Взгляни на авторскую обложку http://www.stihi.ru/2017/07/25/3067
Весна набирала ход, блестящие сосульки, точно выдутые из толстого стекла, свисали с покатых крыш, нежно капая на прохожих.
Доктор Леонид Андреевич, прочитав очередную лекцию о вреде курения, вышел на улицу, плотно надвинул шляпу и с удовольствием закурил, пуская голубоватый дым через черную с проседью бородку.
«Проклятье, - подумал он, пробегая глазами командировочное удостоверение, чтобы еще раз уточнить даты. - Опять командировка, и куда?! В тартарары, вернее, в Йошкар-Олу, что одно и то же!»
«Ёшкин кот», как говорил герой-любовник из комедии «Любовь и голуби». А что за Ешкин кот? И кто такой этот идиотский Ёшка, пока неясно.
Щурясь от солнца, он посмотрел вдаль – маршрутка не думала появляться.
Вечно запаздывает!
Леонид Андреевич достал смартфон и от нечего делать прогулил изречение
«ёшкин кот». В узком окошке дисплея появилась запись:
«Интерновости:
Ёшкин кот наконец-то обрел свою Ёшкину кошку…
«Йокарный бабай! - буркнул доктор, ища глазами, что думает по поводу Ёшкина кота мудрейшая Википедия.
Выяснилось, что Ёшкин кот не кто иной, как Кот Баюн из мифологии древних славян, который ходит под землей, унося покойников в иные миры. Кот боится открытых пространств, но душная пещера ему родной дом. А Мать-Сыра-Земля ему единокровная матушка.
Далее Леонид Андреевич узнал, что когда Бабе Яге пришел срок преставиться, милый котик явился по ее душу, однако старушка, как хитрая Шехерезада, хотела спасти свое агрессивное существование. Но, поскольку сочинять сказки эта бабушка не умела, она пригласила Кота Баюна в свой погреб, чтобы угостить человечьими косточками.
Пока кот пировал, увлекшись лакомством, Яга улетела на своей реактивной метле.
С тех пор, как только Баюн является за бабой-Ягой, красотка оставляет ему деликатесы из вяленой человечинки, а сама улепетывает наводить свои порядки в нашей жизни.
Смерть в образе кота-обжоры, представилась доктору симпатичней косоротой анорексички в инквизиторском капюшоне.
Прозвище Ешкин, подумал он, видимо, образовалось от Яга - ласкательно Ёшка.
Наконец маршрутка подкатила к остановке, и, не дочитав сагу про кота, Леонид Андреевич вскочил на подножку, бросив недокуренную сигарету, не надеясь попасть в урну. Но, совершив сногсшибательный пирует, сигарета, кувыркнулась в воздухе и с невероятной точностью влетела прямо по назначению, как баскетбольный мяч в сетку.
Щелкнув пальцами, доктор окинул пассажиров победоносным взглядом, однако никто не заметил виртуозного трюка, и он прошел в салон несколько разочарованный.
- Ну и тоска будет в этой Йошкар-Оле, - усаживаясь у окна, подумал Леонид Андреевич, - однообразные улицы, тусклые фонари, безликие дома, пыль да грязь столичной российской глубинки.
Доктор не любил нищету, его эстетическая натура требовала прекрасного.
Втайне он поклонялся искусству, к которому его коллеги, не выражая особых пристрастий лишь старались изобразить интерес, поскольку приобщенность к культуре подразумевает тонкую душевную организацию.
Сказать «я люблю поэзию или театр» - все равно что похвалить самого себя.
Леонид Андреевич даже имел слабость пописывать стишки, хотя стеснялся этого занятия, выявляющего в человеке нечто смешное и сентиментально-глуповатое.
«Поэзия не терпит полумер, - считал он, - поэт может быть либо великим, либо никаким. Секрет разросшейся в блогосфере графомании доктор относил в копилку самообмана авторов.
Великим Леонид Андреевич себя не считал, но удержаться от стихописания все же не мог. Услышав наплывающую мелодию, он морщился, пытаясь отогнать ее, будто говоря «не буду слушать!» Но мелодия нарастала, и, подчиняясь назойливой музе, он нашептывал рифмованные строчки через смущение и неловкость.
Однако и неудачником доктор себя тоже не видел, поскольку обладал
комплексом интеллектуальной полноценности, хотя по жизни не умел устаиваться и ловчить, будучи весьма щепетилен в вопросах чести. В то же время удержаться на высоте своих нравственных убеждений доктору удавалась далеко не всегда.
Леонид Андреевич любил женщин.
«Если б командировка выпала не в Йошкар-Олу, а, например, в Амстердам, - вздохнул он, - или в Рим, можно было б полюбоваться, итальянскими соборами и итальянками в стильно мятых одеждах». Ему нравился их слегка заспанный макияж, ориентированный не на боевой окрас, а на полинялую блеклость. Нравилась умытая доверчивость, незащищенность, будто случайно со сна забежала в ресторан, небрежно накинув кофточку с торчащими наружу швами. В одной руке дымящая сигарета, в другой бокал, пена волос - женщина-вамп с продуманно разветреной шевелюрой.
Ей свойственны роковые страсти, интеллект, волевые истерики. Ее любовь - смертельная схватка. У нее яркий темперамент и неуемная ревность. Она ест с аппетитом, умеет выбирать, стоит дорого.
Нравились ему и коротко стриженные головки – будто выбежала после пожара.
Трогательная, субтильная, уютно тонущая в широком свитере. Она нежна- вспыльчива, легко обижается. Ест вяло, долго выбирает, не знает, чего хочет. Ей свойственны детские словечки, капризы, сексуальная неутомимость и смена настроений, как погода в Амстердаме. Стоит дорого. Дорого в смысле расходов на внимание и время.
Путанам платят не за то, что пришла. Мир полон прекрасных женщин!
Платят за то, чтобы ушла, за свободу от обязательств.
Ему нравилось прелестное обращение «синьор» и сами набриолиненные синьоры, соблазняющие влажными сливовыми взглядами, и весь итальянской шарм вечерней атмосферы. Нравились милые студенты со спущенными, как у бояр, рукавами, кучерявые бамбино в дайперсах, полуспящие в сиесту улицы, полуленивые хозяева лавочек. Хорошо бы очутиться среди "требухи" древних развалин, увидеть Колизей , застывший посреди Рима, как раненый осьминог на подломленных щупальцах.
Завеяться на площадь Испании, полюбоваться «потемкинской» лестницей, заросшей живыми цветами. На ступеньках - молодежь, болтают, целуются, пьют вино. Зайти в кафе, где мистический Гоголь сочинял «Мертвые души». Выходил в астрал, как межзвездный Скиталец – оставил записку: «Похороните, когда появятся трупные пятна". Но его положили в гроб, придавив чёрным камнем. Когда вскрыли могилу, он лежал лицом вниз.
Что же ты не забрал его, Кот Баюн, не убаюкал эту гениальную душу?!
Не заметив, доктор зашевелил губами, что со стороны, могло показаться странным.
На площади Испании - мосты!
Взлет лестницы цветочными рядами.
Студенты на ступеньках, как цветы,
Сидят букетами, в кружках венками.
Гуляет Рим до утренней поры!
В витринах - вдохновенье модельеров,
И брызгами блестящей мишуры
Усыпаны лохмотья всех размеров!
Наружу нитки, неприкрыты швы,
Доверчивость, а может, откровенность?!
Намек на предпочтенье простоты,
Но простота обманчива, как верность.
И от волос пышней густой копны
(Фен и цирюльник вечно спорят с ветром),
От шелковой спадающей волны
Цветами ослепительного спектра
Исходит ощущенье чистоты -
На площади Испании под вечер
Влюбленными наводятся мосты,
Соединяются судьбе навстречу!
Зайду в кафе, оно невдалеке,
Где Гоголь размышлял о «Мертвых душах»,
За чашкой кофе, сидя в уголке,
Прислушаться к нему, его послушать.
Великий Рим! С тех пор, как молоко
Волчицы дикой пили Ром и Ремул,
А Колизей, вздыхая глубоко
В объятья каменные спрятал небо -
Случилось столько, что всего не счесть!
А ты стоишь, крылом времен задетый,
Прекрасный Рим! Пусть выпадет мне честь
Тебе на память написать сонеты!
«Остановка «Покровские ворота» - громко объявил водитель, Леонид Андреевич вздрогнул и, выпрыгнув из маршрутки, направился домой собирать чемодан.
Уже через несколько часов ему предстояло сесть в поезд и трястись в Йошкар-Олу.
Он шел, стараясь выветрить из головы набежавшие строчки, чтобы думать о полезном, например, о том, что надо взять в дорогу синий шерстяной спортивный костюм, чистые носки, пару рубашек…
Наконец он открыл парадную дверь и нажал кнопку лифта.
*
В поезде пахло ржавым железом, но в купе было постелено отдававшее сыростью белье, и подушки задорно торчали уголками, как в пионерлагере. Его поприветствовал симпатичный седеющий попутчик в старомодных очках, похожий на учителя.
- Платон, - пожимая руку доктора, сообщил он
- Леонид, можно Леня, - сказал доктор, хотя ненавидел это фамильярное «Леня» .
- Отлично, Леня, - обрадовался Платон и не церемонясь облачился в такой же спортивный костюм.
Леонид Андреевич вышел в тамбур. И через минуту обнаружил, что пассажиры
в синих костюмах выглядят, как спортсмены из одной команды.
Облокотившись на поручни, он уставился в окно. Поезд тронулся; казалось, что уезжает перрон.
Если бы «спортивная команда» пассажиров, которую, по-видимому, собирала в дорогу общая жена, почти одновременно не зашуршала целлофановыми пакетами, выкладывая на покрытые скатеркой столики вареные вкрутую яйца и жаренных птиц, он бы не понял, что они уже едут.
Платон, энергично отодвинул дверь, приглашая Леонида Андреевича за стол. Бутылка самодельной наливки и неприлично лежащая на спине курица, по его мнению, должны были выглядеть соблазнительно.
Доктор чокнулся с приветливым Платоном рюмками, и, выпив, почувствовал внутри себя приятное тепло. Спохватившись, он щелкнул портфелем, извлекая оттуда нарезанный сыр, сервелат и буженину. Платон энергично потер ладони в предвкушении приятного вечера.
- А вы, как я вижу, в командировку? - любезно поинтересовался он, чтобы начать разговор и закрутить вокруг себя.
Леонид Андреевич кивнул.
- А я, как родился Йоршкар-Оле, так и живу, учительствую.
На жизнь кое-как хватает благодаря дачке, жена летом делает закрутки на зиму и наливочку, я картошки накопаю, так и перебиваемся, а сахар вообще вреден, была бы соль.
Леонид Андреевич опрокинув вторую рюмку, кивнул.
- Город у вас большой?
- Та, деревня тысяч, где-то 250 - это вам не Москва, жаль, дороги в нашей Йошкар-Оле разбитые, едешь по ухабам, то колесо пробьет, то движок сломается, но я таскаю в машине баллоны с водой, - пояснил Платон, - когда мотор на ухабах перегревается, польешь его, чтобы остыл, и рули дальше. Знаете, еще Гоголь говорил, что у России две беды…
- Первую не починишь, - перебил Леонид Андреевич, наливая Платону; тот выпил, размяк и пожаловался, что у них пропал кот Марчек. Такой добрый, ласковый, его все в коммуналке любили, сосед-алкаш и то подкидывал Марчеку то рыбные кости, то другие объедки.
- Дайте объявление о пропаже, - посоветовал Леонид Андреевич.
- Писали уж, махнул рукой Платон, у нас в хрущевках все подъезды залеплены
бумажками, кто-то что-то продает, кто-то покупает, выживают люди, как могут не до кота им.
- Возможно ваш Марчек сам придет, с котами случаются
загулы, подбодрил доктор.
- Та, разве он найдется, у нас все дома одинаковые, Ешкин кот! Воскликнул Платон.
При фразе Ешкин кот Леонид Андреевич оживился, но история про пропавшего кота, плохие дороги, коммуналку и картошку варьировалась не выходя за пределы.
«Вот сидела бы напротив хорошенькая женщина», тоскливо подумал доктор, сразу стало бы интересно, говори она о чем угодно, да хоть про картошку.
- А как у вас с преступностью дела обстоят? - обострил разговор Леонид Андреевич.
- О, с этим осторожно, предостерег Платон, на хулиганку можно нарваться, наркоты много, раньше люди в основном пили, а сейчас шприцы в подъездах валяются,
все обосцано, зайдешь, хоть нос затыкай.
- Ну, давайте на боковую, резковато предложил Леонид Андреевич, ломая «пионерскую подушку».
- Да, рано Леня, тут же еще есть, взболтнув бутылкой, запротестовал Платон и снова налил.
Леонид Андреевич выпив, перевернул рюмку вверх ногами и нетвердо сказал:
- Все, друг мой, завязываю. Мне завтра молодым и старым специалистам повышать их квалификацию, а значит быть в форме.
Посетовав еще немного по-поводу пропажи Марчека, и плохих дорог, Платон смолк.
Леонид Андреевич едва, коснувшись подушки, отлетел в объятия Морфея, с мыслью скорей бы уж сказать Йошкар-Оле: прощай унылый уголок, тоски и скуки!
*
Продолжение следует.http://www.stihi.ru/2017/05/05/8165