Воинство движется в дальние вотчины.
Лошади кормлены, бЕрдыши точены...
Воинство вызнало недруга Царева:
Головы срублены, в пОлнеба зарево!
И.Карин. Опричнина (Этюд «Чистые дактили»)
Субстрат
Друзья мои сразу же заметят, что я, говоря о Лерме, «перепрыгнул» через несколько лет. Да, никак не мог сесть за очередные ранние его поэмы - и решил «показать свое истинное лицо»: мало ли что, «все под Богом ходим», можно и не успеть песнь пропеть.
А «субстрат» , други мои, был таков. Давным-давно я был сражен первым знакомством с «Песней о царе Иване Васильевиче…». А сражен потому, что у меня было тяжкое и богатое детство: в давние, голодные, годы я был на попечении слепой няни, которая целыми днями пряла пряжу и при этом рассказывала мне, одному, былины и сказки, причем былинным же языком, «по древнему складу»: со всеми народными украшениями, повторами и зачинами…. И это меня, мальца, просто завораживало. К тому же всё происходило в алтайской деревне, в колхозе, а потому никто не мешал нам с няней, ибо все уходили на общие поля.
Вот так я был пропитан народной речью, и она стала для меня эталоном красоты и художественности. И всё сие стало основой моей Любви к лермонтовской Песне.
Суть дела
Долго я вынашивал идею: после «разборок» с демонами Лермы показать истинное Чудо – полное перерождение Демона в Русскую, Народную Личность, что, надо сказать, и восхитило Достоевского, который вообще-то Лерму не жаловал. И посему приведу уже использованную мной в «эссе-истике» моей цитату:
- Суть восхищения Пушкиным у Ф.М. в том, что «Пушкин любил народ не за одни только страдания его. За страдания сожалеют, а сожаление так часто идет рядом с презрением. Пушкин любил всё, что любил этот народ, чтил всё, что тот чтил» (с.400).
И в этом для Ф.М. главный критерий величия русского писателя или поэта, то есть его Народность (которая так надоедала в советской школе!). Это стремление к народу Ф.М. заметил и у Лермонтова:
«В самом деле, во всех своих стихах он мрачен, капризен, хочет говорить правду, но чаще лжет и сам знает об этом и мучается тем, что лжет, но чуть лишь он коснется народа, тут он светел и ясен (!!). Он любит русского солдата, казака, он чтит народ. И вот он раз пишет бессмертную (!!!) песню о том, как молодой купец Калашников, убив за бесчестье свое государева слугу Кирибеевича и призванный царем Иваном пред грозные очи его, отвечает ему, что убил он государеву слугу Кирибеевича «вольной волею, а не нехотя»….Его Калашников говорит царю без укора, без попрека за Кирибеевича, говорит он, зная про верную казнь, его ожидающую, говорит царю «всю правду истинную, что убил его любимца «вольной волею, а не нехотя». Повторяю, остался бы Лермонтов жить, и мы бы имели великого поэта, тоже признавшего правду народную, а может быть, и истинного «Печальника Горя Народного». Но это имя досталось Некрасову» (Собр. соч. в 15-ти т., т.14, с.401-402).
Велик Достоевский в своем понимании Народности, но здесь он совсем не отмечает великой красоты слога «Песни…». Поэтому мне осталось кое-что сказать и от себя, грешного.
А в самые кануны этого эссе случилось мне посмотреть залпом все серии фильма «Ермак». Фильм оставил горькие осадки в душе: Ермак, разбив Кучума в одной битве, был сражен им в ходе этого «освоения Сибири»… А еще, дорогие мои, в фильме есть встреча Ивана Грозного (Е.Евстигнеев) с посланцем Ермака по прозвищу «Кольцо» (Джигурда). Так «грозный тиран и самодур» появляется перед зрителем, играя на некоем инструменте вроде клавесина!
Да-с: и кучу языков знал, и скопил и прочитал а-громадную библиотеку, которую куда-то спрятал…. Но и тут он вздергивает на дыбу Посланца и долго пытает: ибо тот был государевым ослушником когда-то и неизвестно, что за «Сибирское царство» он преподнес от лица разбойника Ермака. Однако после пыток велит наградить посланца, ибо только пытки были путем к истине в те времена…
Это про царя… Но было и огромное потрясение, размягчившее вконец мою душу: по Культуре – прочел в Программе – был заявлен концерт Аиды Гарифуллиной вкупе с немецким дирижером… И , - родные мои, много я слыхивал «сопран»,
но тут-а-а неистовствовал, сидя на диване, как фанат на футболе. Не хожу я «в концерты», ребята, по этой причине, а мне надо подпрыгивать, хлопать себя по коленам, громко стонать от восторгов, от них же и пореветь в платочек…
И теперь еще живу эмоциями, пережитыми в тот вечер. И на этом же настрое сел тогда перечитывать «Песню…». Ну и … каждая строка, да и каждое слово! – пронзали сердце, и с влажными глазами благословлял я имя Мишель. И поражался его Преображению: ни тебе демонизма, ни тебе байронизма, ни тебе самокопания и брюзжания на Свет и женщин! Всё – по Достоевскому!
В «Лермонтовской энциклопедии» много-таки сказано о фольклорной основе Песни: тут уж разные спецы развернулись по части красот. А я плохо переношу это слово фольклор с его немецким корнем: в свое время в моем универе не было такого заимствования, и экзамен я сдавал не по фольклору, а по «устному народному творчеству» - нашему, родимому: Новгородский цикл былин, Киевский цикл … и иже с ними. И было много всего: так, и матом крыл Князя Илья Муромец; и другие наши витязи-богатыри представали в истинном свете, без прикрас для школьников….
И Лерма велик в Песне «не фольклором единым»! С полным моим правом могу сказать, что Первая, к примеру, симфония Чайковского «стоит» на русских северных и прочих русских песнях и мелодиях, но это лишь тот же субстрат, почва, на которой произрастали наши гении. И тут, в Песне, Лерма показал нам, чтО он впитал из народного творчества, но довел его до великого совершенства! И нет в этом смысле у него ничего более гениального, чем эта Песня-Песнь, - ни в стихах, ни в поэмах, ни в романах. Почитайте сами всего Лерму, отведите ему достаточное число вечеров или ночей, да прислушайтесь к голосу того же Достоевского.
А теперь можно немного и поцитировать Песню. Она написана в русских былинных традициях уже по самим строкам: без рифм – раз;, с дактилическими завершениями строк – два, а про прочее пока помолчу.
Вот самое начало:
Ох ты, гой еси, царь Иван ВасИльевич!
Про тебя нашу песню сложИли мы ...
Тут Лерма делает безударыми последние слова, и нам надо читать это - и про себя, и особливо(!) вслух,- строго блюдя эту дактиличность.
… Мы певали ее под гуслЯрный звон
(произнося безударно этот «звон»)
И причитывали да прискАзывали
(Тут уж «гипердактилическая» рифма – так она величается у литведов, и в Песне она не редкость)
Это – Зачин. А вот и «музыкальная прелюдия»:
1
Не сияет нА небе солнце красное,
Не любуются им тучки синие:
То за трАпезой сидит во златОм венце,
Сидит грозный царь Иван Васильевич.
Позади его стоят стОльники,
Супротив его всё бояре дА князья,
По бокам его всё опричники;
И пирует царь во славу божию,
В удовольствие свое и весЕлие.
Улыбаясь, царь повелЕл тогда
Вина сладкого заморского
Нацедить в свой золочЁный ковш
И поднесть его опричникам.
- И все пили, царя славили.
(Число слогов в строках разное, и это тоже народное, «русское»! И не из этой ли почвы «произрос потом Маяковский наш»!)
Полагаю, что долго вас потчевать Песней не стоит: каждый может ее «вызвать пред очи свои». Суть-то дела помнят все, поди? Один, сын Кирибея, не пьЁт-сидит. И царь обижен… И вопрошает он опричника, в чем же дело, мол… А тот и ответствует:
«Государь ты наш, Иван Васильевич!
Не кори ты раба недостойного:
Сердца жаркого не залить вином,
Думу чёрную – не запотчевать!
(Это - Лерма: хотите народного – сделаем!
Вот и вчитайтесь, поэты, в эти чудеса музыки стиха и народности ненадуманной! И если вас ничто здесь и далее не тронет, не потрясет – не поэты вы,
души черствые, современные,
в суету сует погребЕнные…)
И еще чуточек, про Алёну Дмитревну – говорит опричник тот, из рода Малюты Скуратова (!):
«На святой Руси, нашей матушке,
Не найти, не сыскать такой красавицы:
Ходит плавно – будто лебёдушка;
Смотрит сладко – как голубушка;
Молвит слово – соловей поёт;
Горят щеки ее румяные,
Как заря на небе божием;
Косы русые, золотистые,
В ленты яркие заплетённые,
По плечам бегут, извиваются,
С грудью белою цалуются (!!!).
И найдите вы в Русской поэзии что-нибудь сильнее этого! У Пушкина?..У Блока?.. У Есенина?...- Нетути!
Да, мои хорошие, послушайте великую музыку, великие голоса с нашей родины, переполните сердце эмоциями – да и садитесь «на почЕстен пир» - читать Лермонтову Песню великую…
И ради Господа нашего - не читайте ее наспех и с предвзятостью:
нахвалил, мол, тут этот Карин наш:
как известно всем – с сумасшедшинкой
тот словесничек века давнего:
на Руси святой нет уже таких,
так что нечего агитировать!
(Этот «двинутый» Карин)