Сгустился сок упавших ягод -
след, словно бисерный стежок:
инфанты узкий сапожок
и каблучок менины рядом.
Их поступь тающе легка,
их тень в прибрежной тине тонет,
на них взирают свысока
Филиппы, Карлы, доны, доньи,
кивает старая мадронья
и к ней приставленный медведь* –
все говорят, что это самка,
но кто рискнул проверить сам-то,
не опасаясь умереть?
Из тьмы самшитовых аллей
шеренги готских королей
равняют строй, как для парада,
и у дворцового фасада
на лапы задние присев,
честь отдает державный лев…
Мне дела нет. Мой век так долог:
я всплеск, я воздух, я песок,
я прежней роскоши кусок –
спиральной ракушки осколок.
Я нимфы розовый сосок
я фавна жалкая ужимка,
я перламутровая жилка,
и мной пульсирует висок
к воде припавшего кентавра,
или сармата, или мавра –
тут кто угодно может пить,
пока теку, на солнце парясь:
ушел Магриб – Мадриду быть!
Теперь мне имя Мансанарес**,
а прочих множество имен
покрыто толщею времен.
* Дерево мадронья и опирающаяся на него медведица – герб Мадрида
** Река в черте Большого Мадрида