Я, как крутой писатель Лев Толстой,
Давно не бреюсь и хожу босой.
А утром ноги омочив росой,
Кошу отаву острою косой.
Мы на косьбе не курим и не квасим,
Наш труд тяжёл, а быт сплошная проза,
И мой дружок, Тургеневский Герасим,
Сбежал однажды в город из колхоза.
Стал дворником, хоть был и глух и нем,
И был силён, а вот умом не вышел,
Он мог бы не топить Му-Му совсем,
Сказав на пальцах, что приказ не слышал.
Но всё же утопил, и был не прав,
Ему дороже дворницкая роба,
А прояви тогда Герасим нрав,
Глядишь, не нёс бы этот грех до гроба.
И граф Толстой порой в своих твореньях,
Исписывая за листком листок,
Угрюмо попивая чай с вареньем,
Был тоже неоправданно жесток.
В большом романе о Войне и Мире,
Он, проявляя к Родине любовь,
Стрелял по людям в Бородинском тире,
Разбрызгивая по страницам кровь.
Откуда столько злобы? Не пойму!
Ведь кровь людская всё же не водица,
И здесь Тургенев с триллером «Му-Му»
Толстому Льву в подмётки не годится.
Но граф был очень падок на проказы,
И отличался ими вновь и вновь,
Когда писал Кавказские рассказы,
То в них опять же проливалась кровь.
Он хоть в своей поляне мирно правил,
Где убирал из-под коров навоз,
Но Маслову на каторгу отправил,
Каренину толкнул под паровоз.
Ещё есть факт, хоть многим он неведом,
Но как твердят церковные верхи,
Когда-то Лев анафеме был предан,
Навечно! За ужасные грехи.
И может я в сравнениях не прав,
Ведь всё же граф в народе слыл кумиром,
Но Дракула, который тоже граф,
Был самым популярнейшим вампиром.
Ещё один Толстой на свете жил,
И проявляя максимум старанья,
Он в тайной канцелярии служил,
Где добивался пытками признанья.
Другой Толстой, хоть был рассудком здрав,
И хоть писал задиристо и остро,
Его героем был опять же граф,
Авантюрист, по кличке Калиостро.
От мыслей закружилась голова,
И ущипнув себя за ягодицу,
Я говорю, как приговор слова,
Нет! Нам графьями не за что гордиться.
Давайте же не тратить слов пустых,
А врежем по стакану пепси-колы,
И всех графьёв и тощих и толстых,
Уволим из российской средней школы!