За Лермонтовский дом идёт война.
Она так долго, монотонно длится.
Я вижу облака Аустерлица
В картонной раме своего окна.
А дом стоит не первую войну.
Война, война, погибели невеста...
Сраженья нарушают тишину
Уединённо-памятного места.
Я слышу, как зенитки глухо бьют,
Как падают дома на Канонерской.
Один осколок, суетный и дерзкий,
Сметёт годами созданный уют.
А дом стоит... Но окна так черны,
Как будто это снова затемненье.
Задумчивое эхо расселенья -
Шаги Времён по комнатам слышны.
Жильцы уходят, выключая свет.
Вандалы тихо пилят балюстраду.
И сам поэт идёт сквозь анфиладу,
Шепча: "С свинцом в груди... Погиб поэт..."
Рассвет горит, и стих идёт к концу.
Скользит перо, вычёркивая строки,
И карты предвещают путь далёкий,
Да непонятно - дому иль жильцу...
Давно пора заснуть, но всё не спится:
Они глядят сквозь мёрзлое окно,
Они зовут певца Бородино -
Шальные облака Аустерлица...
Война за память... Нет войны подлей.
Закат сегодня яростно-бордовый.
И облако зависло над Садовой.
И воздух тяжелей и тяжелей...
Скользит перо. Болит свинец в груди.
И по бумаге вдаль несётся конник.
Смотри: оно пришло на подоконник.
Уже к тебе. Рассвет горит. Иди.