Всё самое лучшее, то, что покоится где-то –
Искрится на зеркале красного кабриолета,
В комоде осиновом – где прозябают скелеты –
Попробуй поймать в объектив, и солжёшь, солжёшь…
Любовь обещала… Да что же она обещала?
Наверное то, что внутри и снаружи кружала –
Хохочущий плебс, вороватый на мёд и на жала:
Осиные пляски – сойди: попадёшь в делёж.
Так что обрели мы, довольствуясь бязью постели?
Счастливые градусы юноши племени пелли,
Которому всласть и цинга, и чумные недели,
Коль есть, что пожрать и попить – утоптать снега.
Ты выйдешь во двор, и, погладив собаку, подашься
Туда, где отыщется заново след карандаший,
Где станет стеною – куражен, обидчив и важен –
Бесхитростный стих, но его не поймать никак.
Дороги, сомнения, страхи – увязли в болотах.
Хвороба твоя взбудоражила весь околоток:
Рыбачил, горбатился в прах на своих огородах,
И вот – поглядите-ка: бел, молчалив и стар.
Мошк`а донимает, и чудится, будто бы – остров.
Ионой – из чрева кита – Командор, Калиостро,
И ляжет на травы – истицею – буквицы горстка.
Найди меня: точка-тире в глубине костра.
Нанизь на шнурок, сбереги до потопа – на шее.
Такая находка – почище Моне, Фаберже и
Охваченных страстью голгоф, постулатов, решений –
Храни меня, детище чёртовых божьих мантр.
Заваривай чай лепестковый, твори из черники
Какое-то зелье, что пили Шопены да Григи,
Талантливо мстя прочим гениям – в пику интриге –
Что впрыснул, не ведая ижиц, простой комар.
Щедра на слова, утопая в наивном безличье,
Пьяна, норовиста, болтлива твоя Беатриче.
Всё бычье упрямство её до поры закавычьте,
И, будьте добры, не пеняйте ей на шартрез.
Она получила сполна и с походом от Данте.
Теперь в её нотах солирует чаще анданте.
И я не готова к мистической траурной дате,
Когда ты убьёшь её, так прозаически трезв.