* * *
Есть забота — что даже смешно заводить себе новую пассию;
золотая прогулка на Аргосе приручала дельфинов к бортам.
Сорок лет я ходил за тобой, не шаги по подъездам выпасывать —
не понятно, с какого Витрувия сам в размерах свой срам разболтал.
Двести акров солёной воды в кулачке на ладошке поместятся:
у доски, словно школьника, вымучив, отсчитала за пролитый час.
Как же вновь мне ввязаться в слова, поднимаясь по сломанной лестнице,
где с иконы, как сок виноградника, из глазниц каплет миро, сочась?
Ястребиный твой взгляд на поре не задержан, как время, на вотчине
и когтит — словно дева, отчаявшись, в мелочах ищет повод достать —
ты, быть может, такая ж, как все, только с ликом бездомной наводчицы,
и, в подряде с архангельской службою, каждый день добираешь до ста.
Не представлю: как тень на носках переходит в разряд предприимчивых
и с весёлой, натруженной обуви вытирает налегшую пыль.
На моих недостроенных днях столько в душу входило опричников,
что с инструкций, введённых без имени, словно воск от нагара, поплыл.
Да теснится твой спрос на юру и облаткой на дёсны приложится;
неопознанных выемок в умыслах — словно сел на дощатый забор.
Неужель Соломон так любил проводить своё время с наложницами,
что однажды, тоскою растроганный, в незакатное небо забрёл?
Так и Ева структурно права — раз Господь в Магдалине аукнется
и, по делу косящейся зоркости, ставит взгляд свой, как камень, ребром.
Видно, шло косяком катакомб в распоясанной бременем спутнице,
что алмазною сутрой влюблённости изнутри, как по коже, скребло.
В разновидности замкнутых прав есть одна неподкупная толика —
короедом древесного творчества самый ствол бы насквозь не проесть.
Так за кольцами властной судьбы вослед Толкину здраво завторите:
«Ходят странные души по городу, заплатив в эту жизнь за проезд».