Долгая дорога домой.
Небольшое вступление.
Мне пришлось уже рассказать о своих «мытарствах» в Триемли, но
чем больше проходит времени, тем больше подробностей выплывает в повествовании участников этих событий.
Самой мне так и не удалось что-нибудь вспомнить: я была в глубоком обмороке,
когда перемещалась из уютного убежища в своём доме в ещё более комфортабельную палату одного из лучших госпиталей столицы.
Мне уже довелось рассказать читателям вкратце, что произошло со мной 23 марта 2015 года, во время поста, во второй половине дня, во вторник.
Приехали две полицейские машины и одна скорая помощь.
Пока обе полицейские пытались привести моё безжизненное тело в чувство, медики почтительно стояли в сторонке, ни словом, ни делом не вмешиваясь.
Полицейские применили электрический шок: подвели электроды к груди, несколько раз подавали разряд. Моё сердце забилось, но я продолжала находиться то ли в глубоком обмороке, то ли в глубоком сне.
Полицейские выполнили своё дело и передали эстафету врачам, видимо, считая их более серьёзными специалистами.
И врач «Скорой Помощи» приступил к делу: скорей, скорей «спасать» больного, облегчить его страдания, сделать ему укол- ввести в «кому». Так предписывает «Инструкция».
Другими словами он хотел свести на нет грамотные действия полицейских и заменить их своими бездарными, безответственными, бездарно- бесчувственными
И вот тут-то и начинается борьба за жизнь между врачами, которым хочется поскорее избавиться от больного, и родственниками, которые не хотят его потерять.
Между жизнью и смертью.
Обычно со стороны родственников эта борьба и не начинается: они находятся в
растерянности, полностью доверяют врачу, его «знаниям», ещё более его «авторитету»,и со слезами благодарности наблюдают за его действиями, и только удивляются, почему эти действия приводят к прямо противоположному результату.
Их родственник на глазах у всех умирает от укола врача вместо того, чтобы тут же выздороветь, вскочить и заплясать.
Так именно за год до этих событий, погиб Николай. Он всю жизнь безоглядно доверял врачам, и те производили над ним свои эксперименты, пока, наконец, решили, что настало время пустить его тело, ещё способное, может быть, жить, на органы для дугих людей или для своих ещё более изощрённых опытов.
Он так охотно подставлял свою вену для шприцев, подставил и теперь: больше мыего живым не видели.
Ещё и года не прошло, и другой "врач" хочет произвести ту же комбинацию, не задумываясь, что с его пациентом будет потом.
Но, к сожалению, к этому больному требовался другой подход. У него была повышенная реакция на самые, казалось бы, безобидные препараты: аллергия на обезболивающие, на антибиотики и даже на витамины.
Родственники знали об этой особенности её организма, а врачи всегда действуют по одной и той же схеме, не желая вдаваться, как им кажется, в излишние подробности:"всех под одну гребёнку".
Поэтому сын, получивший высшее биологическое образование, воспротивился введению каких-либо лекарств больному до больницы.
Врач "стал в позу": он привык к полному послушанию со стороны вышколенным в дисциплине швейцарцев.
Он стал угрожать, настаивать на введении медикамента немедленно, иначе он не гарантирует, что сумеет довести больного до госпиталя.
Но сын-то уже знал: если он согласится с врачом, то больную и в самом делене довезут до больницы.
Именно этот, можно сказать, как бы промежуточный укол, оказывается смертельным.
Врач «скорой», в общем-то, ни за что не отвечает. Он довозит до больницы, а следующая цепь событий для больного, его « мытарства» там, этоговрача мало волнуют.
Но чванства и спеси у этого «промежуточного» звена очень много. Они считают своим долгом отстаивать «честь мундира»: а вдруг все станут на защиту своих родных? Заведенный порядок будет нарушен.
Особенно, в Европе, его на протяжении многих веков усиленно соблюдают.
Вспомним, как погиб, например, Голсуорси.
Он заболел обычным гриппом, приехали медики, ввели его «в кому», «боролись»
за его жизнь несколько дней, и талантливого писателя не стало.
В его произведениях есть красочное описание, как погиб старый Форсайт, как чуть не погибла молодая женщина в родах, потому что врачи поставили « вопрос ребром» перед мужем. Он должен был выбирать, кто ему дороже: спасти ребёнка или жену- двоих спасти медицина не в силах. И только потому, что в этом случае он им не поверил, были спасены обе.
Была спасена и жена, и его единственная, долгожданная дочь Флёр, француженка наполовину.
Странно, например, погибла за границей, сестра Натальи Гончаровой, жена Дантеса.
То же в родах, тоже при загадочных обстоятельствах. Жена стала не нужна, а сына спасти любой ценой. Ценой жизни его матери, оставив сына от рождения сиротой, чтобы русская не вмешивалась в его воспитание? Дантес, любитель поиграть жизнями других, и здесь остался себе верен.
Правда, потом он клялся в любви к Александре всю свою жизнь, получая чины и награды
И таких примеров поступает из-за границы множество. И в литературе, теперь и на «Стихире», и из реальной жизни.
Подписка.
Врач "Скорой" потребовал от сына подписку, что он отвечает за то, что его маму, т.е. меня довезут до больницы, не вводя наркотиков, которые были вредны моему здоровью больше всего, тем более, что только что провели операцию по запуску её сердца в действие.
И они поехали.
Что бы было, если бы приехал только этот мало обученный врач без сопровождения
медиков из полицейского управления?
Он бысвоими неуместными препирательствовами, упустил бымомент, и действительно довёз бы в "шпиталь" бездыханное тело.
В больнице же снова началась такая борьба за жизнь пациента,чтобы "камня на камне" не оставить от его здоровья.
Прежде всего, решили поместить в "интенсивную терапию". Сын воспротивился этому: так ведь поступили и с Николаем десять месяцев назад.
Пока он разговаривал с двумя врачами "Приёмного отделения", третийнащупывал вену больной, чтобы ввести лекарство. "Что Вы делаете?- Спросил сын- " Ввожу её в кому."
Это "действо", такая практика, стала настолько привыцхной, что у обывателей не вызывает сомнений, что это жизненно необходимо.
Врачи же не считают нужным предупредить родственников, что ввести-то в"кому" они научились, но ещё не знают, как выводить из неё. Да и не собираются этого делать. Лежащие "брёвнами" пациентыустраивают их больше. Такие не мешают им вести свой образ жизни в стенах больницы.
Повезло, что врач не смог найти вену и ввести наркотик, на которое у меня была аллергия, повезло, что, не разобравшись в причинах заболевания, не отправили в интенсивное отделение.
Другие отделения то ли были переполненные, то ли им было сложно найти подходящее гля этого заболевания, им пока неизвестного.
В таких случаях, "интенсивное" отделение очень подходит: родственники "видят" как "стараются" врачи вернуть больного к жизни,- место же в интенсивном всегда найдётся. Достаточно за ширмочкой сделать укол другому,"безнадёжно- больному".
В приёмном отделении.
Упорствовавшему родственнику, моему сыну, они стали внушать, что другого пути спасения нет, но потом стали предлагать другие варианты.
Два врача, скорее всего, дипломированных, стали объяснять доктору биологических наук, который проводил исследования в Унишпитал по функциональной деятельности сердца, что существуют два способа лечения больных:" интенсивный",- тут они забыли, наверное, что-то изучали латынь, добавили- и "консервативный".
Сын сказал, что он не против достижений в области медицины и " прогрессивных"
методов лечения, но в данном, конкретном случае более подходящим, на его взгляд,
надо применять "экстенсивные" методы.
После этого, взяв с него шщё раз расписку, врачи удалились, оставив его сидеть на стуле возле роскошного ложа, где лежала его мать.
В таком состоянии провели они первую ночь в больнице.
Врачи, может, надеялись, что сын удалится, и они распорядятся со мной по своему
Наступило утро, появились санитары и повезли постель с больной куда-то.
Сын так же молча последовал за ними, отметив про себя, что везут не в интенсивное.
Так я оказалась в той небольшой комнате с золотистыми шторами на дверях, с таково же цвета покрывалом на постели и голубого цвета креслом возле,перед небольшим столиком.
Потом, прийдя в себя, я сумела оценить достоинства этой палаты. Сыну тоже поставили раскладушку, и ещё я поняла, как важна цветовая гамма в момент пробуждения для больного. Во всех палатах, наверное, висели такие же шторы, и стояли такие же кресла. Постоянное присутствие сына ободряло меня.
Постоянно менялись медсёстры, которые приносили лекарства в прозрачных, пластмассовых стаканчиках. Менялись санитарки, которые приносили из кухни еду.
Но, говорят, бес не дремлет в больницах , затевая игру с больными, которые оказались на краю, стараясь подтолкнуть, столкнуть их в пропасть.
В этой больнице он принял облик заведующей кардиологического отделения, которая встретила меня в приёмном отделении, и теперь, когда я находилась в её полном распоряжении, пыталась доказать, что её приговор о больной-не жилице на этот свете-был верен. Очень скоро, принимая её медикаменты, я должна была скатиться в "интенсивное".
Но дни шли за днями, больная оставалась в стабильно-тяжёлом состоянии, заведующая стала догадываться, что она не принимает лекарства в полном объёме,
особенно то, которое она "рекомендовала" принимать прежде всех остальных.
В анотации было написано, что оно снижает давление, и его нельзя принимать при низком давлении, как и было в моём случае. Оно могло вызвать "коллапс"
Заведующая призвала на помощь бесов поменьше: медсестру, такую же узколицую и косоглазую, с плотно зжатым ртом, и множество подчинённых ей санитарок.
Санитарки, добросовестные швейцарки, не были посвящены в их дьявольский замысел
и были уверены, что помогают больной.
К каким только ухищрением прибегала старшая медсестра, чтобы заставить больную заглотать все восемь-десять разноцветных, маленьких таблеточек в её присутствии. Или, например, искупать больную, которой нельзя делать резких движений, в неприспособленных для мытья помещении.
Но, наконец, обязательные две недели пребывания в госпитале подошли к концу.
Последние часы в Трием
Пребывание в больнице запомнились мне сиянием солнца в золотисто-жёлтом интерьере
палаты, голубым весенним небом за окном. Изредка проплывали по нему редкие белоснежные облачки.
И удивительным чувством покоя. Я не чувствовала себя больной, мне было приятно отдыхать, созерцая.
Во мне жила уверенность, что со мной здесь ничего не может случиться.
От всех интриг и козней меня сумеет защитить мой Ангел-Хранитель. В больнице он принял облик моего сына Павла, который не отходил от меня ни на шаг.
Из госпиталя мы выехали на новеньком "Мерседесе" Петиного крёстного.
Вдвоём с сыном меня внесли на второй этаж вместе стележкойна колёсиках, которая помогала мне потом передвигаться по квартире.
Я вернулась домой!
Я была дома!
Освобождённая от домашних забот, получила возможность снова писать мои мемуары,
Делиться с читателями маленькими происшествиями, путешествиями по странам и континентам, рассказывать о моём маленьком садике с вольерами, где летают декоративные птички: волнистые попугайчики, оранжевые канарейки, амальдинчики-
для меня снова началась жизнь, какую я вела до больницы.
Даже в чём-то,может, лучше: я научилась ценить каждую минуту, не тратить время попусту.
Наступил месяц Апрель, богатый днями рождений: сначала именины мои и Машины, восьмого, потом -день, десятого, Рождение Маши-Марии, потом наступает и мой. Они проходят либо в последние дни Великого Поста, либо в преддверии Пасхи.
Совпадение Великих Праздников с нашими - личными, придают им каждый год неповтопимый оттенок, связанными с со-переживания.
В том,две тысяча пятнадцатом году как-то по особенному мы осознали Лазареву Субботу. После Прихода Спасителя, с каждым из нас может случиться чудо возвращения к жизни.
На страницах Стихиры я теперь нахожу множество тому подтверждений.
Авторы пишут о том, как или в каком состоянии они попали в больницу, и какими путями вернулись домой.
В литературе нашей и зарубежной приводится даже статистика "летаргического" сна
Лазареву Субботу я теперь считаю своим вторым Рождением. Она гармонично вошла в череду наших Празднеств в Апреле.