У Юльки было очень много кукол
и дача с круглой башенкой как купол,
клубника, помидоры, старший брат...
Мне было любопытно лишь сначала:
я в десять лет ещё не различала,
кто как живёт, кто беден, кто богат.
А у меня был велик с гнутой спицей.
Я бегала с растрёпаной косицей,
в одёжках не со своего плеча,
и с "младшим братом"-Карлсоном под мышкой.
Зато отец наш небольшой домишко
один построил. Весь. До кирпича.
Толпой играли Юлькиными "барби":
в её обширном пластиковом скарбе
для кукол был устроен целый дом.
(А у меня игрушек было мало,
я горькими слезами выжимала
из мамы в магазинах их с трудом.)
И зависть тихо тлела как лучина:
средь Юлькиных игрушек был мужчина
со стриженою гладкой головой
из крашеной пластмассы. Весь блестящий
нарядный Кен (и галстук настоящий)
с улыбкой голливудской - как живой.
И кукольный автомобильчик синий,
миниатюрный зонтик и бикини,
а к ним солнцезащитные очки.
Вещица та меня очаровала:
оправа - два сердечка, не овала,
и розовые дужки как крючки.
Я зависти сдавалась постепенно:
сначала я отгрызла палец Кену
(пока другие отвлеклись, тайком),
очки же подарить просила Юльку.
"Ну жалко что ли? Пустячок... Бирюльку..."
Ведь я всю жизнь мечтала о таком!
Но Юлька мне ответила: "Прости, но
очки самой дарила мне Кристина.
Подарки - не отдарки. Не могу!"
Я буркнула расстроенно: "Угу."
Потом, когда пошли нарвать ромашек,
очки я быстро сунула в кармашек
и догнала подружек на лугу...
Играла увлечённо я? Едва ли...
Ждала я, чтоб меня домой позвали,
очки в кармане трогая рукой.
...А за обедом я почти не ела,
родители пытали: в чём же дело?
Меня ещё не видели такой.
Очки, в коробке лёжа для игрушек,
запрятанной под кипою подушек,
теперь уж мне не нравились совсем
и почему-то даже злили. То есть,
вот так во мне вдруг пробудились совесть
и страх, что кража очевидна всем...
От мамы я отделалась молчками.
И не играла с этими очками.
Я чувствовала стыд перед людьми.
Вернуться к Юльке и отдать обратно?
Но это будет страшно неприятно:
"Украла, но раздумала. Возьми..."
Вдруг, губы пересохшие кусая,
Я кинулась на улицу босая,
не замечая камни и сучки.
Внутри свербило что-то словно жало -
я даже и не помню, как бежала
до леса. Злополучные очки
швырнула в пруд с тяжёлым тёмным илом.
Вода их преспокойно проглотила:
качнулась и застыла как была.
Оправа два сердечка, не овала...
Я после никогда не воровала,
да совесть не отмоешь до бела.
Я плакала, пока домой брела.