Я пытался устроиться к вам главарем,
Оббивал, не стесняясь, пороги.
Моя Муза лупила меня букварем
За слова "я талантливей многих".
И, стараясь сварливую дрянь укачать,
Я ей пел беспризорные песни,
А она напоследок влепила печать,
Что не годен в поэты. Хоть тресни!
И с лицом, что вмещает тринадцать чертей,
Декламировал драмы со сцены.
Я впустил в эти тексты побольше смертей,
Чтобы знали: живые бесценны!
Я слепил из мещанских окраин одну,
Что мне стала дороже всех прочих,
И в гармонии с миром, с собой не в ладу
Примерял череду оболочек.
Отзывался на просьбы, чрезмерно дивясь
Этой наглости вечных буржуев.
Кто сказал, что моя не отмоется грязь,
Если словом очищу чужую?
Ну, а если останется, я схоронюсь
И творить буду в мрачной каморке.
Я не минус на минус. Я минус на плюс.
Созерцатель от корки до корки.
И меня угнетает бурлящий поток,
Из которого ломится мерзость.
Все, что есть: карандаш и помятый листок
Я отправлю тебе по ликбезу.
Эта Муза - хранитель убогих лачуг -
Ковыляет к моей и хохочет.
Ну а я ей назло в полумраке шепчу:
"Дорогая, я лучше всех прочих".