, что граничат с планом смертных,
Сквозь воздух лучезарного покоя
Нарад, из райских царств мудрец небесный,
Стремился с песнью в светлых вольных ширях.
Влекомый летним золотом земли,
Внизу сиявшей, кубком наклоненным,
Что закружился на столе Богов,
Словно вращаемый незримой дланью
Чтоб солнца-малыша ловить лучи,
Сошел он с беспечальных троп бессмертных
В сей мир трудов, исканий, бед, надежд,
В жилище, где играет с жизнью смерть,
Раскачиваясь с нею на качелях.
[Или: Где меряются силой жизнь и смерть.]
И, минув сфер души рубеж незримый,
Из Разума сошел он в материальность
К изобретеньям Духа-в-Несознаньи,
К трудам слепой сомнамбуличной Силы.
Под ним, кружась, пылали сонмы солнц:
Он плыл в волнах безбрежного эфира;
Правоздух нес впервые радость осязанья;
И сокровенный Дух, дыша могуче,
Сжимал и расширял гигантский космос
В чудовищном вращеньи в Пустоте;
Раскрылся тайный всетворящий Огнь
В троякой силе формосозиданья,
Что ткал в незримом танце искор-волн
Структуру плотных материальных тел,
Масс, форм, сплоченных из частиц туманных, —
[Или: Масс, из частиц-туманностей сплоченных.]
Волшебный строй основы мирозданья, —
И что сиял, взрываясь светом звезд;
Он жизни сок почуял, смерти сок;
В сплоченность отягченную Материи
[Или: В единосущность плотную Материи.]
Спустясь и в смутное единство форм,
Познал он тождество немого Духа,
Узрел работу Существа вселенной,
Пространства охватил, измерил глуби
И видением тонким понял душу,
Пред ним простерся вечный труд Богов,
Открылась жизнь животных и людей.
[Нарад последовательно спускается через пять первоэлементов, образующих Материю: эфир, воздух, огонь, вода, земля.]
И овладел певцом другой настрой:
Восторг и пафос изливал он в песне;
Он пел теперь не о нетленном Свете,
Не о единстве и блаженстве вечном,
Он пел не о Любви бессмертном сердце —
Неведенью, Судьбе вознес он гимн.
Он славил имя Вишну, пел рожденье,
Восторг и страсть таинственного мира,
Созданье звезд и пробужденье жизни
И первый пульс Души в немых пространствах.
О Несознаньи, о душе, в нем скрытой,
Он пел и о его слепом всесильи,
Что всетворит без воли, мысли, чувства,
Не ведая, что делает оно,
Непогрешимым таинством оккультным,
О мраке, что стремится в вечность Света,
И о Любви, что грезит в темной бездне
И ждет ответа в сердце человека,
О смерти, что взбирается к бессмертью.
Он пел об Истине в слепых пучинах Ночи,
Вздымающей вовек свой клич немолчный,
О Материнской Мудрости, сокрытой
В груди Природы, и о той Идее,
Что через немоту ее вершится,
И о ее чудотворящих дланях,
О жизни, спящей в камне и в светиле,
О Разуме, что скрыт в бездумной жизни,
О Духе, что растет в зверях и в людях.
Он пел о диве, что еще должно родиться,
О Божестве, что сбросит все покровы,
И тело станет светом, жизнь — блаженством,
Бессмертной сладостью в бессмертной силе,
[Или:
И о телах, божественными ставших,
О жизни, превратившейся в блаженство,
Бессмертным медом став в бессмертной мощи.]
И мысль коснется мысли, сердце — сердца,
И все преграды рухнут наконец
В экстазе пламенном преображенья.
[Или:
О сердце, внявшем сердцу, мысли, зрящей мысль,
И о восторге рухнувших преград,
И о преображеньи и экстазе.]
И демоны, заслышав эту песнь,
От радости рыдали, предвкушая
Конец своей ужасной долгой службы
И пораженье, жданное вотще,
И избавленье от суровой доли,
Которую они себе избрали,
И возвращенье в свой Исток единый.
Бессмертных троны покоривший, к людям
Сошел на землю Богочеловек:
Как молния, сверкнула слава свыше,
Приблизясь, и восторженные очи
Явились в светлом облаке и ясный
Лик, чудной маской радости античной,
Соткался в свете там, где возвышался
В Мадре дворец прекрасный Ашвапати,
Играя с ветрами ажурным камнем.
Там царь-мудрец приветствовал его,
С ним рядом — величава и прекрасна,
В чертах запечатляя страсть и разум,
Как жертвенный огонь, воздетый к небу
С земного алтаря — в лучистый воздух,
Челом — царица, мать земная Савитри.
На час не стеснены земли осадой,
Забот оставив гнет, они внимали,
Как воспевал провидец в мерной песне
Борения людей, и цель богов
В земных трудах, и тот восторг, что бьется
За таинством и чудом странным боли.
Он пел о сердце лотосном любви,
Что с трепетом растет из сна в предметах
В несметных светлых истины бутонах.
Оно внимает всем прикосновеньям,
От них дрожа, пытается проснуться —
И все ж однажды сладкий глас услышит
И расцветет в саду Супруги Божьей,
Когда ее обнимет муж забытый.
Экстаз могучей дрожью зазмеился
Тайком в глубинном сердце всей вселенной.
От забытья в Материи инертной,
От тщетных грез ума она очнулась
И зрила Бога неприкрытый лик.
Пока он пел и полнилось восторгом
Земное время и высоты неба,
Вошла под торопливый зов копыт,
Как сердца глас летящий, Савитри,
Пролив на пол шагов лучистых свет.
Со сладким изумленьем в бездне взора,
Изменена любви своей сияньем,
Она вошла; глаза ее лучились,
Исполненные светлой дымки счастья:
Словно придя посланницею неба
Исполнить гордое веленье сердца,
Словно неся богов благословенье
На вечность светоносную любви,
Она стояла пред отцом могучим,
Покойна пред его державным троном,
И в жажде красоты в открытом мире,
Уже иная в чудо-свете сердца,
Волшебной розой, зрила, преклоняясь,
С огня оттенком сладость сына Неба.
[Или: Огнемедвяный облик сына Неба.]
Он на нее метнул бессмертный взгляд широкий
И обнял светом внутреннего зренья;
И знанье обуздав в устах бессмертных,
Он ей воскликнул: «Кто ты, о невеста,
О, пламень во плоти, вкруг чьей главы
Сияют светы роскоши венчальной,
Играя вспышками? С каких полян мерцающих,
Затерянных в безмолвиях росистых,
Или от края вод, луной чуть выданных,
Несешь ты волшебство очей плененных?
Есть на земле златые шири, и тенистые холмы,
Что, грезя, прячут в ночи призрачные главы,
И, скрытые лесным восторгом одиноким,
[Или: И, скрытые лесною радостью безлюдной.]
Укромные брега, что утопают в счастьи
Под дланями, что вьются в томности немолчной,
И страстью-рябью речки, вздевшей взоры:
[Или:
Под дланями, что вьются в неумолчной страсти,
Взволнованной речушки пылкоокой...]
Средь хладноустых шепотков ее объятий чистых
На ложах трепетных манящих тростников
Они теряют собственные души.
И все это — присутствия заветные,
В ком живо духа вечное блаженство,
И к радости они влекут сердца земные.
Там задержалась ты и встретила, дивясь,
Очей безвестных взгляд иль услыхала глас,
Что вынудил всю жизнь твою исторгнуть
Восторг свой через внемлющую душу?
Иль, если верить свету этих взоров,
То ты испила не земную чашу,
Но сквозь лазурные завесы полдня
Вступила на рубеж светлейших стран,
Чем очи бренные снести способны.
Окружена гласов восторга сонмом
И зачарована листвой, залитой солнцем,
В лесах волшебных, и ведома вдаль
По блещущим завороженным склонам
На Гандхамадане средь вольных апсар,
В забавах ты жила, безвестных людям:
В краях богов блуждали смертной стопы
И речь богов вздымала смертной грудь,
Душа влеклась к неведомому Слову.
Что за шаги богов, за чудо-флейты неба,
Пленительные, лившие вокруг
Своих мелодий высь, издалека и близко,
Сквозь мягкий восхищающийся воздух,
Еще, дивясь, ты слышишь? Ты вкусила,
Безмолвьем полнясь, некий дивный плод,
Багряно-алый, чудно-экстатичный,
Взойдя на пики лунные блаженства.
[Или:
...Ты вкусила,
Безмолвьем полнясь, алый плод странноэкстазный,
Взойдя к блаженства смутным лунным пикам.]
О, светом окрыленная, открой,
Откуда, яркоперая, летишь ты
Над спутанной землей зеленовласой
И льешь в движеньях клич весенней птицы.
[Или: В чьем теле бьется клич весенней птицы.]
Пустые розы рук твоих полны
Лишь собственной красой и трепетаньем
Объятий памятных; в тебе сияет
Небесной чашей меда сердце стойкое,
Новоисполнено вином нектарным.
Не говорила ты с царями боли.
Опасная, звенит музыка жизни
В ушах твоих мелодией далекой,
Быстра и грандиозна, песнь кентавра,
Мягка, как плеск воды среди холмов,
Могуча, как великий гимн ветров.
Луной сияя, ты полна блаженства.
Серебряный олень, ты мчишь сквозь рощи
Коралловых цветов, бутонов пылких грез
Иль сквозь листву скользишь богиней ветра,
Рубиноокий, снежнокрылый голубь,
Летишь сквозь лес своих желаний чистых
В нераненой красе своей души.
То образы лишь для твоей земли,
Но истина того, что спит в тебе.
Ты такова душой, сестра богов,
Твое земное тело мило взору
И в счастье ты сродни сынам небес.
Ты, что пришла в великий грозный мир,
Доныне видимый тобой сквозь чудность грез,
Где красоте, любви грозит опасность,
Сама опасного полна величья,
Одна душой в златом чертоге мысли,
Жила ты под защитой грез своих.
В высотах счастья, спать оставив рок,
Что темные незримо ловит жизни,
Коль сердцем ты б закрылась в злате идеала,
Как высоко, как сладко ты б проснулась!
О, если б рок навек остался спать!»
Он рек, но знанье скрыл свое от слов.
Как туча мечет молний яркий смех,
Но в сердце до поры скрывает гром,
Он дал лишь светлым образам истечь.
Музыкой тонкой слов укрыл он мысли;
Как ветер тешит светлый воздух лета, —
Жалея смертных, он сказал лишь им
О красоте живой, о счастье нынешнем:
Его всезрящий разум скрыл иное.
И тем, кто слушал горний глас его,
Покров, что сострадание небес
Набросило на будущую боль,
Предстал Бессмертных санкцией на радость,
На нескончаемость земного счастья.
Но Ашвапати отвечал провидцу; —
Он ощутил в конце двоякий смысл
И тень зловещую постиг за словом,
Но, тих, привыкший зрить в лицо Судьбе
Средь зыбких черт опасных бренной жизни,
Он мысль сокрыл за осторожной речью:
«О, все познавший здесь мудрец бессмертный,
Когда б я мог читать лучом желанья
Сквозь щит резной обличий символичных,
Что ты взметнул в уме своем небесном,
Наверно, я б узрел шаги счастливой жизни,
Что в юности своей богоподобной
С лучистым взором на земле берет начало;
Между Непостижимым и Незримым
Родясь на стыке двух миров пленительных,
Она безмерности выпламеняет символы,
Живя великим светом внутренних светил.
Ведь совлекла она печати колдовские
И прочитала то, что ими скрыто,
Испив из родников бессмертной радости,
Прозрев сквозь стены неба самоцветные,
Вступив в стремящееся Таинство, —
И зрит за грань обыденных вещей,
И внемлет Силам, зиждущим миры,
Так что из светлых врат и с чудных улочек
Из града лазуритово-жемчужного
Деянья гордо мчат, как строй богов.
Хоть в передышках наших бренных жизней
Земля нас дарит совершенным часом,
Времен неровный шаг взнеся как будто
В извечный миг, которым жив бессмертный,
Все ж редко то наитье в мире смертных:
Едва ль душа и тело здесь родятся
В неистовом и трудном звезд движеньи,
Чья жизнь продлиться сможет райской нотой,
Мелодией, чей пульс многотональный
В счастливых воздухах звенит немолчно,
Песнью, что вдохновляет танец апсар,
Плывущих в ритмах медленных, мерцая,
Как света облака, как волны счастья,
По луннокаменным полам небесным.
Узри сей образ света и любви,
Строфу огня богов, рифм безызъянных,
Прекрасные колонны, волны злата!
Вот тело — как кувшин, восторга полный,
Отлитый в прелести злаченой бронзы,
Чтоб в мире тайное раскрыть блаженство.
Вот зеркала очей — мечты творенье,
Чей свет счастливый тонко оторочен
Гагатовой дремотной бахромою,
Храня в глубинах отраженья неба.
Внутри она такая же, как внешне.
Лучась, восходят дивно зори неба,
Капель огня на серебре страницы,
[Или: Огнями на серебряной странице.]
В ее не знавшем горя юном духе.
Все, что прекрасно, видится ей вечным
И новым в чистом девственном восторге,
Пылающем в душе ее хрустальной.
Бессменная лазурь являет мысли ширь;
Луна плывет волшебно в изумленном небе;
Цветы земли смеются над судьбой и смертью;
Колдуньи-жизни чудо-превращенья
Как дети света мчат в улыбчивых часах.
О, если б радость жизни только длилась
И боль не вторглась бронзовою нотой
В ритмичное теченье дней ее!
Узри ее, о вещий песнопевец,
И пусть поют твои благословенья
О том, как это чудное дитя
Прольет вокруг нектар безбольной жизни
На всех из сердца ясного любви,
И грудь земли усталой исцелит
Своим блаженством, и раскинет всюду
Прекрасными силками узы счастья.
Как, щедрое, царит златое древо,
Цветя у звонких волн Алакананды,
Где воды зачарованно струятся,
Журчат и шепчут красоте зари
И вьют с лиричным смехом вкруг колен
Дщерей небес, с чьих дланей златолунных
И тучных влас течет жемчужный дождь,
Так дни ее — в бриллиантах листья света,
Так счастьем осеняет всех она.
В ней воссиял нам пламень беспечальный,
И, верно, землю озарит тот пламень,
И, верно, Рок над ней не скажет слова!
Но слишком часто мира Мать беспечно
Избранников своих здесь оставляет
В завистливых руках Судьбы суровой:
Смолкает Божья арфа — зов блаженства
Не длится средь земных несчастных звуков;
Не петь Экстаза струнам сладкогласым
Надолго в человеческих сердцах.
Довольно песней горя: прореки
Хоть раз, что дни ее, не зная скорби,
На землю принесут счастливо небо.
Иль ждет горнило всех великих духом?
По жуткой просеке Богов, хранима
Любовью, верой, радостью священной,
Паломница в Предвечного обитель,
Хоть раз пусть смертной жизнь пройдет без ран».
Но Нарад не ответил; он молчал,
Зная бесплодность слов и власть Судьбы.
В незримое смотрел он зрящим оком;
Чтоб не смутить неведения смертных,
Словно не зная сам, вскричал он, вопрошая:
«Что за высокий зов повлек ее колеса?
Откуда мчит она с таким сияньем в сердце
И Раем, явленным в ее очах?
Что за внезапный Бог, за высший лик
В пути безвестном повстречался ей?»
И царь в ответ: «Ашоки красный цвет
В путь проводил ее и встретил ныне.
Поднявшись в воздух пламенной зари,
Уставшей быть одною яркой птицей,
Чтоб отыскать владыку своего,
Ведь на земле он к ней не приходил
Пока, пустилась в поиск эта сладость,
Торя свой путь биеньем быстрых крыльев.
Спеша на зов далекий, тот полет,
Стремительный и смутный, пролегал
Сквозь зори лета, солнечные земли.
Ресниц обремененных тих восторг
И зачарованные стражи уст
Лелеемое берегут безмолвье.
[Или: Хранят благословенную недвижность.]
О дева, радостью преображенная,
Раскрой же имя, что узнали вдруг
Твои внезапные сердцебиения.
Кого избрала ты, славнейшего из смертных?»
И Савитри рекла покойным тихим гласом,
Как будто говоря пред взорами Судьбы:
«Отец и царь, твою исполнила я волю.
Кого искала, я нашла в далеких землях;
Вняла я сердцу, зов его услышав.
На рубежах мечтательной глуши
В задумчивых лесах средь гор гигантских Шальвы
Живет в скиту изгнанник Дьюматсена,
Могучий прежде царь, низложен, сослан, слеп.
[Или:
Отшельцем, Дьюматсена в хижине живет,
Могучий прежде царь, отвержен, изгнан, слеп.]
Там сына Дьюматсены, Сатьявана
Я повстречала на краю чащоб дремучих.
Отец, мой выбор сделан. Решено».
[Или: Отец мой, я избрала. Совершилось.]
Поражены, умолкли все на время.
Затем в себе увидел Ашвапати,
Как имя то покрыла тяжко тень,
Но вдруг ее рассеял свет великий;
Он дочери в глаза взглянул и рек:
«Да будет так. Мне по душе твой выбор.
Коль это все, тогда все точно хорошо;
А коль не все, тогда все будет хорошо.
Хоть зло и благо различают люди,
Лишь благо Волей тайною вершится.
Наш жребий в знаках двойственных начертан,
И в противоположностях Природы
Мы постепенно всходим ближе к Богу;
Из мрака мы взрастаем все же в свет
И через смерть к бессмертью путь торим.
«О горе, горе» — стонет мир, потерян,
Но вечное все ж торжествует Благо».
Затем мудрец бы мог сказать, но царь
Вмешался и заговорил поспешно,
Не дав произнести опасных слов:
«О песнопевец высшего экстаза,
Не мучь слепцов прозрением опасным,
Дарованным тебе присущим правом.
Не рви сердца трепещущие смертных
Ужасной пыткой, что несет предзнанье;
От нас сейчас же Божества не требуй.
Здесь не вершины радостные неба,
Где нимфы беззаботные резвятся,
Не Койлас, не Вайкунтхи звездные ступени:
Крутые пики грозно здесь царят,
Иззубренные голые утесы,
Что могут покориться лишь могучим, —
Немногие дерзнут о них помыслить;
Далекие гласы с тех скал взывают,
Хладны, отвесны, скользки к ним пути.
Суровы слишком боги с хрупким смертным;
Они живут в просторных небесах,
Не ведая Судьбы гнетущей тягот,
Не помня стоп израненных людских,
Их членов, слабнущих под плетью горя,
И их сердец, что чуют поступь смерти.
От взора смертных скрыт грядущий путь,
Куда влечет их тайный лик незримый.
Хоть шаг вперед прозреть — вся их надежда
И жаждают они лишь малой силы,
Чтоб гнет снести своей судьбы безвестной.
Подвластны смутной, полузримой мощи,
Опасность видя хрупким дням своим,
Они хранят алканий тусклый огнь
От смертоносного дыханья рока,
Не чуя на себе ужасных пальцев,
Не ведая, когда они сомкнутся
Вкруг них в последней неизбежной хватке.
Коль облегчишь ей путь, тогда лишь молви.
Быть может, выход есть из пут железных:
Наш ум, быть может, слов игрой обманут
И наш же выбор называет роком;
Судьба — лишь воли слепота, быть может».
И царь умолк, но не ответил Нарад.
Тогда царица молвила в тревоге:
«Ты прибыл к нам, о светлый духовидец,
В высокий этот час в счастливой жизни;
Так пусть благая речь безбольных сфер
Здесь закрепит двух звезд союз блаженный
И горний глас твой проречет им радость.
Не будем сеять опасенья мыслей,
Словами рок творить, что нас пугает.
Здесь нет причин для мук, для горя — шанса
Впериться на любовь зловещим зраком.
Единственный из многих множеств дух,
Удачлив Сатьяван среди людей,
Который избран Савитри в супруги,
И счастлива лесная эта пустынь,
Где, свой дворец, богатства, трон оставив,
Всем Савитри моя подарит небо.
Так пусть скрепит твое благословенье
Печатью нерушимою бессмертных
Бесскорбное двух светлых жизней счастье,
От дней их Тень зловещую отринув.
Ведь тяжко Тень лежит на сердце смертных;
Жить не дерзнет оно в избытке счастья
И в слишком ярких радостях, ведь их
Преследует удар — сердца страшит
Незримый бич в руке Судьбы простертой,
Опасность в гордых крайностях фортуны,
Ирония в улыбке щедрой жизни;
От хохота богов они трепещут.
Иль если рок, пантерой, тайно вкрался,
И крылья Зла взвились над этим домом,
Нас упреди, чтоб мы могли свернуть
И жизнь спасти от рокового шага,
Не встав случайно в топь чужого лиха».
И Нарад молвил медленно царице:
«Не впрок прозренье тем, кто движим роком.
[Или: Влекомому судьбой не впрок прозренье.]
Кричат спасенья двери, открываясь,
Но обреченный все ж проходит мимо.
Лишь множит боль грядущего познанье,
Оно лишь бремя мук, лишь свет бесплодный
В воздвигнутом Судьбой гигантском театре.
Поэтом вечным, Разум мировой
Все строки выверил в безмерном действе;
Незрим актеров-исполинов шаг,
И в смертном лицедей сокрыт как в маске.
Не знает он, что с уст его слетит;
Ведь движим ход его безвестной Мощью,
И жизнь сильней души его дрожащей.
Всем правит воля непреклонной Силы,
Чей взор вперен к ее могучей цели;
Ни вопли, ни мольбы ее не тронут,
Не отвратят ее с ее пути.
Она стрела, что Божий лук послал».
То было слово неподвластных скорби,
Чей стойкий дух покоем помогает
Вращению колес непрочных жизни,
И долгой суете созданий бренных,
И бедам, и страстям в смятенном мире.
Как будто ей самой пронзили сердце,
Узрела мать, как дочь ее настиг
Извечный приговор людскому роду,
И прелести ее, что заслужила
Иной судьбы, лишь горший выпал жребий,
Лишь большая готова мера слез.
Стремясь богов природу обрести,
Разум — всечист, укрыт броней могучих мыслей,
Воля — цельна, хранима мудрости щитом,
Хоть к тихим знанья небесам взошла,
Хоть и ровна, мудра, царица Ашвапати,
Она осталась человеком все же
И двери существа открыла горю;
Несправедливость с камнезраким взором
Она клеймила — мраморного бога
Незыблемого косного Закона
И не искала той могучей силы,
Что худшие невзгоды дарят жизням,
Способным мира Мощь встречать, не дрогнув:
[Или: Способным зрить в лицо всемирной Мощи.]
Вскричало сердце в ней наперекор вердикту
Бесстрастного судьи и обвинило
В порочности безличного Единого.
Свой дух покойный не призвав на помощь,
Но как обычный человек, что слабнет
Под бременем своим и выдох боли
В невежественной исторгает речи,
Так бросила она слова упрека
В лицо вселенской безучастной воли:
«Что за безвестный рок украдкой выполз
На путь ее из сердца мрачных чащ
И тварью злой встал на тропе с улыбкой,
Таясь под красотой юнца из Шальвы?
Из прошлого ее он враг, быть может:
Носитель тайной силы древних зол,
Не зная, к ней, незнающей, нагрянул.
[Или: к ней, неузнанной.]
С любовью ненависть, сплетясь здесь страшно,
Нас ждут, слепых скитальцев в грозных летах.
Дни наши — звенья в гибельной цепи,
Случайный шаг отмщает неизбежность;
Вновь прежние злодейства к нам приходят,
Не узнаны, из дел забытых наших
Нам боги снова создают наш жребий.
Все ж тщетно горький сделан был закон.
Ведь в наших же умах — причина рока,
И, ничему не вняв, творим мы вечно
Зло для самих себя и душ других.
Ужасно колдовство в людских сердцах,
И меркнет, духом низменных богов,
Любовь, теряя свой эфирный пламень:
Злясь на свои услады, жуткий ангел,
Бессильный бросить их, что больно ранят,
Изводит душу, что пленил он взглядом,
[Или: Жесток с душою, что пленил он взглядом.]
Он жертв своих трепещущих пытает
Своей же мукой, заставляя нас
Алкать влюбленно его страшной хватки,
Словно плененных собственной агонией.
В том — горькая беда, что ждет нас в мире,
И скорбь — другой силок для нашей жизни.
Сочувствие становится нам пыткой.
Пусть сил достанет вынести возмездье
Себе, коль знаешь, что оно за дело,
Но на земле заблудшей, полной горя
Беспомощных бичуемых созданий,
Мы часто боль в глазах других не сносим.
Не боги мы, не знающие скорби,
Что зрят бесстрастно на страданья мира,
Далекие от жалкой сцены смертных,
От их страстей, что быстро гаснут в сердце.
[Или: И кратких чувств, что ранят сердце смертным.]
О древнем горе сказ нас тронуть может,
Мы чуем боль грудей, что уж не дышат,
Нас потрясает вид людских терзаний,
Волнуют беды, горести других.
Нам не дано нетленных вежд бесстрастных.
Нам слишком тяжко безразличье неба:
Не достает нам собственных трагедий,
Все страсти мы впускаем, все страданья;
Скорбим мы о величии почившем
И в смертной доле чуем слез касанье.
[Или: И тронуты до слез уделом смертных.]
И незнакомца мука рвет мне сердце,
А здесь, о Нарад, мой ребенок милый.
Не скрой наш рок от нас, коль ждет нас рок.
Что хуже, чем Судьбы безвестный лик,
Зловещий ужас, нем, невидно грозен
Над нашим креслом днем, над ложем ночью,
Рок, затаившийся за тенью сердца?
О, мука — ожидать удар незримый!
Сколь ни было бы тяжким, лучше знанье».
Тогда вскричал мудрец, грудь матери пронзив
И в сталь сплотив всю волю Савитри:
Судьбы вселенской он спустил пружину.
Сердец мученьем прорубают Боги,
Как острым топором, свой путь вселенский
И щедро льют людскую кровь и слезы
За часа цель в труде их судьбоносном.
Не ведом нам баланс космической Природы
И нужд и польз ее мистическая мера.
Спускает слово сил гигантских поступь;
Случайный шаг решает жребий мира.
Так в этот час он в ход привел судьбу.
«Ты хочешь правды — дам тебе я правду.
Земля и небо чудом в том сошлись,
Кого избрала Савитри из смертных,
Природы марш ведет его фигура,
Он существом — трудов Времен превыше.
Сапфир, что огранен из сна небес,
Душа полна восторга в Сатьяване —
[Или: Душа прекрасна в Сатьяване светлом.]
Лучом из Бесконечности блаженной,
Безмолвьем, пробужденным к гимну счастья.
Божественность и царственность овили
Его чело; в очах его живет
Воспоминанье мира упоенья.
Ясен, как лунный лик, один средь неба,
Изящен, как бутон, весне желанный,
Чист, как поток, что нежит брег безмолвный,
Дивится он светло на дух и чувства.
Живым сплетеньем золотого Рая,
Безбрежьем синим он к земле склонился
В ответ на жажду мира — радость тленья,
Что им взята у вечности взаймы,
Звезда величья иль блаженства роза.
Как равные, душа с Природой в нем
Сливаются в гармонии широкой.
И у Блаженных нет в эфире светлом
Сердец с такою сладостью и правдой,
Как у него, чье сердце, хоть и смертно,
Приемлет радость всю как дар родной
И дарит радость всем, природным правом.
В его речах — свет истины душевной,
И в большеоком единеньи с Силой
В вещах обычных ум его раскрылся
К прозренью Бога в маске форм земных.
Безветренных небес простор покойный,
Что зрит на мир, как ум в бездонной мысли,
Раздолий созерцанья свет безмолвный,
[Или: Безмолвное пространство в светлых думах.]
Что упоенью открывает утро,
Дерев сплетенье на холме счастливом,
Что шепчет шалашом под южным ветром, —
Вот образы его и параллели,
Его родня в красе и ровни в глуби.
Стремленье ввысь — возносит радость жить,
Земной красе дарует взлет небес:
Дерзанье восходить в простор бессмертных
Растет в объятьях смертного экстаза.
Восторг его, как мед, всем манит сердце
В родстве счастливом жить с его душой,
В нем сила, башней, устремилась к небу,
Воздвигнутым из камня жизни богом.
О крах, коль смерть на составные части,
[Или: О горе, если смерть на элементы.]
Сплотившие сосуд изящный этот,
Вдруг разобьет блистательную вазу,
Не дав ей аромат свой расточить, —
Как если б мир не смог сберечь от неба
Столь щедрый взнос, что дан взаймы богами,
Столь редкий, столь божественный шедевр!
Двенадцать кратких месяцев пройдет
С тех пор, как этот светлый час вспорхнет
И сядет на ветви Времен беспечно, —
И этот царский дар небес земле,
На время данный, кончит дни свои,
Угаснет этот светоч в небе смертных:
Величие небес пришло на землю,
Но слишком велико, чтобы остаться.
Дан быстрокрылый год ему и ей;
Когда вернется снова этот день,
Должна настигнуть Сатьявана смерть».
Пал молнией нагой тот приговор.
Но вскрикнула царица: «Значит, тщетна
Вся милость неба! Всех даров блистанье
В насмешку нам дается небесами,
Ведь Смерть вино к устам подносит смертным
Услады слишком краткой, приоткрытой
На страстный миг беспечными богами.
Но отвергаю я и милость, и насмешку.
О Савитри, взойди ж на колесницу
И странствуй вновь по населенным землям.
Увы, в зеленой радости лесов
Ты сердцем поддалась на зов неправый.
Вновь сделай выбор, позабудь о том,
Над чьей главою рок неотвратимый,
Ведь Смерть растит чудесный тот цветок;
И все услады пылкие любви
Уснут в той бледной мраморной деснице.
На том пути медовом, но коротком,
Ждет радость малую конец горчайший.
Твой выбор сделала напрасным смерть,
Не ратуй за него, не стой на нем.
Твой свет и юность не родились лечь
Пустым футляром на земле беспечной;
Не столь, быть может, редкий, новый выбор
Счастливей призовет тебе судьбу».
Но Савитри из яростного сердца
Ответила на горькие слова —
Был тихим глас ее, лик замер сталью.
«Один лишь раз мое избрало сердце
И вновь уже не выберет оно.
Слов, что сказала я, уж не стереть,
Запечатленных в тайной книге Бога.
Изречено однажды, слово правды,
Растаявшее в воздухе земном,
Забытое умом, звучит бессмертно
Вовеки в ясной памяти Времен.
Один лишь раз, слетев с руки Судьбы,
Ложатся кости в вечный миг богов.
Я сердцем дала клятву Сатьявану:
Ту клятву не стереть Судьбе враждебной,
Ту клятву не затмят ни Рок, ни Смерть, ни Время.
Единым ставших существом внутри
Кто разлучит? Ведь даже Смерти хватка
Лишь может плоть убить, не наши души;
Коль он умрет — как умереть я знаю.
Пускай Судьба вершит со мной, что сможет;
Я выше, чем мой рок, сильней, чем смерть;
Моя любовь переживет сам мир,
И, побежденный ею, рок падет,
Бессилен против моего бессмертья.
Пусть рухнет власть Судьбы, не дух мой дрогнет».
[Или:
Судьбы закон изменится скорее,
Чем дрогнет воля духа моего.]
Неколебимый волей, стойкий дух,
Она отлила речь ту словно в бронзе.
Но в слушавшей царице те слова
Раздались гласом, Рок себе избравшим,
Всех чаяний лишая на спасенье.
И мать отчаянью в ответ вскричала,
Словно борясь в отягощенном сердце
Среди рыданья гибнущих надежд,
Чтоб струн печальней в помощь вызвать ноту:
«О дочь, в своей душе великолепной,
Живущей на краю миров великих
И ослепленной неземною мыслью,
Ты вечность придаешь надежде смертной.
Здесь на земле изменчивой и темной
Кто друг тебе и кто тебе любимый?
Все здесь прейдет, ничто не будет прежним.
Все — чужаки на этом бренном шаре.
Чужим был тот, кого сейчас ты любишь,
И вновь он в чуждость дальнюю уйдет:
Сыграв момента роль на сцене жизни,
Что изнутри пришла ему на время,
К другим ролям, к другим пойдет он сценам
Смеяться и рыдать средь новых лиц.
То тело, что любила ты, спадет
Средь грубой неизменной ткани мира
В Природе безразличной, чтобы стать
Материей на радость новым жизням.
А наши души, в Божьем колесе
Всегда крутясь, приходят и уходят,
Сходясь и расходясь в круженьи чудном
Безмерной пляски вечного Танцора.
Недолгой нотой чувства в нас звучат
Его разгульной музыки, меняясь
От страстных всплесков ищущего Сердца
В непостоянных связях часа с часом.
Звать песнь ответную небес далеких,
Молить о неуловленном блаженстве —
Вот все, что смеем мы; а уловив,
Мы музыки небес теряем смысл;
Став слишком близким, молкнет клич ритмичный;
Услады здесь — лишь символы-загадки.
[Или: Все, что нам мило здесь, — лишь символ смутный.]
Любовь в нас гибнет прежде, чем любимый:
Все радости — духи в сосуде хрупком.
О, это гибель на море Времен —
Желанья буре вверить парус жизни
И в кормчие избрать слепое сердце!
Дитя, иль ты последуешь, ты внимешь
Наперекор Закону вечной воли
Титана самовластному безумству,
[Титан у Шри Ауробиндо олицетворяет демоническое начало, одного из Дьяволов-Владык мира, Асура.]
Кто лишь свою неистовую волю
Законом почитает в горьком мире
Без Истины, без Света и без Бога?
Богам лишь можно речь слова такие —
Ты человек, не думай же как бог.
Ведь людям — ниже бога, выше зверя —
В водители дарован ясный разум;
Они не движимы бездумной волей,
Как скот и птица в действиях своих,
Не следуют всесильной Неизбежности,
Как ход вещей без чувств и осознания.
Гиганта и Титана штурм взбешенный
Взлезает покорить богов державу
[Аллюзия на древнегреческий миф о битве гигантов и титанов с богами.]
Иль тянет в бездны дьявольские Ада;
В незрячей страсти собственных сердец
Они с Законом вечным бьются насмерть
И гибнут под своей же дикой массой:
Для мыслящих людей дан средний путь.
Шаг размерять рассудка бдящим светом,
Путь выбирать из множества путей
Дано им, каждому — свой трудный долг,
Что явлен из возможности безмерной.
Не променяй свой долг на лик влекущий.
Когда взойдешь ты над умом своим,
Чтоб жить в Единого покойной шири,
Любовь в Блаженстве вечном станет вечной,
Божественной, сменяя узы смертных.
Есть сила строгая, закон сокрытый,
Что возвышать велит свой дух бессмертный,
Дает свои суровые щедроты
Работы, мысли, сдержанных услад —
Ступенями к далеким Божьим высям.
И жизнь тогда — покойный к небу Путь,
И каждый год — в паломничестве миля,
И каждая заря — дверь в больший Свет.
Все действия тебе даруют помощь
И все событья раскрывают знаки,
И бодрствование, сон — возможности,
Ниспосланные Силою бессмертной.
Так можешь ты спокойно и неспешно
Взрастить свой чистый дух непокоренный,
Пока он не взойдет, простершись в небо,
Паря в раздольях тишины вечерней,
Бесстрастный, кроткий, словно небосвод,
В незыблемый вневременный покой».
Но Савитри рекла со стойким взором:
«За волею моей — власть вечной Воли,
Моя судьба — то, что мой дух осилит,
Моя судьба — что вынесет мой дух;
[Или:
Моя судьба есть то, что дух мой может,
Моя судьба есть то, что дух мой сносит.]
Не от Титана мощь во мне, от Бога.
Я сладкую свою нашла реальность
Вне тела своего — внутри другого,
В душе любви, глубокой, неизменной.
Так мне ли одиноким влечься благом,
Убить, стремясь в покой пустой и белый,
Безмерную надежду, что призвала
Души моей пришествие, взлетевшей
Из бездны одиночества и сна?
Мой дух уже прозрел, пусть мимолетно,
То чудо, для которого пришел:
Биение в одном бескрайнем сердце,
Пульсирующем в пламени вещей,
Моя вечность в объятьях его вечности
И, неустанно в сладких безднах Времени,
Всегда любить глубокая возможность.
В том, в том — восторг мой первый и последний
И для его пульсаций все богатства
Неисчислимых лет благоприятных —
Лишь нищета. О, что мне смерть и горе
Иль радостные дни обычных жизней?
Что мне в ничтожных заурядных душах,
В очах, в устах других, не Сатьявана?
Нет мне нужды презреть его объятья
И обретенный рай его любви
И странствовать в недвижную безмерность.
Лишь для души моей же в Сатьяване
Я дорожу теперь богатым даром
Возможности, открытой мне рожденьем:
Под солнцем в грезе изумрудных троп
Я буду с ним бродить, как боги в Небе.
Когда лишь год, тот год — вся жизнь моя.
И все ж я знаю: в том не весь мой жребий —
Пожить и полюбить лишь год и сгинуть.
Ведь знаю я теперь, зачем я здесь,
Зачем мой дух родился на земле,
И кто я, и кто он — любимый мой.
Ведь я своим бессмертным «Я» прозрела,
Как Бог мне улыбнулся в Сатьяване,
Как Вечный проявился в смертном лике».
Никто не мог ответить ей. Лишь молча
Сидели все, смотря в глаза Судьбы.
Конец Песни 1
Перевод с английского и примечания: Ритам (Дмитрий Мельгунов)
ОМ
***
Я выложил весь свой перевод эпоса Шри Ауробиндо «Савитри» и других его поэтических и прозаических произведений в открытый свободный доступ для всех вас. Пользуйтесь на здоровье и духовный расцвет! :)
Если вы хотите поблагодарить меня какой-либо суммой или поддержать дальнейшую работу по переводу на русский язык новых поэтических и прозаических произведений Шри Ауробиндо,
номер моей карты Сбербанка: 5469 5500 2444 1443
мой Яндекс.Кошелек: 410015517086415
https://money.yandex.ru/to/410015517086415
Мой емейл: savitri (сбк) inbox (тчк) ru
Света, Радости, Гармонии!
***
ПРИМЕЧАНИЯ
АлаканАнда — одна из четырех рек в предгорьях Гималаев в Индии, от слияния которых берет начало знаменитая Ганга. Согласно некоторым источникам, именно на берегах А. располагался дворец царя Ашвапати. Такой вывод можно сделать и из текста «Савитри» Шри Ауробиндо: Ашвапати сравнивает Савитри с золотым деревом, растущим на берегах именно А. (Савитри, VI. 1, с. 422).
Апсары (ударение на начальное «а») — в индийской духовной традиции небесные танцовщицы-баядеры.
Асур (Асура) (ударение на начальное «а») — в индийской духовной традиции один из демонических Владык этого мира, Титан.
АшвапАти — в легенде о царевне Савитри из Махабхараты отец Савитри, правитель страны Мадра; на санскрите его имя букв. означает «Повелитель Коня». По словам Шри Ауробиндо, конь в древней ведической символике означает духовную энергию, аскезу, тапасью. Поэтому в символическом смысле А. является «Повелителем тапасьи, концентрированной энергии духовного устремления, помогающей нам взойти от смертного к бессмертным планам бытия». В «Савитри» Шри Ауробиндо раскрывается символизм А. как воплощения «Всемудрого, который ведет невежественный мир» (I. 3, с. 22), как первопроходца и водителя духовной эволюции человечества, олицетворяющего устремление человечества к своему Божественному Истоку.
АшОка (санскр. «беспечальное или хранящее от печали»);—;священное дерево: под ним по легенде родился Будда Гаутама; символ любви и страж девственности.
ВайкУнтха — в индийской духовной традиции райская обитель бога Вишну.
Вишну;(ударение на «и») —;ипостась Единого Предвечного, выражающая Сознание; в Ведах — всепроницающее Божество, широкодвижущийся Единый, тот, который тройственно распростер себя как Провидца, Мыслителя и Формирователя в сверхсознательном Блаженстве; позднее — второе божество индуистской Троицы, олицетворяющее хранящий и поддерживающий аспект Божественного; проявляется в мире в виде различных Инкарнаций, Аватаров, которых обычно насчитывается десять.
Гагатовый — от «гагат», «черный янтарь»; род черного со смолистым блеском ископаемого угля, используемого как поделочный камень.
ГандхамАдан — в индийской духовной традиции гора и лес в Илаврите, центральном регионе мира, где располагается знаменитая священная Гора Меру; там обитают гандхарвы, небесные певцы и музыканты, и апсары. Лес Г. славится своим благоуханием.
ДьюматсЕна — в легенде о царевне Савитри из Махабхараты: отец царевича Сатьявана, правитель страны Шальва, ослепший и свергнутый с престола и живущий в изгнании в лесной отшельнической обители; на санскрите его имя буквально означает «Повелитель Светозарных Воинств». По словам Шри Ауробиндо, в символическом смысле он олицетворяет «Божественный Разум, который здесь ослеп, утратив свое небесное царство видения и в результате этой потери — и свое царство величия и славы».
Койлас (ударение на «о») (КайлАс, КайлАш) — одна из высочайших и наиболее скалистых гор гималайской гряды, расположенная в юго-западной части Китая. Она является важным святым местом как для индусов, которые считают ее райской обителью бога Шивы, а также прибежищем Куберы (божества богатства), так и для тибетских буддистов, которые отождествляют ее с горой Шумеру, космическим центром мироздания. На санскрите это название произносится как Kailasa и не имеет какого;то определенного смысла (что нехарактерно для санскрита). Шри Ауробиндо однако дает следующую расшифровку этого названия: Ka олицетворяет Кали, i — Ишвари, la — Лакшми, sa — Сарасвати. Таким образом, в этом названии зашифрованы все четыре аспекта Божественной Матери. Соответственно в названии этой горы заключен глубокий символический смысл: она является «центром мироздания» — то есть все мироздание зиждется на четырех аспектах Божественной Матери, а в представлении о том, что эта гора считается обителью Шивы, в действительности заключена глубокая истина, согласно которой Шива (высочайший из Богов согласно многим верованиям), то есть символически весь мир Богов, зиждется на четырех ипостасях Божественной Матери. Согласно Шри Ауробиндо действительно именно Божественная Мать изъявляет из себя мир Богов и управляет им при посредничестве четырех своих главных Ипостасей: Махешвари (Мудрость), Махакали (Сила), Махалакшми (Любовь и;Красота) и Махасарасвати;(Совершенство) — подробнее об этом см. работу Шри Ауробиндо «Мать».
Мадра (ударение на первое «а») (санскр. «счастье», «сладость», «радость») — в древнем индийском эпосе Махабхарата название располагавшейся на северо-западе Хиндустана страны, царем которой был Ашвапати, отец Савитри.
Нарад (Нарада); (ударение на первое «а») —;в индийской духовной традиции известный риши, провидец, преданный бога Вишну, который обладает способностью свободно странствовать по различным мирам, играя на музыкальном инструменте в;ина и исполняя особую роль в наступлении определенных событий, направляемых Божественной Волей. Согласно Шри Ауробиндо, он «олицетворяет выражение Божественной Любви и Знания» (Письма о Йоге, с. 392 (SABCL, 22)). В «Савитри» Н. предстает как небесный мудрец, Человек божественный, провидец, певец высочайшего экстаза, спускающийся из Рая на землю с именем Вишну на устах, чтобы сообщить Савитри и ее родителям судьбоносное пророчество о смерти Сатьявана и тем самым инициировать Йогу Савитри, а также поведать человечеству утоляющее слово о торжестве души человека над Роком и Смертью.
Несознание (Несознательное, Бессознательное) — термин интегрального мировоззрения Шри Ауробиндо:
Высочайшее Бесконечное, будучи ничем не связанным, может в ходе своей космической манифестации проявлять в Себе, в Своем беспредельном сознании в качестве одной из его бесчисленных возможностей нечто, казалось бы, противоречащее ему самому, — то, что несет в себе Мрак, Бессознательность, Инертность, Бесчувственность, Дисгармонию и Разложение. Именно в таком проявлении мы видим основу материального мира, называя его, как принято говорить сейчас, Бессознательным, — это Океан Несознания Ригведы, в который погрузился Единый и из которого Он проявился в форме этой вселенной; еще его называют Небытием, Асат. … Однако даже в самом Несознании и за всеми извращениями Неведения скрыто присутствует и действует Божественное Сознание, чтобы все больше и больше проявлять себя и в конце концов сбросить свои обманчивые покровы. Поэтому и говорится, что мир призван выразить Божественное.
Письма о Йоге, с. 9 (SABCL, 22)
Несознательное представляет собой как бы обратное, перевернутое отражение высшего Сверхсознания и обладает таким же абсолютным бытием и самопроизвольным действием, но это бытие погружено в состояние глубокого самопоглощенного транса, в бездну собственной бесконечности.
Жизнь Божественная, с. 550 (SABCL, 18)
Нимфы — в греческой мифологии женские духи-божества природы. Считалось, что Н. — это прекрасные девы, живущие в горных пещерах (орестиады), на деревьях (дриады и гамадриады) или в пресных водах — реках, озерах, ручьях и источниках (наяды); океаниды были океанскими Н., дочерьми Океана; нереиды, дочери Нерея, были Н. Эгейского моря.
Савитри;(ударение на первое «а») —;в индийской духовной традиции воплощение стихотворного размера гаятри, дочь бога Солнца Сурьи, жена верховного Творца Брахмы — то есть его творческая Сила-Шакти; в легенде из Махабхараты дочь царя Ашвапати, возлюбленная и затем жена царевича Сатьявана. По словам Шри Ауробиндо, в символическом смысле С. — это «Божественное Слово, дочь Солнца, богиня верховной Истины, которая нисходит и рождается во имя спасения мира». В «Савитри» Шри Ауробиндо раскрывается символизм С. как воплощения Божественной Матери, пришедшей освободить душу мира от власти смерти и неведения.
СатьявАн — в легенде о Савитри из Махабхараты сын царя Дьюматсены, возлюбленный и затем муж царевны Савитри; на санскрите его имя буквально означает «несущий в себе истину, приверженный истине, стремящийся к истине; правдивый, выражающий истину». По словам Шри Ауробиндо, в символическом смысле С. — «это душа, несущая в себе божественную истину бытия, но низошедшая во власть смерти и неведения». В «Савитри» Шри Ауробиндо раскрывается символизм С. как души мира, которой в единстве с Присутствием и Силой Божественной Матери, олицетворяемой Савитри, предстоит утвердить в мире жизнь божественную.
Фортуна — в римской мифологии богиня счастья, случая, удачи. Изображалась с рогом изобилия, иногда на шаре или колесе с повязкой на глазах.
Шальва;(ударение на первое «а») —;древнее название страны в западной Индии, то же, что теперешний Раджастан (Раджпутана). Также имя древней царской династии, правившей в этой стране. Царем этой страны по преданию был Дьюматсена, отец Сатьявана. Используется и как название народа этой страны.
* * *
Другие Песни и фрагменты эпоса «Савитри», а также другие поэтические произведения Шри Ауробиндо в моем переводе читайте у меня на сайте:
www.savitri.su
Там же можно приобрести мои уже изданные переводы поэзии Шри Ауробиндо.
Часть I «Савитри» также читайте у меня на странице стихи.ру:
http://www.stihi.ru/avtor/ritam1&book=24#24
Другие Песни Части II:
http://www.stihi.ru/avtor/ritam1&book=26#26
Мой фотопоэтический сайт:
www.ritam-art.com
Полный текст эпоса на английском, а также другие труды Шри Ауробиндо в подлиннике можно загрузить на сайте Ашрама Шри Ауробиндо:
www.sriaurobindoashram.org
Иллюстрация: Прити Гхош. Портрет Шри Ауробиндо.