Поэма: «Трюмо с портретами»
Часть 1. «Пушечное мясо»
«Да будет свет!» -
Сказал человек пропитанный запахом спирта
И начал сдирать бинта моток с моей головы.
Хоть сильно кричал я, все рвал он и рвал кровавый подтёк,
С лицом пропавшего альпиниста, застывшего льдом.
«Повязку нацепим, товарищ солдат…
Сестра, на монокулярку булавку найдём? –
Сказал человек пропитанный запахом спирта, -
А завтра, товарищ солдат, снова в атаку пойдём».
И эти слова ударили в грудь сапогом,
Я начал кричать, задыхаясь и пятясь назад, всё сбивая.
«Куда мы пойдём? Зачем? Мы точно умрём!» -
«Заткнись, трус! Изволишь сейчас здесь остаться?»
Сжав губы, без слов, себя и других не томя,
Мелькнул он красным крестом рукава –
Щелчок, два шага назад, застывшая сзади, сестра –
И встретились взглядами, ствол пистолета и я.
Всю ночь я лежал на куче грязных шинелей,
Пропитанных смертью тех, кто почти что же я:
Забитых, расстрелянных, умерших в мокрой постели,
Что крови впитала сполна.
Им больше не быть на прицеле,
Им больше не быть такими как я - живыми.
Всё думал.
Бежать или выстрелить прямо в висок?
Не вынесу больше отвратных и страшных зрелищ:
Как человек человека бьёт прикладом в лицо,
В ничто его уже плоский череп мелет.
Не вспоминать бы больше его:
Безумие, страх, восхищение, глаза застыли.
Заснул в пять утра, приснились родные края,
Как щебнем бумажный флот в реке топили,
Отец с улыбкой наотмашь колол дрова,
А вечером чай с ватрушками пили.
Порой, ходили к пруду, где густо росла трава,
Сидели на берегу, смеялись, костер разводили.
Всё было так безмятежно, тепло. Я понял тогда,
Что есть на свете не только друзья –
Два школьника первый раз полюбили.
Моя ненаглядная, как ты там без меня?
Проснулся. Всё, решено!
Ни шагу назад, ни взгляда, ни слова, ни мысли.
Только и можем беречь тёплый мозолистый зад.
Пора подпустить пару голов. Выстрел! Выстрел!
Мгновение и в АД,
Их трупы уже не вернутся назад.
Собрав все силы в кулак, забыл про свой вытекший глаз,
Второму ещё дан шанс увидеть врага в прицеле.
Начистил дуло ружья, услышал, что сбор через час
У рва, где ещё вчера товарищей хоронили.
Сидим и гул тишины давит в нас имена,
Мы всё про себя без остатка забыли.
Теперь мы одна большая рука,
И эту руку молит Земля, чтоб мы саранчу давили.
Хочу, чтобы снова росла трава,
А не бесконечно бомбили.
И вышел к нам лейтенант в своем парадном мундире,
Зазвенела в ушах еще сильней тишина.
«Товарищи, братцы, если нам умереть за родных по силе,
Давайте же за мать и отца, за любимых умрём,
Но перед этим в могилы сколько возможно с собой унесём,
Только вперёд и вперёд на врага. Осилим?»
По строю прошёл одобрительный гул и ветра -
Проводили нас по местам – завыли.
Когда-нибудь в эти места придёт весна,
Когда-нибудь здесь, на нашей могиле, вернутся к нам имена.
Щека ощущает холод ствольной коробки,
Возможно, это последнее, что прижимаю я,
А к дулу прижались последних цветов головки,
Которые ещё не растоптала война.
Я вижу в дали как готовятся серые танки,
Неслышной дрожью грохочет сырая земля.
Скажу, – «Прощай!» - ствольной коробке,
Ведь ты одна сейчас провожаешь меня.
И вдруг
Раздался пронзительный крик лейтенанта,
Безумный, ударил прямо под дых:
«Братцы, не в поисках мы провианта,
Нам надо врага всем, что есть, подавить,
Коль к нам пришли за добычей,
Придётся им собственной крови пролить».
И взвыла Земля под тяжестью нашей кирзы,
Когда из последних сил рванули тьму истребить.
В последний раз, но мы больше не бьёмся за жизнь,
Нас клятва зовет как можно больше убить.
Бегу, спотыкаясь, манёвр то вверх, то вниз,
Вокруг от взрывов земля стеной, пелена.
И пули мимо летят, жаль им, что суждено остыть,
В земле, а не попасть прямой наводкой в тебя.
Ещё один взрыв, осколок попал мне в плечо.
Ещё раз. Рассечена моя голова.
Прежде успела взрывная волна каску дырявую сбить,
Моим рукам не пришлось чьего-то отца или брата убить.
Теперь я лежу на земле, и глаз заливает кровь,
Тело моё непослушно, начинает стыть.
Лежу и думаю, как же мне не повезло,
В последний момент не увижу куда облакам плыть.
Небо, земля, жизнь – как мне было всё дорого.
Стало навечно темно и я перестал быть.