Продолжение поэмы "Палантин" (http://www.stihi.ru/2016/12/23/8119)
Подарок **** **********
Не туман осаждается в утренний час,
Не свинцовые тяжкие тучи,
То сквозь дымку идёт на наш утлый баркас
Легендарный Голландец Летучий.
Паруса на нём в клочьях, грот-мачта лежит,
Чёрный ворон прибит ко флагштоку,
Над водой похоронная рында звенит,
Якорь ржавый болтается сбоку.
Против ветра плывёт, зарываясь по бак,
Он на призрак такой непохожий,
Ещё кабельтов жалкий и дело табак,
Море примет нас в день непогожий.
Вся команда его прислонилась к борту
И качается с судном синхронно,
Взгляд матросов столетья сверлит пустоту,
Но проклятье небес непреклонно.
Им стоять на посту до скончанья веков
Уготовано шкипером дерзким,
Он, чтоб мыс обогнуть, дать был чёрту готов
Душу в плату заклятием мерзким.
Ещё миг и на нас налетит как копьё
Заострённый бушприт и потопит,
Налегай на канат, поднажми, дурачьё,
Капитан всех истошно торопит.
Но проходит тот миг, и минута и две,
А голландец всё также несётся,
Небо меркнет как в ночь, всё стихает во тьме,
Но свеченье над ним остаётся.
Ураган налетел, накренил нас к волне,
Мы черпаем бортом и ныряем,
Ждёт нас гибель сейчас на неведомом дне
Или выплывем, все мы не знаем.
Как молиться, просить, чтоб приблизился штиль,
Как небес утолить раздраженье,
Все забыли, и вот, наш баркас- оверкиль,
И свершилось кораблекрушенье.
Наглотавшись воды, непонятно, как смог
Из пучины я вынырнуть снова,
Не желает, видать, моей гибели Бог,
Ведь душа к встрече с Ним не готова.
Совершая гребок, я нащупал канат,
Уцепившись в него, стал губами
Слава Богу шептать, вновь надеждой объят,
По канату взбираясь руками.
Я висел над волнами и бился о борт,
Тут забрезжило в сумрачном небе,
И я понял, пинас не несёт меня в порт,
Мне мечтать бесполезно о хлебе.
Я один был чудесно из моря спасён,
Чтоб угаснуть от жажды и глада,
На Летучем Голландце ходить осуждён,
Чтоб на берег не бросить и взгляда.
Вся команда его уж истлела совсем,
А на румпеле мачта лежала,
Штурман подле сидел, он недвижим и нем,
Ветром бороду лишь колыхало.
По скрипучим доскам я ходил как во сне,
И разглядывал древние пушки,
Толстым слоем помёта покрыты оне,
И у многих- отбитые ушки.
Я спуститься решил и исследовать трюм,
Да одежду отжать там немного,
Не боюсь ничего, и сам чёрт мне не кум,
И не знаю, куда мне дорога.
В коридоре завал, пробираясь ползком,
Я нащупал сундук незакрытый,
Он был полон гаванских сигар, табаком,
Мне припомнился запах забытый.
Мне бы хлеба кусок или грубый сухарь,
Мои силы почти на исходе,
Где ж огниво лежит, чтоб затеплить фонарь?
Где-то камбуз тут быть должен вроде.
Но уснул я тогда и проспал целый день,
Измождённый, сырой, как убитый.
И проснулся, увидев, что лёгкая тень
Теребит подбородок мой бритый.
Это сон или явь, может, тоже фантом,
Я пытался вглядеться, кто рядом?
И увидел глаза под насупленным лбом,
Мне казалось, что послан он адом.
"На моём корабле никого триста лет
Не встречал я из мира земного,
Ты откуда, скажи, приоткрой свой секрет,
Кто ты званием, роду какого?
Я несчастный моряк, бывший шкипер, плыву
Из тумана в мираж и обратно,
Каждый день перед сном я кончину зову.
Тебя видеть мне очень приятно."
Он неспешно подал мне десницу свою,
Произнёс, что отныне мы- братья,
И одну нам отмеривать вместе стезю
После этого рукопожатья.
"Капитан, я польщён, благодарен тебе
За спасение из океана,
Наш баркас ведь покоится в тёмной воде,
У подножья морского вулкана.
Моё имя- Гийом, и я не был моряк,
На баркасе том был пассажиром,
Там нашёл я друзей, новый дом и очаг......
Пусть покоится прах его с миром.
Из Салерно отплыл я на лодке один,
Курс на запад держал неизменный,
Из вещей со мной был лишь большой палантин,
Дар прощальный моей незабвенной.
Когда берег поблёк на востоке вдали,
Я весло преломил о колено,
Мой корабль судьбы прочно сел на мели,
И морская ждала меня пена.
Я напился и лёг, чтоб проснуться в раю,
Куда нёсся я силой пассата,
Вспоминал про любовь золотую свою,
И оттенки Её аромата.....
Как попал на баркас, я не помню, увы,
Мне сказали, что выловлен сетью,
Из морской неспокойной зелёной волны,
И услышал себе многолетье...."
Шкипер высек огонь и зажёг свой фонарь,
Тут подробно его я увидел,
Был он с доброй душой, как сказали бы встарь,
Мне казалось, и мышь не обидел.
Мы спустились с ним в трюм, по колено в воде
Пробираясь куда-то в молчаньи,
Так спокоен я не был, казалось, нигде,
Притупились тогда все желанья.
Он бочонок достал и поднял на плечо,
А мне жестом велел взять корзину,
Я поесть захотел тогда больше всего:
Нос копчёную внял лососину.
Вот на камбузе мы оказались вдвоём,
Угостил капитан меня сытно,
Наливал в мой стакан трёхсотзвёздочный ром,
Сам - балык нарезал аппетитно.
"Капитан, - я просил,- расскажи о себе,
Про корабль этот страшный летучий,
О своей фантастической долгой судьбе,
О тоске своей тяжкой, горючей.
Как ты правишь один, паруса ведь - тряпьё!
И покойников куча на шканцах,
Румпель ветхий давно придавило бревно,
Расскажи мне о старых голландцах!
По легенде ведь ты- богохульник и вор,
Твои руки в крови от кинжала,
Не сочти мой вопрос за упрёк и укор,
Я спросил, чтоб тебе полегчало."
"Моё имя- Каспар, я из Утрехта сам,
Мы у моря бывали нечасто,
Посещал по делам я с отцом Роттердам,
Где толпилась моряцкая каста.
Мы сбывали товар на торговом дворе
Да в таверне бокалом стучали,
И в повозке домой поутру на заре
Не спеша, как всегда, уезжали.
Нидерланды в то время страдали в войне,
От поборов суровых и казней,
Имя Альбы сулило несчастья везде,
Не могли и вздохнуть без боязни.
Принц Оранский едва унёс ноги свои
В дамской юбке, забыв про корону,
Герцог Альба страну искупал всю в крови,
И пошёл воевать к Лиссабону.
О женитьбе, о детях я думать не смел,
И мечтал о заморских скитаньях,
Рок судьбы оседлать всем нутром я горел
В океанской волны созерцаньях.
Меня взяли матросом на новый пинас,
Их не встретить уж в синей равнине,
И в дорогу с словами "отдать! В добрый час!"
Мы пошли на Святой Магдалине.
Заходили в порты христианских краёв,
Загружали тюки, разгружали,
Проплывали мы меж Гибралтарских столбов,
Отправляясь в бескрайние дали.
Океан мы прошли курсом строго на юг,
Обогнули мыс Бурь без волненья,
Покупали припасы из бедных лачуг,
Хлеб, кокосы, мясные соленья.
Не пугали нас дали неведомых стран,
Мы шли курсом без карт, наудачу,
У нас был лишь примерный и призрачный план,
До Батавьи довесть нашу клячу.
Разыгралась на судне средь моря цинга,
Лихорадило сильно команду,
И жестокая наша и злая судьба
Навела на пиратскую банду.
Потеряли мы многих в бою и от ран,
От недугов и прочих несчастий,
Одного за другим поглощал океан
Убежавших от страшных напастей.
Целый год мы на Яве калошу свою
И здоровье с трудом поправляли,
Райских птичек ловили в том чудном краю,
Да товары в дорогу скупали.
Там погиб капитан от отравленных стрел,
Острожность ему изменила,
Был он весел и мудр, но отчаянно смел,
И в желудках нашел он могилу.
Вся команда меня избрала в шкипера,
С уговором, быть добрым и честным,
Навалилась на плечи большая гора,
И корабль показался мне тесным.
В путь далёкий пустились мы в утренний час,
И к обеду увидели лаву,
Что стекала по склону в трёх милях от нас,
То вулкан был большой Кракатау.
Пассажиров я взял, человек двадцать пять,
Среди них была пара шотландцев,
Муж всё в кости старался в каюте играть,
А жена не сходила со шканцев.
Ей у румпеля было приятно стоять,
Наблюдать за матросами близко,
Помогала вести мне морскую тетрадь,
Была стройная как одалиска.
И однажды случилось, что наши глаза
На мгновенье друг друга пронзили,
И открылись для нас с того дня паруса,
Обо всём мы ином позабыли.
Я на море смотрел через грёз пелену,
Не слыхал рапортов и вопросов,
Находился как будто душою в раю,
Видел ангелов как альбатросов.
Меня дьявол попутал с ним в кости сыграть,
Он мне счастье, а я - свою душу,
И случилось, как будто, его обыграть,
Я безумно был рад тому кушу!
Мои руки тянулись к кинжалу с тех пор,
Ненавидел я люто шотландца,
И пронзил, наконец, его грудь я в упор,
Зря ступил он на сходни Голландца!
Ну а Кенна, так звали супругу его,
Как увидела свежую рану,
Взобралась на грот- мачту наверх высоко....
С того дня она- Фата Моргана.
Обезумев совсем, приказал паруса
Я свернуть со всех рей и бушприта,
И смотрел я убитому мною в глаза,
И себя ощущал я убитым.
Взбунтовались матросы, желая идти
В обжитые места поскорее,
И меня задушить собирались в пути,
Иль повесить над морем на рее.
Боцман шпагу достал и ко мне подступил,
Называя плохими словами,
Но мне демон лукавый придал тогда сил,
И накрылся мой недруг волнами.
Успокоив команду, я ветер поймал
И пошёл к бурунам Торментозы,
Нас попутный толкал в паруса дикий шквал,
И матросы старались как Гёзы.
По дороге мы грех совершили морской:
Не спасли потерпевших крушенье,
И испанский корабль разнесло о прибой,
Где на рифы стремилось теченье.
Плыли молча, старались досаду скрывать,
И достигнуть до берега с миром,
Я сидел по ночам, заносил всё в тетрадь,
Аккуратным я был командиром.
Вот она, почитай, ты прочтёшь в ней мой путь,
По -фламандски не трудно, ты сможешь,
Продолжать за меня ты её не забудь,
Может, ты же её подытожишь."
Я открыл тот пропитанный салом журнал,
И, увидев в названии прочерк,
Вопросил, почему его заштриховал,
Начинать же с него надо очерк?
"Магдалина моя потеряла штандарт,
И фигура слетела с форштевня,
Был, по-моему, месяц февраль или март,
Все расстроились, помню, душевно.
Ворон сел к нам тогда на гальюн, когда мы
За водою причалили где-то,
Мы, убив, водрузили его с той весны
Вместо флага, чтоб помнилось это.
Ты, Виллем, погоди, я продолжу рассказ.
Вот, мы берег увидели ниткой,
И надув паруса, к нему резвый пинас
Повернули по заводи зыбкой.
Я на мачту залез и открыл свой футляр,
Чтоб в трубу разглядеть самолично,
И увидел: пред нами был Мадагаскар,
Было всё там для нас необычно.
Провели там неделю, а может, дней пять,
Мы пополнили баки, запасы,
И по бушу с ружьишком смогли погулять,
Ведь матросы в стрельбе были асы.
К нам стекались туземцы там с разных сторон,
Предлагали в дар золото, пленных,
Вот, с тех пор на борту моём хамелеон,
Он живёт на тюках драгоценных.
Ты увидишь его, он болтать не привык,
Разглагольствовать жизнь отучила.
Но, поверь, что имеет длиннющий язык,
Хоть молчит как сырая могила.
Мы отплыли на юг, и вдоль берега шли,
Погоняя теперь уж "Голландца",
Вот, мыс Бурь в бурунах показался вдали,
Ныне в картах: Боа Эсперанца.
Три недели старались его обогнуть,
Паруса поднимали, спускали,
Но закрыт был на запад единственный путь,
Волны тупо на рифы нас гнали.
Мы в отчаяньи дам побросали за борт,
Да кресты посрывали на шее,
Все решили, не Бог нам поможет, а чёрт,
И повесили падре на рее.
Ветер стих, и спокойно лежал океан,
Паруса налились, хоть не дуло,
Нам по ходу киты выпускали фонтан,
И кишели большие акулы.
Как казалось, уж минул прошедший кошмар,
Но беда не была одинокой,
Глас с небес мне сказал, не умрёшь ты, Каспар,
Будешь плавать над бездной глубокой.
Среди мглы морякам ты из разных сторон
Станешь вестником бед и лишений,
Все умрут на борту и лишь хамелеон
Сохранится как мрачный твой гений.
Ты захочешь стать прежним, да звёздная ночь
Над тобою надолго расправит
Саван свой. И никто уж не сможет помочь,
Но дыханье тебя не оставит.
Всё сбылось, так и плаваю много веков
На своём заколдованном судне,
Ты, Виллем, меня можешь избавить оков,
И тебе это будет нетрудно.
Пожалей же Каспара, меня ты прости,
Разреши мне худое проклятье,
И грехи мои тяжкие все отпусти,
А на шею повесь мне распятье.
Ты на судне моём борозди океан,
И спасай моряков от напастей,
И улыбкой своей им свети сквозь туман,
Над тобою ведь демон-без власти!
Я сойду на рассвете на остров один
И водою умоюся чистой,
Вспомню запах травы и как пахнет жасмин,
И забудусь под пальмой тенистой....."
Я Каспару на берег помог с корабля
На плоту из бочонков добраться,
И за грешную душу Мадонну моля,
Стал с слезами скупыми прошаться.....
Мой корабль отплыл по лазурной волне,
И я стал хоронить в океане
Всех матросов, нашедших на каменном дне
Свой покой как и все христиане.
Вместо ворона я на корме водрузил
Белый крест на полотнище алом,
И моря я под ним много лет бороздил,
Лишь во тьме подплывая к причалам.
Мне хотелось навеки былое забыть,
Про Неаполь, Каспара, убитых,
И лишь к солнцу старался я судно рулить,
Чтоб не помнить о слёзах пролитых.
.....
Свой рассказ завершая, Гийом передал
Новичку, кто спасён им из моря,
Старый румпель, надёжный как новый штурвал,
Чтоб и он не свихнулся от горя.
А Голландец летучий давно не летел,
Он опять стал обычным, скрипучим,
На нём не было мёртвых иссушенных тел,
И Каспара, кто был ими мучим.
Новичок подошёл к Кабо Верде, Гийом
По канату на отмель спустился.
Я закончу поэму с улыбкой, на том,
Что Гийом наш в природу влюбился......