Признаться, славить не готов
Я, нам навязанных богов,
Есть сонм восторженных газет,
Где в тираже один портрет.
Вот, он, сегодня, бог-отец,
Нам новоявленный мудрец.
В его руках бразды правленья
От них в угаре наслажденья
Он стал чуть было не поэт,
А вот сейчас в любой клозет
Зайди избавиться от влаги,
Узришь средь вороха бумаги
Плоды его словотворенья
Из "Целины" иль "Возрожденья".
Идёт история по кругу,
Наследство он оставил другу,
Который, вроде, что-то начал,
Кого-то снял, переназначил,
Но был наивен до предела:
Пойди, начни любое дело,
А на местах всё те же люди,
И если что от них убудет
В итоге этих перемен,
Они найдут таких проблем,
Ста мудрецам не разобраться,
А дело будет замедляться.
Вам приведу пример с пружиной
Длинной неимоверно-длинной,
Когда её в одном конце толкают
В другом уже не постигают
Причин, начавших колебанья.
Виной всему не расстоянья,
А общий смысл существованья.
Как она будет извиваться,
Вилять, лишь только бы не сжаться.
Но, вот, попробуйте тянуть,
И здесь её не обмануть:
По всей длине, любым витком
(Есть подозренье если в ком
Проверить может всяк средь нас)
Она натянется тотчас,
И, видя свойство таковой,
Я вывод делаю простой,
Хотя мог быть и я обманут,
Вот, потому у нас всё тянут.
Что тянут? Деньги, время, дело?
(Пора сказать мне не приспела)
Идёт история по кругу.
Шепну на ушко вам, как другу,
Былого вижу я приметы,
Контент заполнивший газеты,
В ходу всё те же словопренья...
Святое наше всетерпенье!
1984 г.