Спасибо тебе, конечно, за этот прекрасный вечер,
Но долго потом осколки мою прорывали ткань,
Вползали упрямо между моих заржавевших рёбер,
Ревело нутро болезнью из кровоточащих ран.
Так страшно не вырвать слова из бурных потоков речи,
Что стало бы перевязкой/заплаткой от рваных швов!
Но я виновата всё же в твоей оживлённой злобе,
Что крепче стены, не больше, чем серое большинство.
Завяли цветы, иссохли в саду, где бывало славно,
Заломлен забор и ставни, изломленным стал и ты,
И мне не прорвать пространство своим оглушённым криком.
Пойми же, что я старалась: упала без сил, остыв.
Ни мёртвая ни живая, но белая, словно саван.
Не всё ли равно, что было, когда вознесён клинок?
Мне ворон кричал три раза, но я протянула свиток,
В себе содержащий Правду, с которой ты жить не смог.
Над нами смыкалось время, под нами слагался мрамор,
И ты не хотел позволить кого-то из нас спасти,
Но только меня пронзило чудовищнейшим ударом
От смерти твоей: я пала, когда твой рассудок стих.