1981. Медовый год
Грозный. 16 марта. «Золотые горы»
16 марта 1981 года мы впервые в Грозном. Весна, травка, тепло, Паша очарован. (А 16 марта 1982, ровно через год рождается наш милый сынок Валерик, но об этом – после).
Итак, Паша очарован и не хочет даже посмотреть город Орджоникидзе в двух часах езды, где нас также ждёт дирижёр Ядых.
А в Грозном мы были под началом у Раевского, который относился к нам неплохо, пока ему не подбросили идею, что мы можем затронуть его интересы.
Но это было гораздо позднее, а тогда, весной 81-го мы прослушиваемся, очень нравимся и нам обещают «золотые горы».
Общежитие.
Поселяют в общежитие (а в Орджоникидзе нас ждала, хоть с соседями – но квартира) я уезжаю в Горький увольняться и собирать контейнер.
Письма любви. Хорошая привычка – хранить письма
Павлик, милый Павлик, пишет мне в Горький очаровательные письма о своей любви. Одно письмо я сохраняю (их всего-то осталась небольшая стопка, и то благодаря моим родителям, которые не имели привычки выбрасывать открытки и письма).
Лист 14 «Г» Рождение сына
Контейнер. Борик-чадо
В мае Павлик приезжает помочь отправить контейнер. Папа говорит, смеясь, что мы скоро вернёмся. Приезжает мой старший брат «Борик-чадо» с Кларой, вместе с Павликом по решению суда освобождают тёти Олину квартиру.
С 29 мая 1981 года Павлик и я в Грозном, Люба пока остаётся на время каникул у бабушки.
Эскалатор. «Через тернии – к звёздам»
В конце июля 1981 г. (снова невезучий июль) мама и Люба едут через Москву на поезде в Грозный. Мама едва не погибает на эскалаторе метро в Москве. Ей 72 года. Она вскоре возвращается в Горький, а Люба, остаётся с нами. Будет жить и учиться в Грозном.
В августе я понимаю, что беременна.
Павлик, я, Люба и её знакомая едем в кинотеатр «Юбилейный» на фильм «Через тернии – к звёздам» и попадаем на автобусе № 101 в серьёзную аварию 6 августа 1981 года.
1982. Радость отца. Как даются имена
Я ухожу в декретный отпуск 23 февраля 1982 года, а примерно 10 марта стираю тяжёлый коврик и надрываюсь, подымая его. Примерно 12 марта мы (с ребёнком во мне) заболеваем чуть не до смерти. Павлик телеграммой вызывает Веру Ивановну. Она прилетает 15 марта, меня сразу отправляют «на сохранение». 16 марта меня обследуют по-старинке, наощупь. Предлагают, даже настаивают на кесаревом сечении, говоря о возможной гибели: сначала ребёнка, затем – моей.
Но я уговариваю сделать нам стимуляцию – и через час, в 14-55 рождается Валера.
17 марта Павлик приходит в отделение сохранения и переходит очень озабоченный в родильное отделение (я всё это вижу, т.к. завтракаю, в тот момент, стоя в столовой у окна). И вдруг выбегает сумасшедший от счастья: шапка сбилась, сетка с яблоками мотается, сам – как пьяный. Я и другая роженица тихо смеёмся (слабые пока) видя радость отца, которому только что сообщили о рождении сына. Валера родился доношенным, 3 кг, рост 54 см, родился, практически, своевременно. Это гинеколог неправильно проставила дату зачатия. Имя заранее не выбирали. Паша в записке пишет: «Как себя чувствует Валерик?» – и у сына есть имя – Валерий.
Лист 14 «Д» Общежитие
То, чего нет даже вкратце на синем листе, а именно ещё 10-ти лет нашего Грозненского периода, коротко описать, конечно, очень сложно.
Мы живём в 5-этажном студенческом общежитии (кажется, химико-технологического техникума). Переходим из комнаты в комнату. Летом невозможная жара, зимой – довольно прохладно, везде отопление неважное.
Мешок с бантиками. Кружевные простынки« Эмигрантская». 2-я кухня
Любе шью мешок из одеяла с бантиками и свободными руками, в котором она на диванчике радостно прыгает. Ходит в школу, ухаживает за братом, которого без меня с радостью пеленает в лучшие кружевные простынки. Павлик постоянно вывозит нашего сыночка на прогулку, моя мама помогает нам материально, летом мы с Пашей, сколько не лень, прямо на улице, вернее, на окраине, на поле с деревьями, где рядом пасётся стадо баранов, собираем курагу (маленькие абрикосы).
Нам выделяют ещё одно помещение – это большая кухня, 2-ая кухня (кроме общей) которая до того была закрыта. Я её всю вылизываю и выскабливаю. Валера со мной, когда я готовлю, очень самостоятельный, яблоко чистит сам зубами и, довольный, сидит в коляске. Ему 1 год и 2 месяца.
Здесь же, по вечерам, после ужина, сидя за столом, Павлик дразнит меня, играя на баяне, поёт «Эмигрантскую», песню, где есть слова: «… в небе звёзд ряды косы-ы-е, – так похоже на Росси-и-ю,, – только всё же не Росси-и-я», наблюдая за моей реакцией и неизменными слезами. Он, со своей непередаваемой сложной улыбкой и любовью в глазах, доводит бархатистость своего голоса до самых нежных тонов, а я плачу от полноты чувств, счастья и сладкой боли, вспоминая город на Волге, наши родные края.
Ночью нужно спать
У меня швейная машинка, я допоздна что-то шью и сейчас очень сожалею, что часто, когда Павлик просил не засиживаться, а идти к нему, то есть к нам, в комнату (где мы умудрялись вести себя тихо) приходила, когда он, уже утомлённый, засыпал.
Друзья. Детские болезни. Борьба
Лекторий. Альви Мазаев. Салман Лист 14 «Е». Обычаи
Павлика ценят в филармонии не только как контрабасиста, артиста симфонического оркестра, но и как превосходного баяниста, концертирующего с певцами музыкального лектория.
В лектории Паша приобретает друга, обрусевшего чеченца. Альви Мазаев часто бывает у нас, фотографируя детей и обсуждая план действий (предупреждающих филармонические подвохи) с Павлом, как он его величал, «Багратионычем». Альви – преподаватель муз. училища, солист филармонии, у него жена, Тамара, специалист библиотечного дела, и двое детей: Зарема и Казбек. Мы у них также бываем часто в центре города, в двух или трёхкомнатной квартире, украшением которой является сиреневая шёлковая портьера.
Примерно через год нашей жизни на Кавказе Павлик подружился с соседом по общежитию, Салманом Джамирзаевым, кандидатом исторических наук, лучше нас знавшим русский язык, но признававшим горские обычаи, касающиеся, в основном, места женщины в семье. Это его шутки: «А ты, горянка, молчи, когда джигиты разговаривают».
В последний день перед отъездом, когда в республике было совсем неспокойно, он мне очень помог.
Лично я была в Чечне, как в гостях и вела себя очень осторожно: брюки не одевала, старалась не краситься, когда шла одна, но и когда мы ехали однажды в трамвае с Пашей, пожилой аксакал заметил ему, не стерпев: «Как ты позволяешь своей жене ходить в брюках?! Некоторые чеченские слова я запомнила: ваха – садись, соборди – подожди, нана–мама, дада – папа, ца – один, ши – два, сом – рубль.
Под окном мы слышали чеченскую речь, в которую очень забавно вплетались русские обороты, примерно 50 на 50 – они плохо знали свой язык, но зато на рынке продавцы, приехавшие с гор – знали русский язык так «хорошо», как мы – чеченский., короче – по-русски не понимали ничего.
Портрет 3 на 4. «Малика»
Мне хочется снова вернуться к воспоминаниям о Салмане Джамирзаеве и посвятить ему несколько строк. Дело в том, что шутник Салман время от времени просил Любу, учившуюся в дальнейшем в художественной школе, написать его портрет размером 3 на 4 в полный рост, а меня – сыграть на скрипке песню «Малика», на что я только улыбалась, как и следовало скрипачке симфонического оркестра.
Когда же мы в 92-м уехали, а в 95-м, под Новый год на Грозный полетели бомбы и Паша написал трагическую «Песню о Грозном», в которую вклинил несколько чеченских мелодий, то среди них была «Малика», посвящённая Салману.
«Песню о Грозном» мы исполняли всего 2 или 3 раза, один из которых – в прямом эфире нижегородского телевидения, в программе «Факел» и всякий раз, когда нужно было играть «Малику» – по моим щекам катились слёзы.
Я знаю, Пашины переживания были ещё сильнее. (Фото Альви Мазаева у нас нет, а фотография двух друзей – Павлика и Салмана – есть).
Холодильник и «скорая». Папа лечит Лелика
Конечно, были болезни детей: Люба к этому времени немного окрепла (хотя тоже и простуды, и дискенезия, и сколиоз – нужно ездить ко врачу заниматься гимнастикой) но Валера месяца 4 не болел – зато потом до года – 6 раз воспаление лёгких и бронхит, диатез.
Вот, именно где-то месяца в четыре – я размораживала холодильник и в момент, когда лёд громыхнул, стукнувшись о подставленный алюминиевый таз, наш милый сынок похлебнулся. Мы поняли, что «скорую» не успеем вызвать, Паша стал бить ладошкой по спинке – Валерик молчит. Мы столько тогда пережили, что даже сейчас писать трудно. Павлик в отчаянии закрыл лицо руками и рыдал, то вновь бросался и кричал: «Ну, сделай же что-нибудь». И я сделала. Быть может, в уходящем сознании ребёнка возникло желание бороться и жить от того, что я делала – я бросала его на пружинную кровать – лицом или спиной – не помню, быть может – и тем, и другим. Но наш Лелик заплакал. Заплакал и тут же уснул, и спал очень долго. А мы дежурили по очереди и днём, и ночью, и даже врачу, по-моему, не сказали – обошлось без него.
Когда врачи прописывали нам горчичники от воспаления лёгких – они только ухудшали самочувствие нашего ребёнка. Папа же наш, Павлик, лечил его по-своему: он заворачивал Лелика в ватное одеяло и по полночи носил, согревая, пока мальчик не вспотевал. Тут же мы его переодевали во всё сухое и уже не укутывали.
Борьба за квартиру. Местком. Альви Мазаев
Но это всё обычные проблемы в семьях – детей воспитывать непросто. Что же было необычным?
Необычной была наша борьба за квартиру, которой способствовали прежние обещания руководства филармонии и министерства; предложение сменить общежитие на гостиницу «Актёр» и «анонимка», которую почему-то приписывали Павлику.
За нас вступился Пашин друг Альви, который к тому времени внезапно стал председателем жилищной комиссии месткома филармонии. Но и ему, имевшему не только музыкальное, но и незаконченное юридическое образование, было сложно быстро решить нашу проблему с квартирой.
Близок час победы
Активно мы занимаемся этим вопросом с 1982 по 1985 год: письма, телеграммы в Москву, подключается мама Павлика и мои родители – и лёд тронулся. Близок час победы. Зимой 1984 Павлик просит меня отвезти Валеру в Заволжье к маме на полгода, что я и выполняю.
Лист № 14 «Ж». Школа № 19. «Колышники!»
Но до этого нельзя не описать, как мы с Павликом работаем в общеобразовательной школе № 19. У меня три младших класса, у Павлика – средние, и гораздо больше. Мы ведём интересные уроки: я иногда приглашаю для подкрепления своего Пашу, замечательного баяниста. Иногда нашего маленького сына не с кем дома оставить и знакомые учителя сажают его за парту в другом классе. Ему 2 с половиной года – он внимательно слушает, о чём говорят в первом классе. «Колышники, – говорит он, запомнив слова учителя, – это будет пять!»
Но он маленький, быстро устаёт и из школы я его иногда несу на руках. Однажды говорю ему: «Лелик, ты тяжёлый» – «Ты сама тяжёлая» – и тут же мы оба грохаемся на скользкий, натёртый керосином пол коридора общежития.
Рай в шалаше и «любимая свекровь»
Рай в шалаше. Вера Ивановна страхует
В общем, – Рай в шалаше. Работа, семья, любовь, стены, завешенные какими-то картами, календарями и картинками.
Ссоры. Больницы
В дальнейшем, нагромождение горестных событий совпало с изменениями в политике, следствием чего явились невыплаты зарплат.
Я не опустила руки – и пошла на рынок. Я продавала всё, что может разбиться при переезде (Больной Павлик дал добро на переезд) детские вещи, всё, что было разрешено и не разрешено.
Под Новый 1992 год взяла под расписку Пашу из больницы (где ему психологически было очень плохо без меня) и больше туда не вернула. (12 лет назад, в 1992 году сил было больше).
Наташа – моя надежда. «Обглоданные косточки»
В это же время у нас с любимой свекровью установились прекрасные отношения, т.к. она, наконец, узрела мою надёжность – я вывезла всю семью из Грозного «под закрывающимся шлагбаумом». Она стала говорить «Наташа – моя надежда в жизни Паши». Был 1992 год.
Сердце матери – для счастья сына
А ей я уже не разрешала критиковать построенный папой дом с крутой лестницей на второй этаж, отвечая резонно: «А Вы, Вера Ивановна, своему сыну даже обглоданной косточки не оставили», и это она вынуждена была «проглотить, всё отдавшая любимой дочери Эле. И наши отношения были замечательными, ведь, по большому счёту, для сердца матери важнее всего – счастье сына.
Коротко о жизни в Грозном (Продолжение)
1982, 16 марта – рождение Валеры. 1983 «Ва-а-а-а»
1983, начало июня – Любу отправляем на каникулы в Горький. В июле Павлик, я и Валера летим из Грозного до Мин.Вод на кургузом самолёте, который, как жучок, поднимается за облака и за два часа покрывает расстояние 6 часов езды на автобусе.
В этом самолёте домашняя обстановка. Стюардесса говорит не в микрофон, стоя перед нами, сидящими на 1-ом или 2-ом сидении. Павлик держит Валерика (которому 1 год и 4 месяца) на коленях. Гудит мотор. Павлик потом очень хорошо в лицах рассказывал неоднократно этот эпизод: «Стюардесса: «Граждане пассажиры, наш полёт», – «Ва-а-а-а-, – «Температура за бортом», – «Ва-а-а-а, – извините. У нас здесь будущий певец, хотя у него уже и сейчас неплохо получается, не позволяет мне закончить информацию. Приятного полёта».
Паше нет места. Паша и Валерик в Заволжье. Привидение
Из Мин.Вод на самолёте – в Горький.
У нас на Мызе, на 2-ом этаже, в мансарде – квартиранты – нам толком негде разместиться. Мы ночуем в зале: я – на раскладушке, Валерик – на узком диванчике, а Паше, по сути, и места нет. Он уезжает в Заволжье к маме, где она тоже не может нас всех принять, т.к. в это время у неё гостит сын Коля, любимый брат Павлика.
В это же время меня посещает привидение – контуры фигуры в белой одежде – я кричу – оно исчезает и больше не появляется (это я пишу 14 августа 2004 года, за дальнейшее – не ручаюсь).
Наш Валерик вечно тренирует свой голос, родители мои – в трансе, им под 80 лет, у них всё чинно, благородно. А Павлик и Вера Ивановна скучают по Лелику и забирают его в Заволжье. О том пребывании Павлика и Валеры сохранились их замечательные фотографии: Лелик и Павлик с Леликом.
Павлик у моей двоюродной сестры Наташи в Москве
Обратный путь до Грозного мы совершаем через Москву, причём оставляя Павлика дней на 10 в Москве (у моей двоюродной сестры Наташи. Он делает «первые шаги», добиваясь для нас квартиры через Министерство культуры. Они с Наташей находят общий язык, несмотря на различие в мировоззрении по некоторым вопросам. Так уж случилось, что больше Наташа и Павлик не виделись никогда.
Валера учится ходить. «Куль-куль-куль». Дяди-шофера
В Грозном Валерика мы носим в ясли (рядом с «Торговым центром»). Ясли мы смогли выхлопотать с большим трудом. В это время Валера неплохо учится говорить, но ходит он недавно. Я вспоминаю, сколько радости нам с Павликом принёс первый шаг сыночка, запоздавший из-за болезни, очень сильного отравления (по моей глупости). Только один Паша мог говорить с ребёнком своим благородно-вибрирующим баритоном: «Ну, иди, мой милый, ко мне, сюда, иди же, сыночек» – и Валерик сделал шаг, а потом ещё шесть. Папа поднял его на руки, закружил. Вообще наш малыш с папой всё же реже бывал, чем со мной и ценил его внимание больше, и ловил каждое изменение в мимике. Если мне позволено было что-то сердито сказать (и то Валерик мог не обратить внимания) – то папе стоило только слегка нахмуриться, чтобы у сына хлынули слёзы.
Зато они вместе играли в машинки, сидя на полу или ползая на четвереньках (что, по-видимому, доставляло радость обоим). Часто папа читал сыну книжки, а также они любили играть в дядей-шофёров, которые почему-то должны были после, и даже во время поездки, пить, видимо, прямо из бутылки. «Куль-куль-куль-куль-куль» – говорил Павлик-шофёр, стоя на коленках, подняв голову и сложенные трубочкой ладони. Валера-шофёр от него не отставал, и они продолжали разговор грубыми голосами, возя машинки.
Мамины щёки. «Аеика боится»
Моё воспитание сына тоже не отличалось традиционностью. Помню, как несколько раз я учила сына отрабатывать свои удары на моих щеках. Маленький Лелик, добродушный, не умевший драться, не сразу даже понял, о чём я его прошу, но всё же – «Хлясь», – с восторгом пересказывал потом много раз Павлик – «Хлясь-хлясь».
«Мама пришёл» «Папа пришла». «Ма-ма, ма-ма»
Папа называл его «Валеринька, Лелик», чтобы ему было легче самому себя назвать, т.е. представиться кому-либо при знакомстве. Но Валерик подрастал, речь его совершенствовалась и о себе он уже говорил «Аеика», «Аеика боится». Обо мне он говорил, как мордвин: «Мама пришёл», а о папе – «Папа пишла» (пришла).
Позже, когда научился произносить «В» – употреблял его везде: «Вавтомат», «вабуз» (арбуз), «вавтобус». Троллейбус для него был – автобус, который троллейбус: «Вавтобус-таебус».
В 5 месяцев Валера случайно произнёс слово «мама», очень обрадовался и стал повторять и смеяться, да так, что я побоялась за его психику и попыталась отвлечь. А зря, быть может. Он не сразу вспомнил, как это делается. Когда вспомнил, начал говорить и «папа».
Любовники на Кавказе
Странный фотограф
В фотоателье, куда мы заявились перед отъездом Веры Ивановны, привёзшей Любу после каникул, нас, естественно, встретил фотограф, но он был «дебильным». Упёрся и «стоял на своём»: «Не буду снимать, пока ребёнка не посадите на высокий стул». А ребёнок – крошка, даже с поддержкой – не получится. Но мастер настаивал. Вдобавок, он ещё картавил и пришепётывал, этот молодой фотограф: «Вы кто? Мурлзыканты? Я же вас не ущу игрлать – и вы не вмешивайтесь в мою рлаботу». Я аргументирую (То-то, это, другое) – всё без толку. «Не буду вас фотогрлафировать».
Вера Ивановна решительно берёт из моих рук Валеру и встаёт где-то сзади с ним и с видом «А ну, тронь!» Мы с Павликом садимся впереди по краям, Любаша – посередине, между нами. У неё сердитый вид – она патриотка семьи и вместе с тем – недовольна. Павлик – очень хорош, это редкий случай, когда он остался в стороне – женщины «разобрались» сами. Валера серьёзен, как обычно.
Я осторожна. Заботливый Павлик Воспитание детей.
Вообще я старалась вести себя очень осторожно, когда где-нибудь бывала с Пашей, чтобы не вызвать, не дай Бог, какой-нибудь негативной реакции окружающих (среди которых встречался и грубый народ в Горьком, да и в Чечне, но меньше).
Дело в том, что когда мы поженились с Пашей, он (с тех пор, и всю жизнь) зорко следил , чтобы меня никто не обидел, и мне иногда бывало даже неловко в людных местах, когда он меня защищал.
В семье мне нельзя было воспитывать детей, как бы хотелось, т.е. строже, потому что внимательный и заботливый Павлик сразу же вставал на мою сторону с утроенной энергией. Этого оказывалось много. Поэтому мне приходилось на шалости детей смотреть с улыбкой, будто мне всё это нравится, или по крайней мере, не расстраивает.
Я смотрю с улыбкой. Рука в руке
Наши отношения – отношения любовников и очень близких людей – мы целуемся при прощании (даже расставаясь на час или два) прямо на остановке трамвая – это в Кавказской республике! Ходим, взявшись за руки и тогда, и потом и до конца. Рядом сидим в перерыве репетиции, рука – в руке.
1984. Оркестр, лекторий, школа
Кроме оркестра, Паша работает в лектории филармонии и общеобразовательной школе № 19 (уроки музыки)
Я – только в оркестре и общеобразовательной школе
Сергей, Пашин кузен. Сергей – близнец Володи
Летом 1985 года. Когда мужа не было дома, к нам заявляется Пашин двоюродный брат Серёжа (близнец Володи, нашего свидетеля на свадьбе) Возвратившись «из дальних странствий», он останавливается у нас. Я вначале его принимаю за Володю. Приходит Павлик – всё выясняется. Я знаю из рассказов Заволжской родни о сомнительной репутации Сергея, его жизнь – тюрьма, «гастроли» по городам и родственникам, у которых он тоже «любит брать чужих вещей» (в дальнейшем, лет в 40 – женитьба, третья по счёту, на молоденькой дочери учительницы, совместный ребёнок – молодая жена продаёт квартиру для него, по его просьбе, но и после – измены и драки, в одной из которых он был убит своей женой. Вот, такая судьба). А тогда. в Грозном, ему было лет 36 – и лет 16 впереди.
«Лапша на ушах». «Альви, помоги!»
Я вижу, как он начинает Павлику «вешать лапшу на уши», представляя свою «работу», как «войну Робин Гуда за справедливость». Он, действительно, очень ловкий плут и взяв мой фотоаппарат «Смена» (в котором я что-то перекрутила, что не ремонтируется, – сумел уговорить мастера отремонтировать и принёс аппарат в исправности. Везде с собой берёт Павлика для разговоров и укрепления положительной репутации в новом городе. Для него особым «кайфом» было бы сделать своего доверчивого кузена, хотя бы одного из всей родни, сочувствующим себе. Мои доводы оказались слабее разговоров этого хитреца.
К нам в комнату входит Альви. Я бросаюсь к нему: «Помоги!» И, вот, – дружба чеченца, горца, кавказца – он предупредительно, как стена, выставляет вперёд руку, обозначая границу, до которой я могу дойти. Уже спокойно, но стоя у порога нашей комнаты, я всё рассказываю. Как – не знаю, чем смог Пашу убедить, – но Альви помог.
Серёжа утюжится в Санкт-Петербург
Через несколько дней Серёжа «утюжится» очень ловко, прихорашивается и сообщает, что его дорога – в Санкт-Петербург – уж куда он поехал, не знаю, прихватив, как оказалось, моё платье, толстые носки и рублей 150, оставив нам даже больше (отпускные, только что полученные, были на видном месте в сумке несчитанными).
Валерик в Заволжье. «Как жить!»
А в это время наш Валерик ещё был у бабы Веры, куда я его отвезла зимой, в конце 1984 или в начале января 1985. (Оставить его в Заволжье, расстаться и уехать мне было очень трудно). Баба-Вера ухаживала за ним прекрасно: кормление, гулянье на свежем воздухе, защита его интересов и игрушек от посягательства мальчишек, более старших и нахальных, но самостоятельность его пресекалась. Так удобнее: чище (сама накормит, вытрет рот, рубашка и руки чистые) больше порядка (уложит – пока внук спит – стирает и штопает). Валерик наливался, не болел, свежел, – но при этом говорил: «Как жить?!» Вот, – или – или. Или здоровье, порядок – или наше демократичное, почти анархическое воспитание.
Валере 3 года
У бабушки в Заволжье нашему сыну Валерочке исполнилось три года. Есть несколько очень удачных фотографий.
Пока Валера оставался в Заволжье, его бабушка Вера Ивановна часто приезжает с ним в гости к моим родителям в Горький, иногда с сестрами Ниной и Лидией Ивановной..
Дедушка Иван Семёнович Ломов
Их отец, дедушка Павлика, Иван Семёныч Ломов, в прошлом большой человек на Заволжском Моторном заводе, обходит всех знакомых, показывая книгу «Нижегородские курсанты», подаренную и с дарственной надписью от автора Менделеева Бориса Сергеевича, моего папы. Вот, такой Иван Семёнович Ломов.
Мы гостим в Горьком. 2 комнаты на «Берёзке». Такой родной голос
Летом 1985 во время отпуска мы с Павликом снова летим в Россию. Вместе гостим в Заволжье, водим Валеру в парк на аттракционы, сидим и смотрим, как резвится наш малыш. Хорошие воспоминания.
Но Павлик быстро возвращается в Грозный. Он звонит мне в Горький, что почти согласился на две комнаты на «Берёзке», прежнее место жительства директора филармонии я даю добро, жалея Павлика, который тратит здоровье и силы на борьбу и «место под солнцем» для нашей семьи. (Позднее Альви ругает Павлика за то, что он сдался и после ещё предстоит борьба за квартиру два или три месяца).
А тогда, разговаривая по телефону, я очарована, услышав родной, такой необычайно красивый голос, и стараюсь подавать короткие реплики, чтобы дольше слышать его.