Среди темноты обрамлённой извне,
где белые лилии спят на стене
вдоль треснутой там штукатурки,
он, Сущий от века, в молдавском вине
отыщет исхода проулки.
И снова в огне и кадильном дыму
пройдёт перед верной толпою
дорогой предвечно знакомой ему,
чужой поднимаем рукою.
А в круге очерченном МКАДа кольцом,
под тенью жилой этажерки,
он будет украшен бумажным венцом
на кладбище Преображенки.
Веками оплакан и утром раним...
Навытяжку будет стоять херувим
над вжатым в туринские клочья.
И кто-то тихонько склонится над ним,
пытаясь увидеть обугленный нимб,
по крохам разломленный прочим.