Тим вернулся домой и который день не мог сообразить, что делать дальше. «Никто не ждёт меня, не курит у огня, не дышит на окно, не бережёт вино…» В голове пусто, на душе лёгкая паника. Время от времени он подходил к телефону. Надо бы позвонить в театр. Озадачить старых приятелей радостным известием. Приехал бывший студиец, а ныне безработный актёр. Однако, одно дело – отпускные посиделки, другое – грузить занятых людей своими проблемами. Им это надо?
Да, в конце-то концов…
Через полчаса, тщательно повязав галстук, Степанов шагал в недавно открывшийся в городе театр оперетты. В драму соваться бесполезно. Там актёры месяцами без ролей сидят. Горячо раскрыв объятья при встрече, этими же руками на художественном совете задушат во время обсуждения о возможном приёме на работу. Тим их понимал. Кому нужен ещё один конкурент?
А с чего его несёт в новый театр? Печальный опыт годичного обучения на факультете музыкальной комедии должен был навсегда отвратить его от этого жанра. Но ведь в «Белой акации» Тим имел какой-никакой успех. Только вряд ли тут вакансия на вакансии сидит и вакансией погоняет. Труппа наверняка заполнена под завязку.
Табличку с классической надписью про кулисы, за которые посторонним вход воспрещён, Тим переступил с приятным волнением. А может, не такой уж он посторонний? Вспомнилась старая байка. Почему в оперетте после залихватских диалогов актёры ни с того, ни с сего начинают петь? Не опера же. А потому, что дальнейшее состояние души можно выразить только таким образом. И Степанов запоёт. Жизнь заставит.
С главным режиссёром музыкального театра разговор вышел на удивление коротким и продуктивным.
— Голосок у вас средненький, мой друг. Но слух приличный. В ритме танго прошлись темпераментно. Но должны понимать – главные роли в моём театре, даже в отдалённом будущем, вам не светят.
— Готов выходить с подносом и бессмертным текстом «Кушать подано» всю оставшуюся жизнь. — Степанов привстал и щёлкнул каблуками.
Художественный руководитель вежливо улыбнулся. Понял, что видит перед собой специалиста без капризов. На театре это явление такое же редкое, как снег в июльском Крыму. Хотя подобную аномалию один раз в жизни в той же Ялте Степанову наблюдать довелось.
Курам на смех, но через пару месяцев он не знал, куда деваться от этих самых главных ролей. К выпавшему успеху Тим отнёсся совершенно равнодушно. Всё свободное от кулис время он старался посвящать письменному столу.
***
Только литературные потуги Степанова никого не интересовали. Рукописи в редакциях принимали, любезно предлагали:
— Позвоните недельки через две. Письменный ответ? Смысл? Зачем бюрократию разводить? Мы же свои люди.
В дальнейшем литературный сотрудник оборачивался «птицей счастья завтрашнего дня». А на очередной звонок следовал неизменный ответ:
— К сожалению, тот, кто вам нужен, только что уехал в командировку. И будет не раньше чем…
«Тоже мне – разъездной корреспондент, — беззлобно усмехался Тим. —Не его ли я видел давеча в баре дома журналистов. Кому они голову морочат?»
Но желание звонить пропадало. Что и требовалось доказать.
И тут Степанову последовало приглашение на свадьбу. Петренко, ставший главным редактором издательства, собрался сочетаться долгожданным браком с очаровательной актрисой. Тим позвонил Ирине и попытался отбояриться от приглашения.
— Премьера скоро у меня. Театр музыкальный, голос надо бы поберечь.
Но нарвался на такую отповедь, какую рискованно приводить в тексте для журнала, несущего культуру в массы. Слишком много непечатных идиом услышал Степанов в свой адрес. Пришлось идти за букетом.
На свадьбе было не протолкнуться, но Никита выбрал минуту и отозвал Тима в сторонку.
— Вот что, братец ты мой, загляни-ка завтра в литературный отдел нашего альманаха. Надеюсь, пара-тройка приличных рассказов у тебя имеется?
Они имелись.
— Почему не попытался пристроить их раньше?
Степанов не стал отвечать на этот вопрос. Жених знал об этом не хуже его самого.
Зато теперь в этом любимом молодёжью города журнале Тима встретили как долгожданного и уважаемого гостя. Усадили, напоили чаем, попросили передать низкий поклон его высокопоставленному другу. Рассказы о приключениях мальчика Толика вышли в печать. Гонорар заплатили приличный. Столько Степанов получал за месяц работы в театре.
На радостях он пригласил молодожёнов в кафе. В ответ получил приглашение в ресторан дома литераторов. Главный редактор только что выпустил очередной «кирпич» на актуальнейшую тему об установлении советской власти в этих краях, и банкет был накрыт на широкую ногу.
А когда гости, отдав должное гостеприимству хозяина, забыли, кто и по какому поводу их приглашал, абсолютно трезвый автор увёл в курительную не менее трезвого артиста театра оперетты.
— Наступил твой звёздный час, братец ты мой… — и Петренко сделал Тиму предложение, которое на первый взгляд показалось очень заманчивым. — Имеется автор. Уважаемый ответственный работник. Он сочинил «роман» на родном языке. Требуется, естественно, перевести этот бред на русский язык. Надо постараться. Сделать из этого приемлемое художественное произведение. Завтра младший редактор вручит тебе подстрочник, и можешь приниматься за дело. А уж потом поговорим о перспективе издания твоей книжки. Вёл ты себя всё это время правильно. Глаза никому не мозолил, с обидами и проблемами никуда не лез. Это оценили, кому надо. Потому и доверили тебе столь ответственное поручение.
***
В издательстве Тим получил тощую папочку с отпечатанными листками внутри. Дома несколько раз перечитал халабуду, из которой ему предстояло слепить «приемлемое художественное произведение», и понял, что не будет этого делать ни за какие коврижки. Имел несчастье быть знакомым с литературным «негром», сочинявшим очерки «о буднях великих строек» для своего партийного босса, которые тот издавал книжку за книжкой. Степанов прекрасно помнил, во что превратился, в конце концов, этот способный парень. У него не было ни малейшего желания хоть в чём-то повторять его судьбу. Этот костюмчик был скроен явно не по его размеру. Не теряя времени, Тим позвонил Петренко. Трубку сняла жена. Выяснилось, что муж уехал в область на совещание местных писателей. Надолго? Она толком не знает. Степанов помялся, а потом выложил ей всё, что думал о «судьбоносном» для него предложении…
Ира выслушала и спокойно сказала:
— Мы с тобой не просто свои люди. Мы два родных cо студенческой скамьи человека. Поэтому прислушайся к моему совету: не выёживайся, «братец ты мой». Кажется, так обращаются друг к другу сотрудники редакции. Выспись, а потом подумай, стоит ли принимать решение, которое негативно отразится на твоём будущем, сделает бессмысленным переезд в родные края, и жертвы, которые ты положил на алтарь этого возвращения. Вспомни, сколько раз приходилось нам, потрафляя начальству, выходить на сцену в пустых, ходульных, никчёмных ролях? Но это, в конце концов, вознаграждалось. В один прекрасный день на доске приказов появлялось долгожданное назначение на роль Гамлета, Сирано де Бержерака, дяди Вани. Значит, игра стоила свеч. Ты в этих краях варишься всего второй год, а уже такое везение. Поверь, не каждому так доверяют. Для нас «главное, что бы костюмчик сидел!» А ты ещё в любом наряде на сцене и в жизни смотришься комильфо!
«Братец» внял её совету. Поначалу работалось со скрипом. В навязанной рукописи не было ни одной свежей идеи. Да что идеи? Традиционный набор трескучих кумачовых фраз, которыми обвешивали города всей страны в праздничные дни. Что этим хотел сказать автор, он и сам не смог толком объяснить, когда Тим обратился к нему с вопросом. Зато из редакции последовал звонок: «Не стоит из-за пустяков беспокоить уважаемого человека. Ни к чему задавать провокационные вопросы, в которых он ни черта не смыслит. Для этого имеется референт. Но и его лучше не беспокоить. Тот знает не больше своего патрона. Надо заглянуть в музей революции. Им дано соответствующее распоряжение. Они без лишних разговоров помогут, всё одно целыми днями делать нечего».
Степанов махнул рукой на специалистов из музея и принялся на свой страх и риск лепить «роман» о борьбе местных борцов за светлое будущее с эмирами, шахами, баями, ишанами, басмачами и прочими кровавыми угнетателями народа «в долгие тяжкие годы царизма». Под конец увлёкся и начал получать удовольствие от сочиняемой абракадабры, которой и так под завязку были забиты прилавки здешних книжных магазинов.
Через месяц с увесистой папкой явился в издательство, аккуратно положил её на стол главного редактора. Петренко с видимым смущением пожал Тиму руку, достал рукопись, небрежно пролистал и смахнул в ящик письменного стола.
— Сразу в набор? — насмешливо поинтересовался Степанов. — Или мои старания не отвечают запросам автора?
— Ни то ни другое, — не принял его тона хозяин кабинета. — Товарища несколько дней назад перевели на другую, менее ответственную работу. Это, — он указал рукой на папку, — велено отложить до лучших времён. Качнётся маятник в другую сторону, тогда видно будет. Все под богом ходим.
— Значит, с божьего соизволения, могу катиться восвояси? «Мавр сделал своё дело?..»
— Работа, братец ты мой, выполнена безукоризненно. Чем ты ещё раз подтвердил сложившееся мнение о том, что на тебя можно положиться. Правда, краем уха я слышал, что тебя к этому в какой-то мере подвигла моя супруга.
Тим не стал отрицать.
— Прекрасно. И мы в долгу не останемся. В бухгалтерии можешь получить небольшой гонорар. Пройдёшь по ведомости, как переводчик на русский язык. Знаю, — отметающим жестом он остановил протестующий порыв Степанова. — Знаю, что подстрочник уже был переведён. Но у нас имеется авторский оригинал, на котором стоит твоя подпись. Вот на основании этого мы оплатим твою…— он невольно усмехнулся, — столь нужную для республики работу.
Степанов развернулся, чтобы уйти…
— Не торопись! — остановил его Никита. — У нас на этот год запланирован ещё один автор…
— Нет!
— Да, — невозмутимо продолжил он. — И я смутно подозреваю, что этот автор сейчас испытывает дикое желание прибить редактора своей будущей книжки.
— Что - о?!
— Слушай и запоминай. Твоя рукопись должна быть предоставлена в издательство максимум через две недели. Более двух печатных листов с четвертью дать не смогу. Не объём «Тихого дона», но мы компенсируем тебе это максимальным тиражом, с каким издательство имеет право выпустить первую книгу автора. Значит, гонорар будет неслабым. Всё, всё… восторги вечером. Топай, у тебя мало времени. И… пошали в тексте немного, а? Напиши что-нибудь эдакое… — он пощёлкал пальцами. — У нас завал с занимательной детской литературой. Читывал ребячьи письма, которые после публикации очередного рассказа приходят на твоё имя в редакцию альманаха. Вот и порадуй их. Подними остренькую тему. Мы особо придираться не будем. Только постарайся не выходить за пределы того, что цензурой дозволено. Кстати, не забудь с утра позвонить и сказать, как назовёшь книжку. Рукопись-то давным-давно в плане. И учти, «Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт!» Изменить заглавие уже не получится.
Степанов крепко обнял Никиту на прощание.
***
Оставался пустяк. Придумать остренький сюжет. Вёл он, помнится, на Западносибирском телевидении цикл передач под любопытной рубрикой: «Легко ли говорить правду»? Где-то хранился у него материал о школе, в которой мальчишки и девчонки одного класса, почём зря, мутузили друг друга. Направили от редакции разобраться в этой невесёлой вендетте. Пригласили ребят на телевидение. Три часа шла запись острого и откровенного разговора с семиклассниками о причинах их противостояния. Разобрались! Возраст у ребят переходный. Девчонки быстрее взрослеют. Иные интересы у них появляются. А парням всё бы ещё в войнушку играть, мячи да голубей гонять. На одноклассниц своих заглядываться полегоньку начинают, но синьорины в их сторону смотреть не желают. Мальчишкам обидно. За людей не держат?! И начинается…да мы…да они…оплеухи в ход идут.
Любопытная получилась передача. Дали в эфир практически без купюр. Правда, редактору потом шею крепко намылили. Как же! О пионерской и комсомольской организации слова не сказал. Будто и не было в школе их вовсе.
Повесть уложилась в два с половиной листа. В издательстве рукопись приняли без замечаний и сразу отправили в набор. Фантастика!
И вот Степанов держит в дрожащих от волнения руках десять авторских экземпляров. Повесть вышла под звучащим музыкой небесных сфер логотипом: «Первая книга автора». Необъяснимое, несравнимое ни с каким иным восторженное состояние души. Не передать его никакими словами.
А город затопила апрельская сирень. И южная распродажа всего и вся выплеснулась на весенние улицы. Вдоль центрального проспекта на тротуарах появились столики, на них стопочками возвышаются книжечки, книжки, книги. Среди них в голубой обложке уютно пристроилась повестушка Степанова. Сам он стоит чуть в сторонке и буквально поедает глазами каждого, кто берёт её в руки и листает живущие отдельной от автора жизнью страницы. Кто-то небрежно кладёт книжку на место. Кто-то, звякнув двадцатью копейками о блюдечко, в котором уже поблёскивают разноцветные монетки, уносит её с собой. Таких случайных прохожих, к его несказанной радости, становится всё больше. Мы же самая читающая страна в мире. Тим стремительно подходит к столику, бросает красную десятку и под уважительным взглядом продавщицы набивает книжечками дипломат.
Через полчаса в любимой всем творческим людом города кафешке он начинает щедро раздавать их направо и налево. Ставить размашистые надписи с пожеланиями счастья и добра любому, кто подворачивается под руку. Друзья, знакомые поздравляют, благодарят, открывают дружеские объятия, а Тим тонет во всеобщей хмельной волне прекрасного портвейна, счастья, дружбы и любви ко всему человечеству.
Он – автор своей первой книжки!
***
Через некоторое время жизнь и вовсе преподносит нежданный сюрприз. Для начинающих писателей устроили несколько творческих встреч со школьниками. На последнем выступлении у Степанова закончились книжки. Уж больно щедро он их раздавал. Расстроенный донельзя Тим извинился перед директором и пообещал приехать и выступить в следующий раз, когда будет что подарить школе.
— Не беда, — успокоил руководитель. — Поднимитесь в библиотеку, это этажом выше, выберите любую из ваших книжек и подпишите ребятам.
— Что выбрать, что подписать? — не понял Тим. — Говорю же, книжки у меня закончились.
— У нас-то они, слава богу, имеются. На книжной полке рядком стоят.
— Кто стоит? — тупо переспросил Степанов.
— Да вы и стоите, — успокоил его директор. — Рядом с Юлианом Семёновым.
Тим ринулся наверх. Отыскал литеру «С». Пяток его книг выстроились одна за другой. Начал лихорадочно доставать формуляры. Повесть частенько переходила из рук в руки!
А потом наступила полная тишина. Петренко неожиданно перевели на ответственную работу в союз писателей. Издательство возглавил журналист, ранее руководивший промышленным отделом партийной газеты. Прежние редакционные планы полетели в корзину. Тема битвы за «белое золото» сделалась главной. Комбайнёр, хлопкороб становились героями дня. Неожиданно Тиму предложили работу в сельскохозяйственном отделе местного «Комсомольца». Посоветовали поездить по колхозам, узнать, как живут, с какими проблемами сталкиваются труженики села, надышаться пылью просёлочных дорог, прокалиться под палящим солнышком. Тогда он наверняка напишет нужную для республики книгу, и её с радостью опубликуют.
На одной из дружеских встреч Никита сказал ему:
— В ближайшее время, братец ты мой, здесь ловить будет нечего. Сам подумываю о переезде во Владимирскую область. Я родом оттуда, родственников и друзей у меня там, не сосчитать. Хочешь, составлю тебе протекцию в местную газету?
Тим отказался, сел за письменный стол и предложил свою кандидатуру десятку театров страны. Откликнулся на первое же приглашение с Кавказа и уехал, попрощавшись со старыми друзьями, как ему думалось, ненадолго. К сожалению, он ошибся.