Главное – как назвать историю, она может быть на деле примитивной, как дважды два или косинус нуля – единица, а название будет цеплять – «Тайна четырех», «Косинус нуля».
Назовешь историю, например – «Невероятное происшествие», и сразу хочется узнать, что же за такое происшествие, и почему невероятное? А на самом деле так себе событие, такое каждый день сплошь и рядом – зажали человека в дверях автобуса, но не просто зажали, а еще и прокатили. Две остановки, поэтому, собственно, и невероятное. Как назовешь корабль, так он и поплывет. Наш корабль зовут ПАЗ, поплыли.
Даже не знаю, как лучше, а точнее правильнее, тоньше рассказать эту историю – либо как анекдот, либо как драму. Постараюсь совместить два этих жанра, и будь что будет.
Нигде вы не встретите таких разных людей как в автобусе. Кто-то – домой, кто-то – из, кто-то стоит, кто-то сидит, кто-то хмурый, кто-то веселый, кто-то – мужчина, кто-то – женщина, ну и дети тоже имеются. Все такие разные, никогда бы не собрались вместе, можно сделать вывод, что автобусы, а не альпийские коровы сближают. И вот едут они спокойно, никто не нарушает идиллию – зашел, оплатил (желательно без сдачи, иначе что это за идиллия такая), сел/встал, либо встал, а потом сел, либо сидел себе припеваючи, а тут вздумалось зайти кому-то – посмотришь на него – сразу видно – слабый человек, стоять не может, и уступаешь с чувством собственного достоинства. Тут стоит попросить прощения и времени, чтобы отойти от истории на шаг и уточнить нюансы такого благородного поступка.
Ведь уступать места в общественном транспорте – звучит гордо. Иной раз уступишь и весь день потом ходишь и рассказываешь всем, как спас человека. Тут главное – точку поставить в предложении и не уточнять, каким образом, ведь все это пустяки, не стоит объяснений – так и говоришь ты, на вопрос как спас.
Бывает, уступаешь, потому что заходит женщина и прямо смотрит на тебя, у вас гляделки – кто кого. Она так и говорит глазами – ты занял мое место, вставай, а ты отвечаешь комплиментом – еще не такая старая, постоишь. Главное сказать это не вслух.
Бывает уступаешь место одному человеку – крайне красивой особе, а садится какая-то кляча, еще и спасибо говорит. А, так сказать, не для тебя место грел. И через весь автобус не закричишь – это вам, неудобно. Вот так и заканчивается история нашей неначатой любви – я любил, а она не села.
А еще, бывает, уступаешь, а потом жалеешь – это когда твое уступленное место потом уступают другому, а человек благодарит не тебя. Так и подмывает сказать: не за что. Если бы я не уступил место ему, то он бы не уступил место вам, получается я его вам уступил, а не он. Но как объяснить сложную схему , когда выходишь на следующей остановке, не успеешь, хоть бы две было…
Бывает, задумался о чем-то и проморгал слабых людей, весь автобус больных и старых стоит, а ты не уступил сразу. А вставать посреди пути и говорить чистосердечное – я скотина, недоглядел, но сейчас все осознал, простите, так сказать, и садитесь – как-то странно. Поэтому еду с закрытыми глазами, жмурюсь на секунду, чтобы посмотреть, где едем, и дальше храплю. После такого месяц нормально не могу заснуть, весь сон в автобусе похерил, либо та бабка сглазила.
Но бывает, что сам болен, нога/рука или голова болит. Внешне для других ты вполне здоровый человек, который нагло сидит и не уступает, поэтому приходится тонко намекать - браться за голову каждые две минуты, ахать и охать, говорить с воображаемым собеседником по телефону, как тебе плохо - в ход идет все. Если физически плохо, то это конечно легче объяснить, а вот душевную боль - не так просто. Хочется посидеть около окошка, в тишине, посмотреть на мелькающие пейзажи (свалки да ямы) на улице и задумчиво подумать о чем-нибудь эдаком - этого просит душа, но наглые люди не поймут тонкой натуры и укорят за мою загадочность.
Бывает и оскорбления влетают – беременной женщине и не уступают. А как мне узнать что она, кхе-кхе, того самого – в положении? Вы хоть бейджики пишите – «Такая-то, беременна». Хотя эту хитрость могут использовать все, даже мужчины, так сказать – документ важнее всего, раз написано – значит, правда. Тут, значит, нужно службу создать по беременным, чтобы проверяли и бейджики выдавали. Но и тут возникнут сложности, найдутся знакомые знакомых, которые раз выпишут документ и будут ходить беременными по 5 лет. Когда ж вы уже все остепенитесь, люди со связями? Но это уже другая история.
А бывает и наоборот – думаешь, ну точно беременна, уступлю, торжественно со словами – в вашем положении стоять вредно, присаживайтесь, а женщина-то не беременна, ей неловко, садится, благодарит с мыслью – что это, если не знак, завтра мужу скажу, что заводим ребенка. Это я, конечно, все додумываю, но так приятно содействовать в появлении новых детей. Иногда идешь около площадки детской и думаешь – мои все, родные.
Лидером быть сложно, это я знаю не понаслышке. А вы попробуйте, стоя на одной ноге, передавать за проезд всего салона. Тут же считаешь сдачу – и тут же, не отходя от кассы (конечно кассы у меня в автобусе нет, это выражение такое) хочу выразить благодарность Марианне Ивановне –учителю математики. Жду, когда косинусы и синусы пойдут в ход, но пока что глухо…
И вот передаешь, спрашиваешь у других – а вы передали за проезд? Когда заходят новые пассажиры, говоришь – «передаем за проезд!», и все слаженно, все бы ничего, но некоторые потом просят билетик. А я отвечаю: «Я вам что, контролер?»
И так порой не хочется быть одному, что на вопрос водителя – «вам за одного?» – говоришь – за двоих и тут же ищешь глазами, кого бы угостить. И вроде нашел, а она тянет руки – дескать, передайте. До кризиса мог позволить себе говорить – за вас уплОчено, а сейчас – забираю деньги себе.
А чтобы рассказать о самой истории, нужно немного познакомиться с пассажирами – Петр Петрович здесь тут как тут, Анна,такая-то беременная, Марина, Оля, Ваня, Вася, Георгий, Сергей, Варя. Имена я их точно не знаю, но надо же было назвать людей, с кем ездишь каждый день. С кем иногда так тесно стоишь, что вырывается – ну Петр Петрович, не прижимайтесь так.
А еще и студенты едут. Вот терпеть не могу их, везде куда-то лезут. Я в их возрасте мог куда угодно пешком дойти, а они в автобусе сидят. Студентов ненавижу, а вот студенток другое дело. Как-то даже приснилось, автобус, я захожу, а вокруг только студентки сидят и говорят – мол, дядь Миша, до конечной? Ага, – отвечаю я, хотя вовсе мне не до конечной, даже очень неудобно до конечной.
Просыпаюсь в холодном поту и думаю – а что бы я ответил, будь это наяву? Но разум побеждает, да ну их, ведь идти пешком с конечной до дома – дело не из легких, не молодой я, чтобы до конечной со студентками разъезжать. Однажды попал в такой автобус и заявил, чтобы не было недопониманий – я не до конечной, и сел.
Опять я отошел от истории – вот сидим мы своей компанией дружной, все чисты перед богом и водителем – передали за проезд, и на остановке заходит он. Его легко узнать по вельветовому пиджаку, в руках – бутылке темного и шлейфу – одеколону «Водка с пивом». У всех разные чувства по отношению к новому персонажу – у кого-то пренебрежение, у кого-то – зависть, но равнодушных точно нет. Состоится разговор:
– Едет до Лавочкина?
–Да.
– А то мне на Лавочкина нужно.
– Понятно, – сказал кто-то.
Секунда молчания, и потом акустическая версия – «Чубчик кучерявый». Голос звучный, громкий, мелодичный, такой только в опере можно услышать, а тут такое представление всего за 16 рублей, удачно я попал.
Песня заканчивается, певец обращается к слушателям:
– На Лавочкина?
– Да.
– А то мне на Лавочкина нужно. Друг ждет.
– Понятно, – опять сказал кто-то.
В отличие от меня, этот немолодой человек любил студентов и подсел к ним, поговорил ровно одну остановку и, неожиданно для всех, вышел на остановке, но не на Лавочкина. Шок, трепет, горечь, утрата, непонимание – были написаны на лицах пассажиров. Все про себя сказали – «Это же не Лавочкина, не та остановка». Но сказал это один я – «Это не Ваша остановка, уважаемый».
– Я знаю, знаю, дружище, но хочу выйти тут, мне так ближе будет.
– Как же ближе, если еще остановок пять ехать.
Но двери уже закрылись, и автобус удалился. Как будто этого ничего и не было, ни этого человека, ни его духов, ни темного в руках.
Остается только гадать, либо он любит спорт и решил совершить кросс до Лавочкина самостоятельно, либо в последний момент не захотел делиться темным с другом, либо это была эдакая проверка на нашу человечность и сострадание.
Радостно одно, что мы не черствые люди и переживаем за людей, которые должны были выйти на Лавочкина, а вышли черт знает где. Я вот до сих пор переживаю.