В. Багаутдинову с любовью
Валера задал мне вопрос:
– Ты счастлив или нет?
Я дожил до седых волос,
а не найду ответ.
Наверно, счастлив, но чуть-чуть.
Несчастлив? Но позволь...
Ещё фонариком свечусь,
ещё терпима боль.
Вопрос простой, как в лоб доской,
но знаешь что, Валер?
Иди ты нафиг, дорогой
ты мой интервьюер...
* * *
В честь чего, я не знаю,
мы не слишком близки.
В честь холодного мая –
шерстяные носки.
В честь последней победы
был парад напоказ,
и большие ракеты
провезли мимо нас.
Что ещё, Лорелея?
Хочешь фильм про войну?
В честь травы и деревьев
дождь стучит по окну.
В честь тебя всё умыто
и спокойно в стране.
В честь чего ты сердито
не ложишься ко мне?
Про овощи и овообще
В наших почвах не краснеют помидоры,
и в прудах отсутствует лосось.
Снова строим церкви и соборы,
Если веруем, то в доллар и авось…
Тихо вымерли деревни-бронтозавры,
где мы, чуть отмывшись от земли
и побед картофельных, попарно
изучали сеновалы, как могли.
Не везут теперь студентиков проворных
по колхозам – жить до октября…
Зарастают долы и пригорки,
в перелески превращаются поля.
«Нефть спасёт нас», – рассуждаем по-гусарски,
в магазинах поднимая бровь
на обилье огурцов китайских
и намытую в Израиле морковь…
И снова смерть
Васёк, сантехник и "ваще" мастеровой,
зашёл ко мне, поникший головой:
единственного друга из посёлка
зашибло насмерть... спиленной сосной.
Да как такое, Вася, может быть?!
Век двадцать первый, даст ист растудыть,
фантасты расписали нам без толку –
не научились, не умеем жить.
Каких у нас машин и танков нет,
послушных марсоходов и ракет!
Мы важно возим пальцем по смартфону –
что наша жизнь, когда есть "интырнет".
Вот телевизор плоский и цветной,
в нём сто каналов, правды нет одной...
А человека, как во время оно,
зашибло насмерть спиленной сосной.
Орлы мои
Орлы мои визжат, как поросята,
когда делюсь подмёрзшим пирожком.
Передерутся, наклюются и косятся:
мол, семечек купи нам на потом.
Куплю, орлы, и в клювик поцелую.
Вперёд! За мной! Есть мелочь у меня...
Но по инструкции рванула врассыпную
большая воробьиная семья.
Ноги
Ноги стали совсем чужими,
я гляжу на них – не узнаю.
Ни правую – ей Пенелопа имя,
ни Лукерью – левую лапу мою.
Левая была толчковой когда-то,
правая любила забивать мячи –
где же вы, лихие спортивные девчата?
Ищут не пожарные, ищут врачи.
Пенелопа стонет – это к потепленью,
Лукерья не сгибается – это к холодам.
Мазево втираю в пятки и колени:
– Держите крепче, старые, я пошёл к мадам...
* * *
Каких ещё мы ждём потерь?
Мы ничего не ждём.
Но вот приходит лютый Зверь
и забирает дом.
Не в тот попали мы клубок,
нас кто-нибудь спасёт.
Но вот приходит мудрый Бог
и забирает всё...
Царские будни
Наплывала тень тоски на чело царицы –
жизнь по швам разъехалась, будто саквояж,
лоскутки любви торчат, грёзы-небылицы,
нет царя, он числится главной из пропаж.
Приручить его могла, всё учесть и взвесить
да наследника родить, чтоб не быть одной.
Без царя не спится ей, скоро будет месяц,
как исчез, отправившись за чужой казной.
Жаловалась форточке: «Он по страшным сказкам
ради злата ползает, может, битый в кровь…»
У «дворца» панельного курят люди в штатском,
царь для них не царь, а так – гражданин Царьков.
Что себе придумала? Роспись по бетону.
Сыпятся монархии – только пальцем тронь.
Расчесала волосы, выкинув корону,
набрала снотворного, сколько есть, в ладонь.
Превратиться надо в сон, в снег пустой и хрупкий...
Запиликал сотовый – что за волшебство?
Странное молчание шевелилось в трубке,
вся «прослушка» города слушала его.
Костёр
Соберу костерок, разожгу на снегу,
пусть февральская ночь удивится затее
из "наломанных дров", что в себе берегу
и храню под стеклом, будто свитки в музее.
Замусоленный быт, раскачавшийся дом,
несуразная жизнь, что казалась счастливой –
все ошибки мои растрещатся огнём,
затанцуют до искр ярко-рыжею гривой.
Может, память о той, что увязла во мне,
как заветный шедевр, напоследок оставлю
и проверю: во тьме полыхнёт или нет,
что такого споёт остальному ансамблю?
Мой костёр-самосуд съест, прожорлив и дик,
всё, что было и есть, и мерещится, словно
это сам я горю, как простой черновик,
ничего не прочесть, сочинять надо снова...