Удивительная мысль пришла сегодня в мою седую в голову. Вся наша жизнь это прелюдии и фуги Баха. Иногда мажорные, радостные, но все чаще в миноре. Начиная от рождения и до самой смерти. Между этими прелюдиями и фугами проходит вся осознанная жизнь человека. Между ними может быть все, что угодно. И Пинк Флойд и Дипепл с Лед Зеппелин, и Роллинг Стоунс, Юрай Хипп, АББА, Бони М, как говорится кто, на чем вырос. Ах да, простите меня дорогие мои любители отечественной музыки! Конечно же, могут быть и Самоцветы и Песняры и Алла Пугачева. Этот список можно продолжать до бесконечности. Пока очередь не дойдет до твоей последней фуги до минор. Хотя стоп! Мое стройная теория все же имеет слабые места. Или не слабые места, а скорее всего исключения из правил. Жизнь необязательно может закончиться фугой. А, что если финал человеческой жизни обрамится просто песней. Например, гениальной «Смуглянкой», как в фильме Леонида Быкова «В бой идут одни старики». Кто-то скажет, что это довольно спорное умозаключение, возможно. Но мне оно нравится. И сейчас, по прошествии более 30 лет я снова и снова слушаю эти две прелюдии и фуги, и память уносят меня в далекую юность.
Тогда еще студент художественного училища я вместе с моим закадычным другом и однокурсником Валеркой Бегизардовым, толкаясь в очереди довольно тесного помещения магазина «Мелодия», а по простому «Стекляшка» пытаемся заполучить дефицитный сборник с пластинками. Нет, в этот раз мы толкались не за попсой, к ак сейчас говорят. Хотя когда случалось, выкидывали западную попсу, мы с другом были в первых рядах. Уже не помню как, но я узнал, что в «Мелодии» в этот день будут продавать сборник пластинок из произведений И.С. Баха. Его все называли ХТК - что означало хорошо темперированный клавир, состоящий из 48 прелюдий и фуг в исполнении гениального пианиста Святослава Рихтера. Боже, какие мы были счастливые, вырвавшись из душного магазина, прижимая груди заветную картонную коробочку с пластинками. Нельзя сказать, что мы с моим другом были ярыми поклонниками классической музыки, и были так сказать, сведущи в ее тонкостях. Вовсе нет. Даже совсем наоборот. Ну, вот просто хотелось, как то приобщиться к высоко духовному. И это было время магического слова «дефицит». И что-то достать из-под полы, было таким кайфом, как тогда говорили. Спускаясь вниз по проспекту К. Маркса мы, с Валеркой перебивая друг друга, делились впечатлениями, связанными с нашим удачным приобретением. Вспоминая те светлые, наполненные солнцем и юностью дни я хочу сказать, что такими были не только мы с Валеркой, такими были многие из наших сверстников, во всяком случае, те, которых мы знали. Кто-то спросит, какими, такими? Отвечу просто - живущими своей духовной жизнью, в мире кумиров и идеалов, ведь мы будущие художники, мы без пяти минут гении. Хотя надо признать и мирские радости, и материальные ценности нам не были чужды. И одеваться старались по моде, и пивком баловались, и форцавали фирменными шмотками, сигаретами, и косметикой. И как-то все это внутри нас органично уживалось. Не было никаких противоречий между возвышенным, духовным началом и материальным миром. Никого когнитивного диссонанса. Помню, была первая пара, по-моему, рисунок, я стою за мольбертом у окна и штудирую уже практически ненавистную гипсовую голову Апполона Бельведерского. Ну, никак она у меня не получалась. Хотелось запульнуть карандаш в окно, и забыть про эталон мужской красоты. И тут этот самый Бог красоты, словно услышав про мои мучения, врывается в группу в образе Ленки Шипиловой - нашей однокурсницы и восторженно произносит, что сегодня в кинотеатре «Октябрь» премьера «Андрея Рублева» Тарковского. Какой был ажиотаж вокруг этого фильма в небольшом провинциальном городке. Билетов было не достать. Сколько людей стремилось увидеть этот шедевр молодого Андрея Тарковского. Кинотеатр с громким коммунистическим названием «Октябрь» находился как раз, напротив - через дорогу от нашего училища. И мы все дружно свалили с занятий. Как достали билеты для меня до сих пор загадка. Признаться и сам процесс просмотра фильма я уже не помню. Но память любовно оставило те эмоциональные переживания, то невероятное состояние духовного подъема от встречи с прекрасным. Ох, что потом было в училище на следующий день. Как говорится, искусство требует жертв. Впрочем, жертвоприношение было не очень «кровавым». Нашей бедной старосте Наталье Селезневой объявили выговор, хотя мне кажется, она в этот день и не была на занятиях. А остальных «простых смертных» прогульщиков пропесочили в кабинете директора училища. Ну а, пока мы с моим лучшим другом Валеркой Бегизардовым возбужденные и шумные несем заветные пластинки. Ах, как красив был проспект, по которому мы шли. Осень только вступила в свои права и как хозяйка шла вместе с нами по этому проспекту и по доброте своей душевной не жалела для нас тепла и света. Она словно аккомпанировала нашему настроению. Солнце стремилось к закату, окрашивая, каштаны в красновато-оранжевый цвет. Они и без того играли всеми теплыми цветами спектра, а в лучах заката это был просто пожар. Я любил этот город - город моей юности, недолгого студенчества, город первой любви и первых свиданий, а еще это город рождения моего первого сына. Мы были молоды, наивны и беспечны. Да - это привилегия юности - беспечность.
Помню, приехав на выходные, домой в свой городок, я первым делом бросился к своему «Рондо» - моему первому стереопроигрывателю, чтобы, наконец, послушать, первый диск из ХТК. И как только игла моей, как тогда говорили «вертушки», поплыла по виниловым волнам, для меня перестали существовать другие звуки. Перестал существовать весь этот несовершенный материальный мир. Сколько был переживаний и эмоций. Я ощутил такое духовное очищение, настолько меня потрясла эта божественная музыка Баха. Тогда будучи адептом атеизма, я впервые подумал о боге. Ведь такую музыку могут творить только боги. Я был чистым, возвышенным, романтичным юношей, мечтающий стать новым Репиным, верящим в дружбу, любовь и самые высокие идеалы, которые нам усердно прививали еще со школьной скамьи. Слушая прелюдии Баха, я плакал. Хотя нет. Наверно это сильно сказано плакал, просто слезы сами катились из глаз. Я даже как-то их стыдился, но сделать ничего не мог, настолько была велика сила искусства.
Фуга №1
Как будто кто-то неведомый, открыл дверцу старинных часов, и в ручную быстро прокрутил стрелки на 30 лет вперед. И вот мне уже за 50. За окном двухтысячные годы. А у меня снова текут слезы от звуков фортепиано, которые исходят уже из динамиков моего ноутбука. Только теперь к восхищению гениальной музыкой и гениальным исполнением примешивается полынная, щемящая горечь осознания ушедших лет. Прелюдия моей юности давно позади. Наверно молодость и есть прелюдия самой жизни. Я не состоялся как новый Репин, Валерка Бегизардов трагически погиб. Тонкой души был человек, очень ранимый, очень чувственный. Он был красив, как бог: по моде длинные вьющие волосы, мужественное лицо, выразительные большие глаза. Сколько девчонок за ним бегали в училище. В нем была какая-то богемность, принадлежность к другому миру. В нашей группе так и говорили: наш Валера не от мира сего. В конце концов, к сожалению, этот мир и забрал его. Я чувствовал, у него был какой-то внутренний конфликт, и он не всегда был удобен в общении с людьми близко незнающие его. Но с ним мы нашли точки соприкосновения наших душ и дружили искренне. Я иногда задумываюсь, а ведь у него могли быть дети, замечательные, умные и красивые - как их отец. Да пожалуй, уже и внуки. Валерка так и остался в той стране, в том времени, навсегда молодым и красивым. Скорее всего, с его прямотой и бескомпромиссностью, он не вписался бы современное устройство мира, с его ценностями и духовными приоритетами. Как не вписались многие мои ровесники, да, что там говорить я сам чувствую себя инородным телом в этом цифровом пространстве. Какой-то маленькой миллиардной пикселой, составляющую общую картинку. И даже если она погаснет, в принципе это никак не отразится на качестве отображения общей картины мира. А этой пикселе уже за 50.
Когда мне было тридцать, мне казалось, что сорок лет это уже старость, а пятьдесят и подавно. И вот я достиг этого возраста. Только теперь я говорю, что мне не уже, а только пятьдесят. Какие у меня ощущения? Не хочется говорить пошлые вещи, типа «Я еще молод душой». И все же, я как, и в годы своей юности питаю интерес к хорошей музыке, меня по-прежнему интересует живопись, поэзия, проза, кино. Но самое главное, что я пронес через всю свою сознательную жизнь это поклонение женской красоте. Я всегда был к ней неравнодушен. История моей жизни – это история любви к женщине…
Я думал, что к своим 50 годам уже наверно утратил особенность своей романтической натуры – влюбчивость. Эта особенность была причиной многих семейных скандалов и ссор, моих уходов и возвращений. О сколько раз я, прося прощения, клялся жене, что это больше не повторится. И она в очередной раз меня прощала. А потом, все повторялось. Это происходило на протяжении всей нашей совместной жизни, исключая последние 3-4 года, перед тем, как я разменял шестой десяток лет. В свою защиту хочется сказать, что, то количество романов, которые приписывает моя теперь уже бывшая жена, мягко, говоря, не соответствует действительности. Я не был никогда ловеласом в том смысле, в каком употребляется это нарицательное имя. Просто мое отношение к женщине как таковой было всегда возвышенное, с налетом романтизма. Я писал им трогательные любовные письма, посвящал стихи, сочинял песни. Вообщем делал все, на что способна моя творческая натура. Женщины, в которых я влюблялся и с которыми я был близок их не так много, если не сказать, совсем мало. Иногда это была просто влюбленность, флирт, не более того, и эти отношения не обязательно заканчивались близостью. Я никогда не вел счет своим сексуальным победам, как это делали многие мои друзья. Мне это было это не интересно. Моей натуре было важно качество отношений, а не их количество. Я старался завоевать сердце женщины, а не ее тело.
Как пел Александр Градский «В небесах отгорели зарницы и в сердцах утихает гроза». Мне казалось, что уже отгорели зарницы моих влюбленностей, отгремели грозы серьезных любовных отношений. В семье наступил относительный покой. Дети выросли и жили своей жизнью. Наверно наступил тот период, когда детей тяготит общение с родителями, и оно сводится к разговорам про наше здоровье.
Я остепенился. И это было правдой. Прошла моя гиперсексуальность, мне уже не хотелось завоевывать чьи-то женские сердца. Я по-прежнему писал песни, занимался творчеством и наверно пытаясь восполнить те пробелы общения прежних лет, стал больше внимания уделять жене.
Мы больше проводили времени вместе: смотрели фильмы, слушали музыку, я ей пересказывал прочитанные книги. Мне хотелось наполнить духовно нашу размеренную супружескую жизнь. Но это не спасло наш брак. Я не говорю к сожалению. Потому, что его нет - сожаления. Видно такова судьба нашего более чем 30 летнего супружества. Осталось, пожалуй, чувство благодарности к бывшей жене. Было многое прожито. И хорошое и не очень, и радостно-счастливое и трагические моменты. Я вообще не очень верю в случайности.
И наверно не случайно я стал замечать, что я скисаю, что мне не хватает эмоций, что меня начинает тяготить эта размеренность и предсказуемость моей жизни. Дом – работа, работа – дом. Исключения составляли корпоративные пьянки, которые я регулярно учинял в узком кругу коллег по работе, большая часть которых были девчонки гораздо младше меня возрастом, ровесники и даже одноклассники моего старшего сына. Я всегда тянулся к молодежи. Мне было с ними интересней, по правде говоря, им со мной тоже. К своим 50 годам я был уже довольно искушенный в общении с женским полом. Я мог с моими девчонками говорить на любые темы, независимо пьяный я был или трезвый. Но основная тема всегда была одна и та же – сексуальные отношения, все, что связано с интимной жизнью мужчины и женщины. О тут для меня не было границ и табу. Девчонки поначалу стыдливо краснели, а потом привыкли, и им даже нравилось говорить ПРО ЭТО. Просто наше пуританское, а может просто ханжеское воспитание, не позволяет об этом говорить даже со своими мужьями. А с мной можно. И поднимая очередную рюмку с водкой, говорил девчатам, что я сею доброе, разумное, вечное – разврат. Кстати самые развращенные люди - это бывшие закомплексованные личности. Это я про себя. Это своего рода маска, скрывающая природную скромность и зажатость.
Но говоря устами героя Георгия Буркова в известном до оскомины фильма «Ирония судьбы, или с легким паром» - Сейчас не об этом. Да были отдушины в виде корпоративов, но они не снимали, той душевной асфиксии, которая стала проявляться все явственней и болезненней. Впрочем, ничто не предвещало тех невероятных событий, которые произошли впоследствии в моей жизни.
На этом заканчивалась первая глава романа, она же прелюдия фуга №1, Жан еще не раз перечитал ее.
Когда дело касается описания истории любви тут, очень легко соскользнуть, скатиться в банальную, слащавую словесную патоку. Тема сладкая, а потому скользкая. Тебя так и несет по наторенных, наезженным до блеска литературным колеям. Сколько написано-переписано про ЛЮБОВЬ с того времени, когда человек научился сначала осознавать это чувство, а потом внятно излагать, сначала устно, затем посредством доступных графических символов. Вот и я вполне осознаю, что мне не избежать аллюзий и каких-то попаданий в написанное задолго до меня и даже во время меня.
Да, конечно это не была любовь с первого взгляда. Будучи взрослыми людьми Жан и Амила вряд ли могли смутиться от простого взгляда, пусть даже и красивых глаз. Никакая пресловутая электрическая дуга не пробегала между ними. Скорее всего, в начале, было простое любопытство. Рассматривая фото, друг друга Амила и Жан думали: - Кто он? Кто она? Никто из них серьезно не воспринимал виртуальное общение в социальных сетях. Они не собирались кардинально менять свою жизнь. Жан, описывая в романе этот период их отношений, пытался понять, где та черта, где та грань, за которой обычное банальное, ни к чему не обязывающее знакомство переросло сначала во взаимную симпатию, а потом обернулось состоянием, когда стало невозможно жить друг без друга. И все же в вначале было слово...Вернее слова:
- Любимая прошу закрой глаза. Ага вот-вот. Слышишь? Нет? Вот вступление пошло...виоланчель глубоким, низким тоном. Не открывай глаз Амилочка, прошу тебя, так лучше воспринимать. И вот льется божественная тема ангельским голосом неподражаемой Сары Брайтман. Это вокализ Рахманинова: опус n34 и это начало нашего романа, оно пронизано этой светлой музыкой. Даже закрытыми глазами чувствуешь этот Свет и Чистоту. Свет твоих глаз и Чистоту твоей души. Чем больше я вглядывался в твою фотографию, тем сильнее было это ощущение. Я не влюбился сразу, ты постепенно, минута за минутой, час за часом, слово за словом, фраза за фразой проникала в меня, словно музыка, в мое сердце и душу.
https://www.proza.ru/2017/04/30/179