Светлана спешила к филфаку по бровке:
Жуковский сегодня. В зачёт не глупи.
А майские крылья у божьей коровки –
на юбку, подлезла под плавки и в пи...
Коровку привлёк целомудренный запах:
клубнично-малиновый сложный шампунь,
она по генетике лезла на лапах
в поля и луга, где шумела Катунь.
От юности Светка с лицом полубога,
дотошный доцент разрешил: «говори»,
и слушал студентку придирчиво строго,
в уме представляя балы, фонари.
Ну был бы там Ржевский гуляка-поручик,
в делах сердцееда читавший букварь,
но Светкин интим изумлял щекотунчик,
аж чувства взыграли: Шопен и рояль.
У божьей коровки от женских горошин
не будет писаться любовный роман,
а Светке оргазм был настолько хорошим,
как будто Констанцию драл д'Артаньян.
Душа у доцента открылась отмычкой,
он буркнул себе: «Сей зачёт не забудь.
Искусство и страсть у студентки наличкой,
и к творчеству есть направленье и суть!»
Светлана ещё написала лимерик,
поймала коровку: «Ах, мать же яти...»
Прошла без истерик в студенческий скверик
и сделала так: «Ну, голуба, лети!»
***