Проходит жизнь...
***
А телеграммы радости скупы,
но боль щедра и горечь хлебосольна...
Не отыскав нигде своей тропы,
не стала я ни Сольвейг, ни Ассолью.
Я так от этой жизни далека,
где всё прекрасно: лица и одежда.
Грызёт меня всеядная тоска.
Соломинкой прикинулась надежда.
Я жизнь свою сумела не прожить
по-своему, как я того хотела.
Зачем сейчас всё это ворошить?
Душа достигла своего предела.
Жить не сумела? Чем-нибудь другим
займись... Как небо — предвечерним светом...
Решай загадку замогильной зги,
что нам была предложена поэтом.
Уходят дни, неудержимо мчась,
летят, как пух от ветра дуновенья.
Проходит жизнь. Особенно сейчас.
Особенно вот в это вот мгновенье.
***
Дождь вырвался из плена облаков,
Запрыгал — посмотрите-ка, каков!
Взломал свою небесную тюрьму.
И пляшется, и плачется ему.
Мой водный знак, самой стихии брат!
Нет никаких нигде ему преград.
Скосил глаза куда-то на висок
и пишет что-то мне наискосок.
А что в письме? Размытая строка...
Течёт любви условная река.
Живой воды таинственная власть
на мертвенную сушу пролилась.
Не плачь, мой дождик, лучше попляши,
расплёскивая жалобы души.
О сколько слёз! Прими же их, внемли,
жилетка безразмерная земли.
***
Уютный комнатный мирок
с родными старыми вещами,
без обольщений и морок,
из сердца вырванных клещами.
Отброшен гаршинский цветок,
не надо ран очарований!
Мой домик, угол, закуток,
что может быть обетованней?
Принять неспешный твой уклад,
тонуть в тепле облезлых кресел
и на домашний циферблат
глядеть без Батюшковой спеси.
На коврик, чашки, стеллажи
сменить бездомность и огромность.
Не Блоковские мятежи,
а Баратынского укромность.
О здравствуй, снившийся покой!
Ты наконец не будешь сниться!
Утешь меня и успокой
в ладонь уткнувшейся синицей!
Повисло облака крыло -
прощай, мой путеводный пастырь!
На всё, что мучило и жгло -
налепим стихотворный пластырь.
Уходит завтра во вчера
без жертв, без жестов и без тостов.
Дней опадает мишура
и остаётся жизни остов.
И пусть из зеркала не ты
глядишь, какой была когда-то.
Закроет бреши темноты
заката алая заплата...
Ну что, купились? Я смеюсь.
Сменю ли крылья на копыта?
Всё, что люблю, чему молюсь -
о, не забыто, не забыто!..
***
Я знаю, истина в вине.
Не в том, что плещется на дне —
в неискупаемой, нетленной.
Она лежит на дне души.
Ей тяжко дышится в тиши.
Она одна во всей вселенной.
Неутолимая печаль
меня терзает по ночам.
Кому поведать? Богу?Людям?
И я бреду в своём аду
и повторяю, как в бреду:
«О, как убийственно мы любим!»
Ночной звонок: «Алё! Алё!»
И мысль безумная мелькнёт:
а вдруг твой голос я услышу?
Раздастся в дверь тревожный стук,
и — сердца вздрог: а вдруг? А вдруг?!
Но это дождь стучит по крыше.
Плесну в бокал себе вино.
Но словно кровь оно красно.
Мы пьём и пьём хмельное зелье,
не понимая, что хмельны
не от вина, а от вины,
и будет ужасом похмелье.
Пройдёт сто лет, сто раз по сто...
Ничто не сгладится, ничто!
Она навек со мною слита,
как горб проклятый за спиной.
О как в сравнении с виной
легка и сладостна обида!
Вина даётся нам сполна.
Её не вычерпать до дна.
И каждый день мой ею мечен.
Я от неё не излечусь.
Я с ней вовек не расплачусь.
Хотя платить уж больше нечем.
Я знаю истину: она
для понимания трудна,
пока не бьёшься в исступленье.
Я знаю, что такое Бог.
Бог — это боль, что он исторг.
И — искупленье, искупленье...
Кукушка
Кукушка-выскочка в часах
не обещает жизни долгой.
Оно понятно, не в лесах.
Кукукнет пару раз - и в щёлку.
Почти живое существо.
Вещунья, пифия, сивилла...
Я не боялась ничего,
не верила и не просила.
Но вот тебя прошу сейчас,
боюсь и верю в это чудо -
о накукуй мне лишний час,
моя домашняя пичуга!
О наколдуй мне лишний день
и юных нас, от счастья пьяных,
и всех любимых мной людей,
что скрылись в норках деревянных.
Кукушка, стой, не уходи!
Но мне за нею не угнаться...
О знать бы, что там впереди,
когда сердца пробьют двенадцать.
***
Привыкшие к телесным пеленам,
мы не подозреваем о свободе,
той, что от века недоступна нам,
а только снам, парящим в небосводе.
Я говорю с тобой как на духу,
на языке, понятном лишь поэтам.
Такая грусть и нежность наверху,
а нам внизу неведомо об этом.
Отбросить страх и повседневный прах, -
земля лишь для того, чтоб оттолкнуться -
и взмыть туда, куда нас тянет в снах,
откуда не захочется вернуться.
Взойдёт звезда над письменным столом,
в окне распишет бисером полотна
и защитит невидимым крылом
всё, что ещё бесплатно и бесплотно.