Путь и Песня. Избранное

     Татьяна Никологорская



       Путь  и  песня

         Избранное

        Москва, 2017




         Аннотация

В книгу избранной лирики московского поэта  Татьяны  Никологорской  вошли стихи разных лет. Дистанция творчества – от студенческих  тетрадок (70-е годы 20-го века) до наших дней;  диапазон – от светлой романтики до трагического реализма. Доминанта стихов – верность призванию, благодарная память, поклон друзьям и близким.



        ИЗ  ДЕВЯТИ  КНИГ


             ***
Юность бежит – вдалеке, вдалеке,
Диплом шелестит ветерком в руке.
Руки, как перед увертюрой, чисты,
И не просохли партитуры листы.
Скоро вступленье. Последний звонок.
Разорваны звенья. У горла комок.
Вьюгой запорошено,
запето соловьём, –
Всего хорошего,
Учение моё!
...Юность всё бежит ещё, всё видна.
Скоро, как детство, скроется она...

Перед путём белым помолчать, присесть.
Написать мелом: "МЫ БЫЛИ ЗДЕСЬ".

А "Зимние грёзы" – это про нас, старина!
Выслушай музыку. Выпей вина.

Дрожью нервозной в календаре
летит по морозу полоз к заре...

Терять нечего. «Что нам весь свет?»
Замер застенчиво Университет.

Выше голову перед судьбой –
Мы же молоды, старик, мы с тобой!
В нас же – эрудиции по куску.
...И не забудь, – поцелуй Москву...
Март 1974 (перед выпуском)


         ***
  Памяти Константина Георгиевича Паустовского
– Далеко ли до Тарусы?
– Пешим ходом полчаса, –
Отвечали люди русы,
Дальние их голоса.
А хлеба ещё не сжаты,
И туманится овраг...
Мне не надо провожатых –
Я найду дорогу так.
Далеко ли до Тарусы?
Под Тарусой – Велегож.
Ты бредёшь с незримым грузом.
Выше, выше – ты бредёшь...
И как сердце отступает
Перед этой крутизной,
Так твой груз легчает, тает,
Попадая в мир лесной.
У родимой у сторонки
Бьются лодки переправ.
Ты теперь меня, паромщик,
Хоть куда, – а переправь...
Познакомиться в дороге
С сиволобым лесником, –
С кузовками в изголовье,
С крепковатым огоньком.
«Спи покуда, – скажет, – мягко!» –
И подкинет вдруг сенца.
«Нам с тобою, – скажет внятно, –
Не видать ещё конца».
И примолвит осторожно,
Что велик и горек свет,
Что леса шумят, как должно, –
Человека только нет.
                1975

           ***
  «Я сам дознаюсь, доищусь...»
  А.Твардовский
Я всё хочу понять в свой срок
И всё пойму. И всё сумею.
Недаром, как сулил мне рок,
Познанья жаждой пламенею.
Но я, как дерево, расту,
И потому с меня, прохожий, –
Листву, увидев за версту, –
Ты не сдирай живую кожу.
Увидев корни в наготе,
В ход не пускай свои копытца.
Я пригожусь ещё тебе.
И отдохнуть. И освежиться.
                1978

            ***
Не люблю церковный запах смерти –
Тянет от тенёт его на волю.
Но люблю родимый облик церкви
Вдалеке, в пути, в пустыне, в поле...
                1981, с. Бородино

            ***
После града листва голубеет.
От мороза сжимается сад.
И деревья от боли немеют.
И, увидев злодея, бледнеют…
Помнят всё. Ничего не простят !
                Июнь 1983;

         ***
С верой – наивный,
Без веры – пустой и страшный,
Шел полудикарь, и за ним простирались пашни.
Скифы, венеды…
Рощи в огне трещали.
Грубо победы пращуров угощали.
Ставили дом с конём,
Сосны валили в яри
Там, где прошёл с огнём
Или с сохою арий.

…Так и грядёт в мой век
Странно родной, вчерашний
Селянин, человек, –
С верой наивный, как грек,
Без веры – пустой и страшный.
                Декабрь 1983

          ***
Незаметно весна наступает,
Да запевка её дорога.
И леса красноватые тают...
Бунт воды низошёл на луга.
И раздумья у всех – о землице...
Ненадолго потоп, не беда!
Погляди в обновлённые лица,
Верь, что целы твои невода.
Время! Кончилось сердца зимовье.
Пляски птиц, плеск ручьёв,
Просинь дня...
Это Русский музей Подмосковья
Снова душу вселяет в меня.
Это снова, под праздничный лепет,
В непросохших страданья слезах,
Кто-то плоть мою сызнова лепит,
Скомкав мокрый суглинок в перстах.
                1983

      
         Гюль мулла
  Памяти Велимира Хлебникова
Был он странным, «священник цветов».
Он весь мир примирить был готов:
Камни Индии, волжскую ширь
И курган, где уснул богатырь.
Был он тихим, любовник наук,
А в руках – не колчан и не лук.
Не боялся его басурман,
Знал: юродивый воздухом пьян.;
Шёл горами оборвыш-урус,
Не боец, не борец и не трус,
Понимаемый без языка.
И кормили его, чудака…
Его анты из Африки шли,
Его персы в России цвели.
Но в веках Запорожская Сечь
Без раздумий кровавила меч…
Был он кроток, и горд, и непрост.
И один – словно Бог среди звёзд.
Птиц нахохленных напоминал.
А тетрадки – костру отдавал.
Слишком странный и слишком чужой.
С будетлянской, надмирной, душой.
И угас он, больное дитя,
Будто птицей, душою свистя.
                1983 – 2006

        ***
Отчего жива поэзия?
Оттого, что все века
Вера в идола железного
У людей невелика.
Никогда не врут поверия:
Нам поэзия сродни,
Как сродни – ручей и дерево,
Детства давешнего дни.
Не мелеют откровения,
Не стираются слова:
Вылетают гуси-лебеди
Из прав;го рукава.
И цветёт прямое деревце
Там, у батюшки, вдали...
Мне самой порой не верится –
Сколько силы у земли!
                1984

       Бесы

Сидел Достоевский, –
Клеймёный,
Казнённый,
Больной,
Истерике женской
Внимая за тощей стеной.
И думал некстати, качая
Казнённой своей головой:
«Грядущий Нечаев...
Как выразить? Боже ты мой!»;
Не знали мы этого в школе.
И всё же – спаслись.
Нам воля – неволя.
Учебники – разодрались.

На рынке космической эры
Безумцы орут.
И красные кхмеры,
И чёрные кхмеры
Грядут.

Ах, счастье с мороза!
Дорога к тебе нелегка!
........................
И детские слёзы
Дрожат в бороде старика.
                1985

         ***
                В.М. и А.А. Антиповым
Протопоп Аввакум, –
Подсоби, будто кум,
Укажи, как судьбину пытати,
Как нести на горбу
В маету-боротьбу
Твой завет: «Не рыдай мене, мати».
Протопоп Аввакум, –
Вразуми ты мой ум,
Укрепи мою слабую волю.
Твои руки – в цепях,
Твои снеги – в степях,
В диких дебрях злосчастная доля.
Что, силач-бородач?
Наругался – хоть плачь –
Ты досы;та в батальях словесных?
Для чего бунтовал?
Под глазами провал.
Злая кожа на скулах железных.
Проповедник! Скажи!.. –
Только ветер во ржи.
Только правда.
Открытей не скажешь.

...Ты в остроге молчишь.
Не сгорая горишь.
Ты в огне двоеперстие кажешь.
1986;
Из древней Индии

Человек человеку не йог.
Человек человеку не волк.
Человек человеку не врач.
Человек человеку не рвач.
Человек человеку не пастырь.
Человек человеку – не пластырь.
Человек – не чеснок, не конфета…

Человек человеку – планета !
                1986

           ***
Обаянье жизни – музыка!
Риск, задор, любовь, тоска...
Сладость мартовского облака.
Посвист пули у виска.
Смех в лицо грядущей старости.
Свет и тени на крыльце.
...Так навек мне показалась ты –
Жизнь и смерть в одном лице.
                1987
 
          Музыка

...Забрезжит мелодия свято,
Умолкнет последняя боль –
Всё станет легко и понятно:
Надежда, забвение, бой...
Тоска но значительной жизни,
Желаний богатство и гнёт...
В лесной зачарованной выси
Бессмертно валторна поёт.
Подхватят суровые сосны
Великую повесть веков...
Так просто, так страшно, так остро, –
Ни слёз не желаю, ни слов.
Так весело, гибко, свободно,
Без разницы – быть иль не быть...
А просто мне было угодно
Её
     больше слова любить.
                1988


           Колотый сахар

Жизнь ударит поэта по самой святой из иллюзий.
Хряснет жилистым кулаком без пощады
В межглазье судьба.
И в ранимых мечтах потемнеют берёзы в Тарусе.
Реквиемно завоет, рыдая, прощанья труба.
От хрипящей одышки никто из земных
Не спасался.
Но не каждый умел первозданную радость дарить.
Мирискусник и сказочник
В старости юным остался.
Его кроткого голоса в хаосе –
Не позабыть.
Только, может, он плакал,
Слагая тарусские письма?
Покаянье своё, Завещанье устало пиша?
Надвигались лихие, как Трощенко, грубые числа,
И молитвой тургеневских гнёзд исходила душа:
...ни печали, ни воздыханий, но жизнь бесконечная...
Всё себе он предскажет. А после – другой народится,
Чтоб о Спящей Красавице вещую весть уловить,
Чтобы из родника, из ручья, из колодца напиться,
Чтоб кольчугу лесную себе и зелёную свить.
Ту кольчугу поэту дарил умирающий Пришвин.
Коль надел – исихия объемлет тебя,
Как рублёвский обет.
Ты невидим бескрылым. В спасенье ты бродишь неслышном.
И Россия тебя понимает, а общество – нет...
В той кольчуге простой ядовитые стрелы застрянут.
Кровь очистится песней. Грибные дожди заблестят.
Из холодной земли наши тёплые души воспрянут.
– Вы куда, дорогие? – К Вознесенью! – ответят друзья.
Поплыву же и я вслед за ними на лодочке утлой,
К Вознесенью-селу встреч теченью легко поднимусь.
Ничего, что была наша жизнь и нескладной, и трудной –
Константину Георгиевичу я до земли поклонюсь.
                Весна 1988 – август 1999

            ***
...Музыку не слушайте, ребята!
Вас она далёко завлечёт,
Впрыснет в жилы скорбный сок заката,
Все пути земные – пресечёт.
Запуржит в обманчивую вьюгу,
Души белым снегом окружит,
Уведёт у молодца подругу,
Разных ворожей отворожит.
Будете метаться очумело;
В тщетном порывании к добру,
Проклянёте Истину и Дело;
Станет мир – как чернь по серебру!
...Будете скитаться, как безумцы,
В сиром, неприкаянном краю...
Бойся Бога Музыки, о юность,
Позабудь про классику мою!
                30 октября 1989

Покров

Будашкин. Концерт на баяне...
Хозяйка, пирог испеки!
Короткая русская радость.
Застолья. И запах семьи.
Капусту уже порубили.
Забродит антоновки сок.
И близится лошадью в мыле
Мороза крутой кипяток.
Свобода, и свадьба, и осень.
Забвенья летучая сень.
...Мы в гости соседей попросим,
И петь мы заставим гостей.
И колокол ухнет, проснувшись.
Запахнет пронзительней груздь.
И в детское сердце всё глубже
Проникнет прощания грусть.
...Так вижу себя возбуждённо:
Рябина... Просёлок... Стерня...
И – хочется-колется-жжётся,
И – воля уже не моя!
Покров. Раздвоение духа.
Но холода крепкий раствор
Всё вылепил прочно и сухо
И объединил, как простор.
...Всё ты, всё концерт на баяне,
Как сага про бодрые дни;
Самих этих дней обаянье –
И слаще, и чище любви...
28 января 1991

Легенда

В скиту живёт старик последний
С седым венцом над головой.
Он служит раннюю обедню
В зелёной чаще ветровой.
Он келью чисто прибирает,
Он хлеб кладёт на полотно.;
И часто птицы залетают
В его открытое окно.
Хоть и не князь,
Он вроде князя.
Ему весь свет давно видать.
И, на простор перекрестяся,
Одно он скажет: «Благодать!»
Он не боится духа злого
И не противится судьбе.
Один, среди пути земного,
Хранит он счастье при себе.
Порой лукаво улыбнётся
Над сотворённою строкой,
Непроизвольно застя солнце
По-детски розовой рукой.
«Гори, закат мой благодатный!» –
Он тихо скажет в тот же миг.
Ах, люди, как вам не понятно,
Что он – последний, тот старик!
Вот, от дождя укрыт рогожей,
Идёт, лаская дерева,
Чуть-чуть на Пришвина похожий
И на Саровского едва.
Из берегов выходят реки.
Сады полны живой воды...
Почти что в каждом человеке
Есть эти добрые следы.
Не путь борьбы, не путь угрозы –
Лишь путь любви людей спасёт.
И я гляжу, гляжу, сквозь слёзы,
Как, исчезая, он идёт...
1993

***
 «Я тебя породил – я тебя и убью!» –
Раздаётся над сонной равниной.
И ни сердцу, ни разуму, ни соловью
Не слыхать молчаливого сына.
Шелест уст его ветер ковыльный унёс.
Батько выстрелил в жизнь молодую.
Тело хищно терзал обезумевший пёс...
За любовь, о которой – тоскую...
Он и умер – любя, на безлюбой войне,
На игре мертвецов с мертвецами.
Он стоял, как Иисус, никого не кляня...
Жизнь! О чём говоришь ты с отцами?!
4 сентября 1994
;
***
...Мне жалко бессмертную Душу свою,
А вовсе не эту себя!
(Кто нам подарил упоенье в бою?
Жила я, весь мир Твой любя!)
Мне жаль непокорную Девочку Жизнь,
Доверье и свет синевы,
Что, может, помилует чистую высь,
И вас,
И цветы средь травы...
22 февраля 1996

Подземка

Кто-то пишет на вагонных
Схемах линий, в суету
Нищих будней, век драконий –
Милоту и доброту:
«На юг переезжает
Грачиная семья.
Грачонка провожают
Все школьные друзья».
Кто ты, друг мой? Дай ответ свой.
Имя, имя! Нет, как нет.
Карандашный почерк детский –
На подземке страшных лет.
Твой двойник – иконописец.
Чистоты твоей ушат
Беззащитно льётся в числа,
Что от ужаса дрожат.
Эй! Защитник одиноких!
Напиши ещё стихи –
Про ежонка, про сороку,
Васильки и лопухи!
Погляди открытым сердцем
В обезумевший народ.
Не боись подсыпать перца
В милицейский огород.
Проходи сквозь строй, князь Мышкин
Или Принц Экзюпери...
Будь упрямым, шалунишка,
Но храни себя, храни!
Вызывай мою улыбку,
Юный бог среди горилл.
...Коль исчезнет почерк зыбкий –
Значит, мир тебя убил,
15 апреля 1996;
***
Первые концерты композиторов,
Неземной омытые росой, –
Словно край чудес, не позабытых мной,
Иль полёт над вечною весной.
Крылья у Чайковского и Скрябина,
Крылья у Рахманинова есть.
Не подумайте, что вовсе спятила я:
Смолоду крылаты все мы здесь.
А теперь, тоскуя о потерянном
(Русский инфантилен, так и знай!),
Мы находим, в музыке рассеянный,
Наш невозвратимый, жгучий рай.
Продлевай мелодию желанную,
Дай мне время переоценить.
Главное богатство – даль туманную –
Мир ничем не сможет заменить.
28 мая 1996

***
Пахнет летом.
Пахнет лесом.
Пахнет спелою смолой.
Скользкой хвоей разогретой,
Земляникой молодой.
Пахнет детством.
Пахнет тестом.
Пахнет банною листвой.
Пахнет жизнью – по соседству
С леденящей темнотой.
И в родимое окошко
Я гляжу – не нагляжусь:
Облака, церквушка, стёжка...
Ты держись –
И я держусь.
4 января 1997

***
Нас не учили любви и смерти.
Школа, как лодочка, проплыла.
Всё же (поверьте или проверьте)
Странно и сладко –
В ней жизнь была!
Добрым  Мазаем от половодья
Нас упасали словарь и рояль.

...Мы не своею волей приходим
И ни за что исчезнем, как встарь.
;
Нас оскорбляли, желая такта,
Нас избивали: будьте добрей!
Не обессудь, что хожу не так я
И говорю, как затравленный зверь.
Если б чуть-чуть нашу жизнь жалели!
Если б хоть кто-то её берёг –
Маленький, сжатый в тисках метели,
Хрупкий и мыслящий тёплый цветок!
И ни один не спросил современник:
Девочка, чем ты ещё жива?
Даже священнику хочется денег.
Ну, докажите, что я не права!
Август 1997 – август 1999

***
Шуберт.
И сразу – тепло.
Детскости мягкие руки.
Хрупкое, будто стекло,
Время. И отзвук разлуки.
Мать и доверье !  Вернись !
Нет. Никому мы не нужны.
Что ж, домработница-жизнь,
Полно молиться на дружбу.
Шубы кошачье тепло…
Помнишь ? Нам снился «Щелкунчик».
Мы попадали в  не то,
А раскрутил нас – колдунчик.
Свечек нагар затвердел.
Холод потянет из двери…
Лишних наделано тел,
И бесприютны – все звери.
Кто терпелив – несчастлив.
Старый артист коченеет.
Шуберта юный мотив
Ночью колючею веет.
Холодно. Члены жюри
Явно объяты склерозом.
Были они – звонари,
Благоухали их розы…
Ах, неужели и мы
Здесь заслужили так мало:
Мрак, не поднять головы,
Даже не надо финала ?!
1997-1998

;
***
В этой жизни мы все – сироты,
Дети, брошенные во тьме.
Догадайся: зачем ты? Кто ты?
С кем ты? Что за обет в тебе?
Ах, как быстро мелькают спицы
Пролетевшего смельчака...
Годы – чёрные с белым птицы –
Не устанут нас упрекать.
Мы летим навстречу закату.
Всё, что любит, сжигает плоть.
Мы в закате сгорим когда-то.
Но чего же хотел Господь?
9 марта – 4 мая 1998
***
Что ж удушьем мучит
Торфяной июнь ?
Ждёшь письма, как тучи.
На жару – хоть плюнь.
Пекло. Пекло. Пекло.
Некуда сбежать.
Ледники под пеплом
Начали дрожать…
Не смотрю – не скрою ! –
В ящик новостей.
А смотрю в былое,
Или жду гостей.
Эй ! Пройдись по кронам,
Ветер грозовой,
Оплесни озоном
Дождик озорной !
Тополиной почки
Меж страниц искус
Ты верни, как острый
Отрочества вкус.
Подари мне, милый
Растеряха - дождь,
Лужицы – чернила
Площадей – ладош.
Чтобы жизнь возникла,
Нужен вольный ток
Неба. И каникул
Ливневый звонок.
Там большого лета
Главное письмо
Затерялось где-то
И не прочтено.
Июнь 1999;
***
В симфонии время,
                как в церкви, стоит,
А в песне оно умирает.
Засохшую яблоню,
Сгинувший вид,
Минувшее напоминает.
Недолго живёт
                однодневка судьбы,
Да много напомнить способна:
Исчезнувший мир
                привстаёт на дыбы,
Забытое рвётся из гроба.

А классика наших страстишек чужда.
Юна и цельна бесконечно,
Она одолеет века – не года.
Её предстояние вечно.
31 октября 1998 – 22 августа 1999

***
– Ну чего ты сидишь, как Спиноза?
Отчего не читаешь?
– Тоска.
Не изводится эта заноза,
И в глазах – будто горсти песка.
Перестали захватывать книги!
Только люди волнуют. И путь.

Журналистика – это вериги.
И свобода. И прелесть интриги.

Или пуля финальная...
Пусть !
2 ноября 1998

***
Люди способны смеяться.
Это – смешнее всего!
Не унывать. Не сдаваться
Бренности дня своего,
Люди хохочут открыто,
Вкусно ликуют юнцы...
Радость ещё не убита,
Разум не отдал концы.
Смерти смеёмся на зависть,
Выше её и мудрей,
Слабостями потешаясь
Суетных, сумрачных дней.;
Сладок тот смех над собою.
Свеж его вечный родник.
Рядом с любою бедою –
Юмор, бессмертный старик.
9 июня 1999

***
Ощущение полёта над собой.
Ощущение полёта над судьбой.
Над насилием.
Над страхом.
Над бедой.
Над бесцельной маетой и суетой.
Над неверием в призвание своё.
Над потерями, упрёками, нытьём,
Увереньями, что ты – лишь инфантил,
Трагифарсом всех разменянных квартир.
Катастрофами.
Разломами костей.
Годовыми невиданьями гостей.

Приближением к застенку и петле…
К невозможности дыханья в пустоте…

Ощущение полёта. Вопреки!
Над излучиной родной Москвы-реки,
Униженьем сволотой и нищетой,
Уравниловкой, святою простотой,
Ожиданием пожара и войны,
Вытиранием из памяти – страны…
Ощущение полёта. Всё равно!
Всё погибло; друг предаст и недруг,
Но –
Вот тогда ты и воскресни как поэт!
Потому что нет пути
И смысла нет –
Кроме детства,
Кроме песни,
Кроме слов,
Кроме вечного спасения основ…
12 мая 2003, с. Новоспасское Смоленской области

***
Мои деревенские предки
Убили б меня за стихи.
А после бы плакали: «Детка!
Стихи твои были сладки!»

;
Мои, не писавшие писем,
Неграмотные, как трава, –
Рожали, пахали, косили,
Стирали, кололи дрова…

Спасибо им за интонацию,
За гены всех наших родных,
За нашу несчастную нацию,
За лучший на свете язык…

Вы рано, как яблоки, падали
В могилки Рязани, Москвы…
И бабы по-детски так плакали,
Пугаясь: помрём ведь и мы…

Весёлые, нежные, грубые,
Белёсые и смуглецы…
Как нагло над Шурами-Любами
Хозяйничали подлецы.

Сестрёнки мои безответные!
Мой детский запущенный сад…
Виктимность – от бабки, наверное.
Романтик была, говорят.
Вот так!
Не сложила ни строчечки,
А тоже мечтатель душой…
Кроила да шила сорочечки,
Кормила домашней лапшой.

Поэт не имеет наследников
(Мне Блок неподкупный знаком).
Но вырвалась я из передников.
И стала я их языком.
16 марта 2004 – 25 марта 2005 – 25 апреля 2006

Ипподром
(Памяти Манежа)
           « хотя тут нечего слушать…»
                (В.И.Даль)
Мастер Слухов, –
Сгорели твои слуховые!
Детство Пушкина помнящие, как живые.
Тонко дерево, червем источено, тлело.
Президентская ночка угрозой горела.
И, победный, горел пост-кутузовский год,
Осенивший Манеж гулко-скачущий тот.

;
Ещё будут убиты невинные люди.
Столько судеб сгорит…
Ещё это ли будет?
И кому объяснить (слуха коль не дано),
Что мне жалко тебя, слуховое окно!
А напротив – отныне чужую читалку.
«Старый-новый» и старенький наш МГУ.
И студентку, себя, молодую нахалку,
И своё на экзамене: «Ни бум-бум! У-у-уу!..»
…Как студент шёл на сессию, обликом сер.
Как назад возвращался под Первый концерт!
(Хоть медаль на меня ты сегодня повесь –
Не доходит уже та победная песнь…)
…Всё – вдоль окон. Единственных, памятных окон,
Открывавшихся в небо далёко-далёко…
Разбивался о рамы
Копыт резонанс.
Напевала мне мама
Старинный романс.
Лился звук молоком
В длинном детстве моём.
Наблюдала я сказку облаков над Кремлём…
И над крышей зелёной, и над слуховыми
Мчались мысли метафорами неземными!
Сколько прожито рядом и дружб, и историй.
Сколько смеха и слёз – в шуме аудиторий…
Для меня оживал Девятнадцатый век,
И в пальтишке-футляре шагал человек…
Жалко улицу Чехова! Герцена – жаль,
Будто так и не найденный нами Грааль…
Чем закончен журфак, я не знаю пока –
Дом в Клину я окончила наверняка!
Фильм Таланкина я невзначай услыхала –
И другою судьба с той поры моя стала.
И так рядом ДК наш. И наш БЗК …
Эти Конкурсы-всплески…
О, эти восторги!
Вэна Клайберна тень достаёт до галёрки.
Даже в страшный, чернобыльский, памятный год
Навсегда светлый праздник –
Поиск праздника тот.
А затем – и грозы, и бессмертия гром…
И Москва под дождями –
                наш искренний дом…;
Сачкодромы вы наши! Психодромы родные…
Даль, – ты вдаль не глядел, ты неправ!
То ли барды поют, то ль весны часовые…
Тянет к музыке шею журфака жираф.
Абсолютного слуха
Своего не развив,
Потеряла я музыку,
И достался мне – миф.
Родниковой такой,
Благородной такой
Я не буду уже,
Дождик мой городской.
Дай черпнуть чистоты.
Оплесни мне окно.
Слуховое оно.
До конца.
Всё равно.
16 марта 2004 – 25 марта 2005 – 25 апреля 2006

***
По лунному лучу
Уходишь от меня
Упорной и слепой
сомнамбулы походкой.
Тебя позвать хочу, –
Но луч не знает дня.
Всё глуше отзыв твой –
И реже плач мой кроткий.
Ты здесь – и ты нигде.
Ты – жизнь моя и кровь.
Ты – яблока судьбы вторая половинка.
Ты – вызов моей беде.
Ты стала вихрем слов.
И одиночества початой четвертинкой.
Тебя мне не догнать.
Объятий не сомкнуть.
И мокрые не целовать ресницы.
Зачем же, до сих пор,
Презрев размолвок муть,
Друг так отчётливо и чисто снится?
Ты – правда и печаль.
Ты – выдумка моя.
Ты – плачущий огонь,
Что порожденье Фета...
Ты – шрам мой навсегда от этого огня
И на Святой Горе немеркнущее лето.;
Мне ведомо теперь, зачем в иных мирах
Живёт одна из лучших на Земле мелодий.
Всё истинное побеждает страх,
Преображается,
Но не проходит !
16-21 апреля 2008

Мавка
                « Нет, я жива!
                И жить я буду вечно.
                Есть в сердце у меня
                То, что бессмертно...»
                (Леся Украинка)
...Куда ты ушла –
Я не чую, не знаю.
Ты – девочка Мальва,
Ты Мавка лесная.
Ты – сорванный ветром нездешний цветок,
Упавший безвестным в зелёный исток.

И сразу злорадная выпь закричала,
Когда ты покорно клонилась к началу.

Зачем мы терзали друг друга?
Не знаю.
То – навь и затменье, морока лесная,
Лохматая нечисть глухой старины,
Коряги, чьи завистью души полны.

А я – на свободе.
Не с ними, не с ними!
Я дам тебе новое, вещее имя!
И – только одна – от забвенья спасу
Я сердце твоё, что у сердца несу.

Ты в снах появляешься, друг мой чудесный.
Меня утешаешь. Твердишь: «Я воскресла!»

В котором мы встретимся снова столетье?
Я верю во встречу.
Мы – дети.
Мы – дети...
Ноябрь 2008
;
   «Повести о лесах» Паустовского
                «Когда от бессилья сжимаются кисти...»
(Из ранних стихов Тани)

Когда тебе снятся кошмары погонь,
Запомни: спасение – встречный огонь!
Твой лес выжигают, шипит клевета,
Мерзавцы слагают дрова для костра,
Который тебе уготовала ложь –
А ты не сдаёшься: стихи издаёшь!

Не прячься. Не сетуй. Навстречу иди.
Не прячь своё сердце и рану в груди.
И в пику попыткам тебя запугать,
Унизить с улитку, смешком доконать, –
Скажи: да, невинна любовь и мечта!
... И встречной лавиной огня правота
Задушит пожар в заповедном лесу.

...Я милое имя от тлена спасу !
1–2 июля 2008, Пушкинские горы

Анданте кантабиле

Любовь сквозь корявую форму услышать,
Шершавую строчку – простить.
Мне – поле моё перейти,
Только б выжить,
Где пульса теряется нить.

Бессмертие мне по руке предсказали,
А старость – она не моя.
Всё поле уходит в небесные дали –
Не тропочка, не колея.

Не плачьте! Ведь сердце готово на муку,
Свобода его – наразрыв.

...Мне только пожать бы горячую руку,
До крови губу закусив.
7 мая 1990, Фроловское, под Клином
(После операции на щитовидке)

В больнице

«–…А я кормила партизан.
Они хитро; стучали: в крышу.
(Иначе, выхватив наган,
Придёт немчина, всё услышит).;
Обманывали нас враги –
Стучали в стенку, только – глупо:
«Эй, матка, матка, – помоги!
Я – партизан, я без тулупа,
Я без сапог и без порток,
И весь до косточек продрог…»

Хватала я ухват с подпечья:
«Ступай-ка с миром! Покалечу!
Нема нияких партызан!
Катись отселя, фулюган!»

Но мне сказал один из них:
«Не трону киндеров твоих.
Тебя опекой не покину:
Вы будто с неба в снег и –
        сына
Родного, беленького, мне
Спустили тайно на войне.
Мне эта не нужна война,
Возьми, пожалуйста, пшена…
Я чувствую: близка расплата,
Мне не дойти до фатерлянда.
Запомни: б а у э р  я. Нихт –
Не трону киндеров твоих!»
………………………………
Ещё видала я расстрелы…
Ой, глазоньки мои как целы!
Да где же милосердный Бог?
Всех дачников согнали в лог…
Детей невинных, жён, старух…
(Я не могу – мутится дух…)
А палачи – свои. Свои?!
Враги глумились: «Шнель!
Бери
Одёжу с мёртвых! Кто твоя
Возьмёт одёжа? Шнель, свинья!
Твои придут – тебе капут.
В грязь! Надевай их платье!
Гут…»
Меня трясло, как в осень  – лист.
Но совести остаток – чист.

Я не едала пирогов,
Но не боялась я врагов.
И говорила прямо им,
Что у меня на фронте – сын,
Что у меня на фронте – пан,
Что хлеб Сибири не пропал, ;
И с голодухи не помрёт,
Пока сражается,
Народ.

… Ну, ели же фашиста вши!
Худые немцу вышли щи:
На всех возмездие пришло,
Как наши грянули в село.
Тут фрицы кинулись тикать,
А мёда хотца! Ульи –
    хвать…
Пчелиная как выйдет мать!
Да с нею рой. За ним –
    второй…
……………………………..
Всех уложили под горой
 Артиллеристы.
Шла пальба –
Аж раскатись моя изба!
…………………………….
Детишек сколько родила?
Дочурка, девочка цела.
Да сыновья, да вся семья.
Их семь, сынов-то, у меня!
…Лишь старшенький в земле почил,
Что в пулемётчиках служил.
Ох, – восемнадцати годков.
Куда! – вдали от земляков
Кажись, в Курляндии сложил
Он буйну голову. Там жил
Какой-то барин…
Во дворце
Старинном,
В золотом венце
Спит мой царевич, Ваня мой.

Ну, что ж, – пора и на покой.
Простыли щи. Ищи = свищи.
А что я пла;чу – не взыщи;
Кто не; жил, тот не плачет пусть.
И не поймёт он нашу грусть…»

В палату тихо поплелась.
Зря высокая зажглась.
Вдруг – нимб вознёсся золотой
И над вечернею Москвой,
И над Смоленскою землёй,
Над этой бабушкой седой.
;
Нет ни медальки у неё,
…А в горнице висит бельё.
Малым - мало; она сыта –
И тут же делом занята:
Чего сварить, кому помочь.
И не корить – ни, Боже! – дочь.
«У Вас – Твардовского глаза!» –
Хотела было ей сказать,
Но удивленье в тот же миг
Сковало косный мой язык.
28 ноября 1986

***
Мне не хватает стариков.
Зачем их след в тумане тает?
Как голоса былых веков,
Мне Колесовых не хватает.
Их честь и разум заменить
Шумливый круг друзей не может.
Пока судеб прядётся нить,
Ровесник словом не поможет.
А старики, а старики –
Те всё на свете понимают.
Живут в тиши, как родники,
Журчат, ворчат – и боль снимают.
Я к ним, голодная, тянусь.
Мне их чудачества – отрадой,
Как некорыстие, как Русь,
Как дом дощатый за оградой.
Храни их души, мирный век!
Гори теплей, закат осенний.
Над деревенькою соседней
Замедли, время, свой разбег.
Начало 80-ых

Спасатель

Есть праздник у меня.
Есть день Седьмого мая,
Когда алмазный дождь
и резок, и сквозист,
И ландыш твой вот-вот раскрыто
закивает
Жемчужным погремком,
чей дух для сердца мглист.
В спелёнутых лесах тревожно спит
полцарства
И только знака ждёт:
примчится юный Бог…;
Скитайся, всадник мой,
изведай все мытарства,
Сто медных износи, сто кожаных сапог.
Преодолей тоску, артист и странник
вечный,
Свободой победи и выстрадай себя.
Я слышу. Я с тобой. Тяжел твой
крест конечный.
Но улыбнулся ты, весенний мир любя.
Среди календаря, средь крови
календарной
И дни без чисел есть, и годы без лица,
Но девочка-Заря рукою благодарной
Кровавую росу сотрёт из-под венца.
Святися и ликуй, Рожденье дорогое,
Коль многим не слышно; –
звучи для чутких душ.
Звени, как русский лес.
Нам пропадать не сто;ит.
Смывай с раздумий тлен,
грозы задорной душ.
Вот этот скромный дом
храни, моя усталость,
И всю сирень отдай
лишь девочке-Заре.
…Есть в имени твоём всё,
что в Судьбе сказалось:
И крылья, и печаль –
Желанный, Дезире!
Ты, чаемый в веках,
как тайный День Победы,
Незримой жизни друг,
труби в певучий рог,
Народа вещий смысл не прост
и не изведан –
Кто знает, сколько впрямь
ведёт к нему дорог…
май 1990

***
Памяти Нины Костериной
Вы были на свете.
А мы вас играем.
Вы были живыми.
А мы умираем.
Мы – только подростки.
Мы – только актёры.
Вы нам сохранили луга и озёра,
И счастье тоски,;
И седые виски,
И нашу Москву,
Смельчаки-волонтёры !
Вы были безумцы –
Мы умные слишком
Своим развитым, но незрелым умишком.
Вы были – характер.
А мы - мягкотелы.
Но подвига сердце с пелёнок хотело !
Вы пали бойцами, сгорев как болиды, -
Мы медленной боли увидели виды.
Вы вмиг повзрослели,
Не зная про жалость,
Чтоб Вечная Жалость
Потомкам досталась,
И, путь обывателя резко отринув,
Смогли не казать неприятелю спину.
Порой – близоруки душой и глазами…
Но – сдали экзамен.
Вы сдали экзамен…

Мы – дети квартир,
Витаминов,
Искусства…
Мы так берегли
Сокровенные чувства !
Я Нину сыграла
И жизнь прожила,
Но вряд ли счастливей, чем Нина была.

За счастье всегда наступает расплата.
И ты понимала: покоя не надо.
Отец оклеветан…
А стоит ли жить –
Судьбе и войне, а не детству решить.
Отринула всё – и осталась невинна.
…Спасибо, солдат моей Совести
Нина !
Валькирия леса под Наро-Фоминском,
Скуластая девочка, -
Вечно ты близко !

Разговор о том свете
Посвящается  В.Л.Леви
-…Так расскажи, о чём там говорят ?
- А там не разглагольствуют. Молчат.
- Там – что ? Могилы предков ? Смех детей ?
- Там серый соловей. Да сень ветвей.
- Не понимаю: рай там ? Или – как ?;
- Там лето. Сад. И старый дом, чудак !
- Там есть война ? Любовь ? Обида ? Ложь ?
- Там дождь идёт. Слепой и тёплый дождь.
Дощатый дом измок.
И оттого
Там крепко ждут
Ребёнка своего !
Там есть огромный радостный покой.
И он не спорит с лесом и рекой.
И по реке плывёшь ты, человек,
Плывёшь в тумане –
С берега
На брег.
16-17 апреля 2006;
Вербное – и Страстная неделя

;


















НАПЕВАЛА  МНЕ  МАМА
;
***
Какая буря зацепила
Меня обветренным крылом?
Бежала я что было силы –
И дождь врывался в тёплый дом.
Он в нем хозяйничал так мокро,
Он всю террасу затопил,
Он за день высветлил все стекла
И лампу чахлую залил...
А я бежала по дубравам,
Сквозь перелески, сосняки,
И оставалась где-то справа
Плотина шумная реки...
Лес пролистал гряду июлей.
Летя, как будто на коне,
Я так хотела слиться с бурей –
Ей всё откликнулось во мне!
...В листву холодную зарылась
Костра ребячьего зола.
Я, наконец, остановилась.
Я ничего не догнала.
Мне только кровь в виски стучится,
И руки словно бы в золе.
Как будто пролетела птица –
И стало тихо на земле.
Но слушай, буря, слушай: если
Ты снова вспомнишь край земной, –
Мои покинутые песни, –
О, прозвучите надо мной!
Середина 70-ых (из сборника «Серебряный бор»)

***
– Птица зовёт...
Окликает...
– Пустое!
Это – весна, где надежды – не в счёт.
Гнездышко вьёт
И детишек покоит.
– Нет. Ошибаешься:
Птица зовёт!
– Некуда звать.
Колесом календарик
Снова прикатит в заснеженный лес.
Лыжи намажет
И ёлку подарит.
После воскликнет, что кто-то воскрес...
Жизнь, как Фемида,
Слепа, инстинктивна,
И человечий конечен полёт...;
– Знаю, что это во многом наивно!
Всё-таки верится:
Птица зовет…
24 марта 2004

***
Я – не писатель.
Я – свидетель.
Я – в Апокалипсис глядетель.
Язык безмолвных праотцов.
Я – не борец.
Не сочинитель.
Я – ваш бесплатный обвинитель.
И ваш защитник от борцов.
Нет: не фантазией прекрасной,
Не грустной истиной ужасной –
Самой собой жива Душа,
Пока она поёт, рисует
И о неведомом тоскует,
Неизъяснимо хороша!
Но эти рабские заботы –
Предтеча мата и блевоты,
Подобье дыбы и тюрьмы.
Неужто мы на то родимся,
Что мы стихи писать годимся,
Но не нужны России мы?!

Капкан нужды,
Капкан болезни,
Цветенье буржуазной плесени,
Издёвки быдла над творцом.
Судьба заброшена. Забыта.
Изломана. В поддых избита.
Талант оплёван продавцом.
Мысль, как собака, издыхает.
Уже ничто не привлекает –
Кто б день покоя изобрёл!
Но разве цель пути – в покое?
Придумай кто-нибудь такое –
Чтоб за руку меня увёл
Из мрачной муки, как ребёнка...
Куда? В родимую сторонку
Былых надежд,
Былых невежд,
Плывущей над садами песни...
Мечта о Музыке, – воскресни!
Перевали земной рубеж!

;
Творец – подросток.
Слышишь? Слушай:
Твои последние игрушки
С тобой уходят в долгий путь.
Они добры. Они смеются.
Они уродству не сдаются.
Их надо с честью помянуть.

Здесь – и себя уже не жалко...
Базара бранную считалку
Неужто станем повторять?
Не эти книги нас учили.
Не в эти сети мы спешили.
Их не устанем разрывать.
Здесь беспрестанно унижали
Твои заветные скрижали,
А ты в себе не виноват!
Мир просто глуп.
Но кто ты, милый?

.. .Лишь сад колеблется унылый
Да вещи старые лежат...
5 июля 2001 Востряково (Солнцево), с/т «Мичуринец»

***
Вечность мне темна
и непонятна.
Я мгновенье знаю
и пою.
Не к лицу родимые мне пятна:
Мне скитанье – дом,
Я путь люблю!
Но не космос-хаос обнимаю,
Не бессмертье магов и жрецов:
Отрочество запечатлеваю,
Дорогое юности лицо.

Пошумите вы, леса земные,
Дождики грибные, проливные...
22 февраля 1997 — 6 октября 2006

***
Филологу Л.К.Швецовой

Как дерево – наивною листвой,
Так человек оденется надеждой,
Вновь подчиняя воле голос свой,
Не покоряя вещего – невежде.
Как дерево, обронит он листву.;
И будет в даль холодную глядеться...
Что силы даст осилить пустоту?
Одно: реанимированье детства.
23 сентября — 7 мая 2006

Огород

Заглохший сад.
Костры кипрея.
И тишина – невмоготу...
Здесь мама с дочкою стареют.
Иль не стареют, а растут?
...В огонь летят куски тетрадок,
Он разгорается с трудом...
И странен, и до боли сладок
Мой утлый, влажный, дачный дом.
Причал садового участка.
Пять соток счастья глупышей.
С тобой – чур, чур! – не повстречаться,
Антиэстетика вещей:
Гнилые, хлипкие порожки,
Комод – прабабушке привет,
Бомжиха – кошка на дорожке,
Что хнычет: пустишь или нет?
Но здесь мы тоже прорастали.
Боялись атомной войны...
Взахлёб впервые записали
Стихами отрочества сны...
Легенды жалкого семейства...
И, Голсуорси не читав,
Мы всё же верили всё детство,
Что жили в лучшей из держав.
…Здесь были прятки-хоронюшки
И обливанья — от жары.
И, на перине и подушке,
Нырянья в книжные миры...
Трансцендентальных состояний
Озноб. (Лишь в детстве – тот астрал!)
Неосторожность излияний...
(Нельзя – родным! Кто б это знал...)
Малина. Мамино варенье.
Цветных стекляшек волшебство...
И первого стихотворенья
Ожог и слезы. Торжество!
;
Здесь первый пойман был карасик.
Освоен папочкин «Прогресс».
Но... Жаль Муму. Неправ Герасим.
Его хозяйка — ведьма, бес!

Купанье; салки и считалки...
Поэмы «Кеннеди»... «Хрущёв»...
И кукурузу было жалко:
Ну, не росла никак, и всё!

Я предсказала президенту
Его трагический конец,
Не помышляя ни момента:
Готовлю тёрн ему в венец
………………………………..
Летела в небе Терешкова.
Гордилась подвигом семья...
И потешалась позже школа
Поэмой Танькиного Дня...

Я рисовала нос де Голля –
От смеха даже бок болел...

И пело ласковое поле,
И весь посёлок тихо пел.
Пел трезвый, пел и чуть подвыпив,
Пел, поминая древний чин...
Куда-то сволочь волокли ведь
Однажды четверо мужчин!

...Отец и мама вечерами
Своё затянут в унисон –
И над халупами – сиянье,
И «Восемнадцать лет» – как сон...
А керосин горит в коптилке...
Закат... И, вроде, дождь прошёл...
Нет, – не было у нас бутылки,
Но как же было хорошо!

Тургенев, Чехов и Есенин,
Твардовский, Лермонтов, Шукшин...
И – Пушкин, темногубый гений!
Вот – мир. В 12 с небольшим...

Простонародные соседи,
Зелёный рай садовых куп –
Всё обращалось вдохновеньем,
Витавшим возле юных губ.
Затем он стал мне ненавистен.;
Презренной кличкой «огород»
Я заклеймила эти листья,
Забор, крыжовник и компот...

Как странно, зыбко, вполовину
Вернулся призрачный мирок!
Я навсегда его покину.
Его не жалко – видит Бог!
Здесь дождь давно течёт сквозь крышу.
И кошке мне не объяснить,
Что обветшала эта ниша,
Что мне зверька – не приютить...

Уедут женщины. А дети
Гнездо иное обретут,
Когда, в каникульном рассвете,
Они внезапно подрастут.
И прекратятся «хоронюшки»,
Садовый их, дощатый рай,
Картишки, мамины подружки...
Общенья радость через край!

Здесь можно жить – светло и шумно,
Велосипедами звеня,
Банально, глупо или умно,
Но только... только без меня.

Я ухожу. Нельзя здесь ныне.
Здесь только призраки живут.
А наши детские святыни
Умчались, верно, на Луну,
Где и теперь живет Никита,
И сеет-веет свой маис,
И где техасец миловидный
Играет песенки на «бис»...

Да, я всё слышу, как нетленно
Средь наших яблонек звучат,
Неостывающей Вселенной,
Шаги погодков... и внучат...

И не пришёл ещё Лопахин,
Не грохнул Трощенко топор, –
Где мой отец в простой рубахе
Не водрузил ещё забор.
;
...Закат угас – не гаснет песня
И топот ног, и детский визг
Воскресшей жизни –
Дружной, тесной...
Промчавшейся, как птичий писк.
10 февраля 2002 - 25 марта 2005 - 26 апреля 2006
Москва - Солнцево (Востряково) - Москва

***
О лучших днях,
Дарованных нам жизнью,
Не забывай
В печальной полумгле,
Когда сдаётся:
Облетели числа
Длиной твоих скитаний на Земле...
Когда ничто не греет, не спасает,
И впереди - тоска и Крестный путь, –
Не позабудь о непорочном рае,
О Детстве до конца – не позабудь!

Ошибка, что оно от нас уходит:
Оно уходит в нас,
Так тихий Спас,
Какой-нибудь из памятных мелодий,
Бессмертным выраженьем добрых глаз…

И Музыка, на клавишах и крыльях,
К тебе слетит, обнимет горячо,
Спасая от насилья и бессилья, –
Как упасала в юности ещё...
27 сентября 2002 —10 декабря 2004

***
Опять слетается народ
На музыкальный мёд.
И время будто не идёт,
Но всё-таки идёт.
Меня опять влечёт судьба
К стекляшкам этих люстр,
В аншлагу, зал мой...
без тебя
Мне воздух жизни пуст!
Намоленный оркестром свод
В грядущее плывёт.
Но где там крест мой? Имя? Г од? –
Никто не разберёт...
А я любила этот пыл
Заоблачной судьбы.;
Он праздником бесспорным был –
Его вкусили мы.
Наш ныне праздник разорён.
Но память так свежа,
Как вен разрезанных
бульон,
Что капает – с ножа...
Нет сил терпеть.
Нет сил дышать.
Нет силы утром жить.
Опять скорбеть,
Опять вставать,
Едою дорожить.
Жить на пределе скудных лет,
За гранью бытия...
И всё же ты – бесспорный свет,
Консерватория!
Тобою я себя креплю,
Тобой учусь любви,
О вдохновении молю,
Когда я – на мели.

Читальный зал и телеграф,
Почтамт, аптека, суд –
К твоим подмосткам, где орган,
Извечно приведут!

И я под бронзовой рукой
Свой доживаю век,
Где даже памятник порой
Вздохнёт, как человек...
16 ноября 2003, на концерте памяти
 Олега Кагана, –7 мая 2006

Зимняя песенка
    (именины)
«...Снег выпал только в январе...»
(А.С. Пушкин)
... А двадцать пятого –
он как повалит, снег!
И рассмеялся слабый человек:
Цела и ёлочка,
Придут друзья,
Накроем стол –
без праздника нельзя...
Снег на Татьяну? –
Будет урожай.
Метель, щедрее город обряжай!
Так воздух чист,;
Когда летит снежок.
Так взгляд лучист,
Когда звонит – дружок ...
/А за окном ворона пятый год
Своё гнездо от вора бережёт.
И снег ей люб. И ей тепло в гнезде.
Берёза – что? Берёзы есть везде.../
И церковка сквозь рощицу видна.
«Динь-динь! Татьяна!» – говорит она.
Я форточку открою, чтоб слышней
Трезвонил ты, звонарь судьбы моей.
Ещё мы в круг любимцев соберём
И под гитару что-нибудь споём.
Ещё не все осипли голоса.
Дай молодости мне на два часа!
Овсень, овсень, дай птицам пирога!..
Синицы скоро огласят луга.
И Фебруарий свой прикатит Феб.
А после – будет сладок Пасхи хлеб.
...И снег идёт, весны слышнее звень.
И не кончается Татьянин день.
27 января - 25 марта 2005

***
Пришёл февраль.
И больше ничего.
Спасибо, сердце Детства моего!
Тебя разнарядила я давно
И, поздней ночью, выкину в окно.
Ты прянешь в темень, как парашютист,
И сядешь в снег, как запоздалый лист.
Иголками не буду я сорить,
Тебя мусоропроводу дарить.
Всё занесёт февральский снегопад!
Он бушевать перед весною рад.
Он ёлочку укроет пеленой.
Останутся иголочки со мной.
А завтра – солнце, бич моим глазам.
И от него спастись уже нельзя...
Куда зовёт лазурный небосвод?
Куда бежать? Назад, а не вперёд...
Туда, где все блокноты, все долги,
Где скоро будет не видать ни зги,
Г де всё, чем я дышала и дышу,
О чём скажу,
Чего – не расскажу...
;
Пилоты чертят в небесах опять
Какой-то шифр. Его не распознать.
Быть может, это школьник, что мелок
О доску крошит, торопя звонок?
Растают эти белые стихи.
Душа! Хотя бы крохи сбереги!
Сама - хоть улетай, хоть пропадай, –
Но выручай свой заповедный край...

Спасибо, ёлка! Пустота в груди...
Как хорошо, что Пасха впереди!
2 февраля - 18 февраля 2004 - 7 мая 2006

Мне снятся комнаты...

Мне снятся комнаты,
которых больше нет,
Они живут в моём воображенье,
И коридор – катай велосипед! –
Тех золотистых комнат продолженье.

Повремени же открывать свой фронт, –
Разменщик, террорист, евроремонт...
Здесь всё прошло – и всё ещё пройдет,
И почему-то бесконечно длится.
Я вижу жизни каждый долгий год,
Я слышу речь и вглядываюсь в лица.

Стрекочет «Зингер» (бабушка жива).
В окно видать село (снесут, одначе).
«А богатырь-то спит!» – отца слова.
И это братик мой?!
(Ребенок плачет).

Вот пробежала хлопотливо мать...
На кухне – диспут. /Все соседи в сборе/.
Вот брат полез за сахаром опять –
Он диатезник, луковое горе...
Мать битый час о прошлом говорит.
Но вставить слово? Мне? – Помилуй, Боже!
Так интересно: в ней актриса спит.
А все-таки обидно: как же?.. Что же?..

Мелодии загадочный цветок
В моем сознанье часто расцветает.
Приёмничек трофейный – вот исток
Свободы, что ребенку – не хватает!
;
Тревожат песни, будто прежде мы
Уже когда-то жили, пели, были,
Прошли пути войны и целины,
Но только отчего-то всё забыли...

И - шок, обрыв: ведь все... Ведь я умру!
Как можно, люди, говорить муру?!

Я старше и мудрее становлюсь
От ливня книг в моей библиотеке.
И с лирикой уже не расстаюсь.
Мне Сетон-Томпсон увлажняет веки.

Зов пионерских песен лечит горе.
Но... кто покойник следующий вскоре?!
Мне муха-мысль покоя не даёт,
А сердце все про «чибиса» поёт,
Про небо, лес и вечную денницу,
И пришвинскую чистую страницу.

А скоро Чехов к девочке придёт,
И «Мартин Иден» лондоновский глянет,
Рахманиновский колокол вздохнёт –
И Аввакума истиною грянет.

Что здесь прошло? – Ничто здесь не прошло,
А только детство, отрочество, зрелость...
Здесь существо стихами изошло,
Здесь так мечталось, верилось и пелось!

Здесь Кеннеди... Убийство – как обвал...
С любовью первой – отрочества мета.
Задачек философских тяжких шквал.
Останкино…Усадеб идеал...
ВДНХ – Америки примета!

Здесь были мы студентами – затем,
Чтоб в школу снова, на спектакль, вернуться.
Мы возвращались, в общем-то к себе.
Хотелось долго спать и не проснуться...
О, «Мартин Иден»! Друг один заснул...
Он красный видел свет, он слышал гул...

Пластинки запылённые молчат.
Тогда они мне ласку заменяли.
И каждая – события печать,
До трещинки родное изначалье!
Симфонии. Вас больше не верну.
Я, как душе, вам, честным, благодарна.;
Вы подарили жизни цель одну –
Её не объяснить мне и подавно...
А дети жмутся стайкой к старикам.
Расти нам неохота, дуракам.

Картинки репродукций, «Огоньки»,
Четыре-три диковинных поездки,
Да фильмы, что от жизни далеки, –
Я благодарна вам всем сердцем детским!

От рака два родителя ушли.
Живьём в котле двора мой брат сварился
Но сказку ты в архивы запиши:
Иван мой – не воскрес, не обновился...

Страшнее смерти – ржавчина в зрачках,
Эрозия души былых мальчишек,
Манкурт вампирства в сытых старичках.
Войны легенды – и теплей, и ближе!

Отца пижама в сумраке висит...
Нас в этом мире слишком часто били,
Не замечая, что свеча – горит...
Любили слепо нас?
Иль не любили?
Здесь жизнь погибла?
Нет. Я не про то...
Я – о сентябрьской утренней одышке,
Когда, прикрыв меня полой пальто,
Мать торопила:
школа...
сумка...
книжки...
Сентябрьский прилепился к сердцу лист.
Трубит вдали недетский мой горнист.

«Щелкунчик» время ёлок означал,
И созиданьем полнилось начало,
И ни одна душа не прокричала,
Что на пустырь похож родной причал.
Что проку в долгой юности моей?
Кому какая польза? Нет и славы.
Я неземных видала ширь полей,
Связуя времена...
Все дети – правы.
26 апреля 2004, Москва - 8 октября 2005, Киев

;
Детский альбом

«...И, засыпая, он чувствовал себя так хорошо, так
бесконечно хорошо, как давно себя не чувствовал...»
«...единственное существо на свете, научившее волка любви»
(Э.Сетон-Томпсон. Рассказы о животных)

Я не могу себе простить:
Я Зайца предала.
Игрушку не сумев помыть,
Земле не предала...
И не отправила в музей
Дошкольную любовь,
Где нет и не было друзей –
Лишь мифы вновь и вновь.

Но этот миф меня спасал,
Со мною день и ночь.
Не бил меня и не кусал,
Всегда готов помочь.

Ушастый, словно Горбунок,
Находка для детей,
Одет, как сельский паренёк,
Вот только без лаптей.

Как рукавицу, на ладонь
Его я натяну,
И он – щекою только тронь –
Жалел меня одну.
Он был военный. Командир.
Он был вооружён.
Он строил Справедливый Мир,
Где каждый зверь прощён.
На самолёте он летал
(В коробке обувной)
И с Буратино побеждал
Фашистов, как герой.

Охотник, лыжник под ружьём –
Его был лютый враг.
Но был Чапай его вождём
/Ну, с логикой – никак!/

В альбомах детских длился фильм:
Собачек оседлав,
Как психи, зайчики неслись:
Урра! Пиф-паф! Бах-бах!;
Ты что наделал, дед Мазай,
С моею головой?
Скорей из лодки вылезай,
Пока ещё живой...

Отец мой в ужас приходил
От сонма этих морд,
Как будто был там крокодил,
Сожравший город-торт.

Смотрела я, похолодев,
Не смея бунтовать,
Как драл отец, шипя сквозь гнев,
Тетрадь, ещё тетрадь...
Его священник воспитал.
Боялся он ... рогов.
А сердца детского не знал,
И плохо знал богов.

Я всё пыталась рисовать,
Смотря на двойника,
И даже письма (в снег) совать
Для доброго зверька...

Большая,  дылдочка уже,
Нуждалась я в друзьях,
Не зная, что друзья – в душе,
Их здесь найти нельзя...
Однажды я пришла домой
(Лети, портфель, под стул!), –
А под ногами – мой герой
Уже навек уснул.

…Негодной тряпкой он лежал,
От детства почернел.
И взглядом будто умолял:
Спаси! Я заболел!

...Я ужаснулась: это – он?!
Я школьница была.
И куклу – в угол, под диван!
/Мотнулась голова/.
И ветошь байковых ушей,
Не розовых давно,
Исчезла в завали вещей,
Как Анкино кино.

... А может, вправду где-то жил
Мой Заяц-Бибобо?;
И от беды меня хранил
Игрушечный мой Бог,
Как Сетон-Томпсон, мой поэт,
Концовки чьих поэм,
От зверушачьих, Божьих лет,
Меня забрали в плен...
26 декабря 2004 - 2 мая 2006

Станция «Театральная»
Ничто сполна не повторяется...
Ты был в беспечности горазд.
Нам наше счастье доверяется
Сверх сил и мер, но только раз.
Всё мимолетней наши радости
И всё значимей потому,
Что год сверкнувший – удаляется,
И повторенья нет ему.
Судьба ли сердце исковеркала?
Казался замкнут жизни круг.
Но это лето пионерское
Мне всю меня вернуло вдруг.
Каким-то там руководителем
Я в клубе временно была.
И для детей, и для родителей
Спектаклей пять изобрела.
Хотите верить, не хотите ли –
Я жизнь в то лето обрела.
Покинув гнусную редакцию,
Как затяжной кошмарный сон,
Концерт я услыхала клавишный,
Запевший с лесом в унисон.
Мне лето в лагере запомнится,
Как ячменя усы, рыжи,
И как июньская бессонница,
И как июльские стрижи.
Как банный запах полдня жаркого,
Лугов распаренных настой,
Река холодная и сладкая,
Поэма просеки лесной,
Где золотого зверобоя
Лицо прекрасное рябое.
Нет! Как сельцо с куриным запахом
Мне до него рукой подать,
Там, видя две ветлы лохматые,
От счастья хочется рыдать...
Как благодарность августовская,
Недели, что легли, легки,
Как старый томик Паустовского;
И эти, новые, стихи...
Я ожидала книжку первую.
Зубрила «Повесть о лесах»,
Прополоскавшись всеми нервами
В тучковских тучных небесах.
Я убегала на свидание
С ручьем коровьим по утрам.
Вокруг меня хранил предания
Еловый бор, зелёный храм.
У жизни вкус лесного яблока...
Я научилась понимать
Всё, что давно, как песня зяблика,
Умело память волновать.
Порой баян звучал в деревне,
То Борька – клубный гармонист –
Так выкомаривал затейно
Под перепляс и пересвист.
Нежданно праздник всем подарен,
Частушки, дроби выводя;
И кто-то – «Таня!» – из тумана
Звал, как родную дочь, меня…
Какие сумерки в России,
Когда кругом – луга в цвету!
Какие люди дорогие,
Когда не петь – невмоготу…
А может, детство наше лучшее
Еще прожить нам надлежит?
Оно вдали, оно за кручами
И неопознано, лежит...
И в тридцать лет, как лет в четырнадцать,
Душа свободна и дика.
И даже юность и бесхитростность
В ней не утрачены пока,
Но лишь придушены слегка...
Ещё один секрет откроется:
В то лето с белою бессонницей,
С закатом над лесной грядой,
Ждала я: лёд разлуки тронется
И будем вместе мы с тобой...
Весь месяц. Месяц! Боже мой...
Но тщетно: ум повинный клонится.
Не равнодушие виной:
Мой друг, с бедою, как сумой,
Не мог расстаться. Но, без сил,
Зарницей счастья
Мне светил...
Октябрь 1984 — июнь 2006;
***
 «Никогда ни о чём не жалейте вдогонку...»
(Андрей Дементьев)
Чужим умом удобно жить.
Но лишь ребёнку...
Я не устану дорожить
Страстей воронкой.
Я не устану ворожить
Над кипой писем.
Над рукописями трястись.
Путь - независим!

Мутится озеро души
Иль не мутится,
Со мной навек в ночной тиши –
Звезда и птица.
Без этой боли о былом
Мы все - манкурты.
Ему, листая свой альбом,
Не дай заснуть ты.
Не комкай прошлое!
Храни
Всё то, что живо,
Осмысли письма, судьбы, дни.
Забвенье - лживо!

И, стойко верная друзьям,
Познанью, Чуду,-

Жалеть вдогонку буду я,
Жалеть я буду...
18 – 20 апреля 2009. Страстная суббота

***
...Вся музыка отзвучала,
Откланялась,
Уплыла,
Ушла к вековому началу,
И лучше ещё, чем была.

Все книги отшелестели,
Отрадовали,
Отклялись,
Весенней цветущей метелью
В судьбе ненароком сбылись.

Вот это и стало молитвой,
И сутью моей, и путём,;
И чашкою счастья разбитой,
И фронтом, что не обретён.

И окна родной Третьяковки,
И фильмы про  дом, где живём, -
Пролёткой лошадки московской
Упрятались за окоём.

Осталась родная столица,
История, мачта, мечта...
Да остро любимые лица –
Забытым - не счесть! - не чета.

Осталась текучая память,
Та книга, какую - пишу.
И жизни, и музыки замять,
Которым я принадлежу.
4 мая 2009 года. - Свиблово.

***
 « ...До боли
Нам ясен долгий путь...»
(Александр Блок)
Рахманинов...
Колокола гудут...
Откуда эти скитники бредут?
Из древней, заповеданной Руси?
Из грусти - высоко на небеси?
Я им внимала в юности своей.
Они слышны -
то слабо, то сильней...
Какой-то журавлиный клёкот в них.
Открытость жизни. Космоса родник.
В них чей-то вой –
И слезы допьяна...
И вечный бой!
И вечная война...
Они про Аввакума помнят стон.
Речь не о том, каким крестись перстом,-
Но если человек ты по судьбе,-
Сильнее смерти истина в тебе.

История и совесть в них слышна.
Стрела сквозь звон заветный их прошла.
И вот опели путь моей любви...
А кто мы? Что мы?

То, что мы смогли.
14-18 марта 2008;
***
Что в моей шкатулке?
Очень мало.
Память, как я вещи в школу собирала.
Вот пенал, вот новый рыженький портфель ...
Братик плачет –
Это значит:
Не мешай, сестрёнка - главная теперь ...
Простор коммуналки.
Летом - сирый сад ...
Но гремит по радио Гагарина парад!
На земле и в небе - радость больше нас.
/Вроде Дня Победы
Во второй раз/.
А ещё - наследье книг.
Неспособность к драке.
Телевизор КВН. Человек во фраке.
Ой, куда-то он летит? Машет руками ...
Но летим и мы за ним - куда, не знаем сами.
Старшие классы.
Первых чувств ложь,
Из которых шубу вовек не сошьёшь.
Но, что ты наделал, театрика вертеп?!
Дал ты мне опиум и отнял - хлеб ...
Отразилась эта милость
В горстке выросших подростков –
Ученических и мученических судеб.
Что осталось?
Память вёсен.
Отвращенье к освоению ремёсел.
Все неявленные свету дневники.
И чужие, и свои - стихи, стихи ...
Рюкзак путешествий - не серебра.
... А всё же Россия была к нам добра.
Хоть увял рисования тонкий колос
И не востребован пением голос.
Я не карьеру успехом считала:
Я не за тем с дирижёром летала.
Люди да судьбы - богатство и честь.
Что же? Казните: я - то, что я есть.
Вот правда о религии моей
В стране, где всё смутнее и темней.
Что остаётся в итоге? - Слово.
Крест за него я нести готова.
21 февраля - 26 июня 2003 г.
;
***
Что, Сумароков, ты пишешь
безумные письма царице,
Жалуясь на неудачу, обиды и быт?
Елизавета поймёт их иначе,
в теплице:
«Драмы пиши!»
Ты унижен, как мальчик,
иль старый
солдат-инвалид,
Драмы? – На кой?
Если сцена не учит, не лечит,
Если хохочет и падает в смехе
галёрка в партер.
Но разъезжаются баре в каретах
в завьюженный вечер,
И никакого порока исправить не в силах
подмостков пример.
… Вот и Офелия. Гамлет тобой
 приукрашен,
Будет он мужем утопшей.
Детей наплодит, может быть…
Вскрикнет – назло Сумарокову –
век его, в буклях усопший,
Суетно им  п о в а п л е; н н ы й,
Безжалостным: – Быть иль не быть?..
Время придёт –
 переделать захочет
Чайковский
Сцену прощания Тани с Онегиным
в сладкий финал, –
Истина встанет и грянет
суровой «Берёзонькой»,
Выпить придётся – Четвёртой
  и Пятой,
Шестой –
Неподкупный фиал!
…Пушкин ещё не отпет.
И в Тригорском далёком
Яблочных ждут пирогов,
И бренчит ловелас – клавикорд.
В тапках, в халате, – как Шуман
безумный –
Бежит Сумароков,
Чтоб в кабаке иль в реке взять
Последний неясной судьбины
аккорд.
30 октября 2008;
***
Лето погулять на волю вышло.
Мне минул 14-ый год.
Пароходик «Михаил Пришвин»
Нас по Волге на себе несёт.

Плюхают марктвеновские плицы.
На корме угрелась стрекоза…
Рядышком – улыбчивые лица,
Молодые мамины глаза.

Спорим мы с ровесником до хрипа –
Об искусстве, громоздим миры.
Гладит песня «Вековая липа»
Наши полудетские вихры.

Тётя Ира из каюты вышла,
Сына с дочкой ужинать зовёт…

Пароходик «Михаил Пришвин»
По воде, как посуху, идёт.

В городе чужом не потеряемся:
Волгари чуть что – поводыри!
Живописью наспех объедаемся –
И опять дебаты до зари…

Волжские причалы отплывают…
По музеям бегать устаём…
Балагану чаек хлеб кидаем -
С братиком, в ковбоечках вдвоём.

Мир надёжен: ведь жива Уланова!
Ярославля светят купола…
Далеко до ужасов Ульяновска,
И ещё «Булгария» цела.

Не убит ещё никто, не взорван.
Родина едина – на века.
Весело сидит морская форма
На плечах мальчишки - речника!

Хорошо, что  мы  так мало знаем,
А мечтаем каждый о своём.
В фильмах потрясающих  витаем,
Песни негритянские поём:
«Олл оф Миссисипи, нигру, ю, хэв сиин…»

;
Власти бюрократов – не боимся, –
Власти добрых книг – не предадим.

Славною Победою гордимся,
Верим, что и снова победим.

Впереди – порубанные вишни,
А пока – 65-й год.
Пароходик «Михаил Пришвин»
Дорог, как Гагарина полёт!
26-27 сентября, 2011 года
Москва – Свиблово

***
Маме и Якиманке
Шоссе
Гирляндой новогодней
Жёлто-малиновых огней
Бежит из прошлого в  с е г о д н я,
Из  т о й  зимы – в ту тьму зимних дней.
Нет, – не из юности:
Из детства,
Где шубка пляшет на снегу…
Цигейка согревает сердце.
Я маму жду.
Я жду в пургу
Невиданных  и г р у ш е к  короб –
Вон, вьётся очередь в окне!
И нипочём декабрьский холод:
Светло, смешно, счастли;во мне!
На Серпуховке, Якиманке,
Близ Третьяковки по ледку
Летят ребяческие санки,
Куёт мороз Москву-реку.
Ах, будет ёлка, что церковка,
На подоконнике блистать
В своей серебряной обновке,
Когда домой вернётся мать!
И – рядом – с грустными глазами,
Папье-машевый  дед Мороз,
В тулупе, будто из Рязани,
С мешком и в валенках, курнос…
И почему-то  радость брызнет,
Быт скудной кухни озарив.
И – ничего  о  с м ы с л е  жизни!
И – жизнестоек только  м и ф…
26 декабря 2012;
***
Спокойный свет
И летняя листва.
Пустой гамак. Медлительное время.
Ни смысла, ни труда, ни торжества.
И горя нет, и я забыта всеми.

И всеми буду я сбережена…

Дощатый дом. Высокие деревья.
… С бидоном чья-то бабушка прошла
Под говорок пленительный деревни…

Колодец гулкий.
Вкусная вода.
Седое одуванчиков сиянье.
И смерти нет, и мама – навсегда.
И не пойму я:  с о н?  В о с п о м и н а н ь е ?..

…Гул самолёта – сладко-далеко.
Загадочность разрушенных поместий…

Душе, как вешней бабочке, легко.

О г р о м н ы й  д е н ь .
Мы все покуда – вместе.
24 сентября 2011. Москва, Свиблово

;


















КНИГА  ЮНОСТИ

;
***
В доме отчем, на краю села,
Там, где дни светлее и короче,
Женщина безгрешная жила
И плыла средь сосен белой ночью…
Где ты имя счастья услыхал ?
Где познал его непостижимость ?
Только бор зелёный затихал,
Голова усталая кружилась…
Не сгорай, высокая звезда !
Жизнь грубей, двусмысленней и злее.
Но не верить в чистые глаза,
В тёплый дождь – я больше не умею.
Начало 1970-х, из первых тетрадей


***
О природе злобы к инородным
Вы едва ль всерьёз подозревали.
А я видела, как белые вороны
Турмана ослабшего клевали.
Кровь на шейке. Он не защищался.
С детства был он к драке не приучен,
Только слабо чуть сопротивлялся
Сильноклювой каркающей туче.

Я в ворону кинула ледышкой,
Бросилась за турманом по снегу…
Он в ладони дался, словно Мышкин.
Был он благородным человеком.
Начало 1970-х, из первых тетрадей



***
Был день: на полке в комнате моей
Стояла банка, полная сирени,
Такой недолговечной, что пред ней
Хотелось опуститься на колени.

А я с ногами влезла на кровать.
Мне надо было сессию сдавать.
Мне жажда жить покоя не давала
И не давался вовсе мой зачёт.

Я в этот день сирень нарисовала,
Не зная, как спасти её ещё.
Начало 1970-ых


***
Никто не слышит
 хруст моих шагов
И радость убегающего лета.
Так бьётся пульс осенних
 родников
В стране рассеянного
облачного света.

Вокруг стоит какой-то  сонный
перезвон,
Висит минута каплей дождевою.
Закат костром пахучим запалён,
И снова я не знаю, что со мною.

Ну, здравствуй, счастье.
Здравствуй, время жить!

Меня шуршащей  мыслью задевая,
Вошёл сентябрь желанием творить
В лес, пахнущий, как книга вековая.
Начало 70-ых


***

Колотится сознание моё
О ледяные стенки мирозданья.
Гостиница. Хорошее житьё!
Дух праздности. И запах увяданья.
Случайные собратья на пути, –
Дороже вас не знаю, не имею!
Как только силы кончатся идти,
Я вашей добротою пламенею.
Гостиница вселенская тесна...
Дорога – горя сладкого основа.
Я позабуду, как цветёт сосна,
Но не забуду ласковое слово...
А разве сосны могут расцветать?
Храни их цвет, учебная тетрадь.
...Ещё тепло колеблется в груди,
Но замело сердечные заметы,
И не любовь, а музыка любви
Меня ведёт по северному свету.
      1976  (Из книги «Серебряный бор»)




***
«Все люди - братья», - ты сказала,
И полегчало на душе.
Той дружбы не было начала,
Но было радостно уже.
Беспечно кудри отряхнула –
И Божий мир похорошел,
Как будто я на миг уснула,
Устав от долгих, страшных дел.
Спала с открытыми глазами,
И ночь была белым-бела.
А серый Псков грустил над нами
И задевал колокола.
Река несла меня куда-то?
Иль мне казалось, что лечу?
Тот миг растаял без возврата.
 «Все люди - братья», - я шепчу
                1981   (Из книги «Есть музыка»)



***
Первых осеней и вёсен
Был мой мир высок от сосен.
Собирали мы пожитки.
Папа пел мне у калитки:
«Мы поедем спозаранку
На родную Якиманку,
Мы поедем скоро, скоро
Из Серебряного бора».
Вот с тех пор, беды не ведая,
Вдруг чуть, что - туда и еду я.
И, когда совсем устану,
Приговаривать я стану:
«Мы поедем спозаранку
На родную Якиманку...»
На родную - где родные,
Где живая - и живые.
;
Добрые мои собратья
Вырастали невозвратно.
Я сама средь новоселий
Помню песню, как потерю,
Что отец мне пел в ту пору
У Серебряного бора.
И, быть может, в час печальный
Соберусь я в путь недальний
В поздней жизни - ближе к месту,
Где моё осталось детство.
Мы поедем спозаранку
На родную Якиманку.
Мы поедем скоро, скоро
Из Серебряного бора.
                Из книги «Серебряный бор»
                Начало 1970-ых, редакция 2000-ых годов

За подснежниками
Нет, я пишу не о цветах.
Я - о захваченности сердца,
Когда капелью дом пропах
И трудно вдосталь наглядеться.
Нет, я пишу не о весне –
О незамеченной идее.
Когда Москва пахнёт - к листве, -
Я и сама не знаю, где я ...
Нет, я пишу не о любви!
Я говорю о чём-то лучшем,
Когда дороги завели
В чудесный бор земли дремучей.
Нет, не природу я люблю,
А этот шум смешной и смежный.
Я гром любой переборю,
Чтобы услышать звон подснежный.
        Начало 1970-ых
***
Я не поверю в перемену,
Когда мне скажут: «Всё прошло».
Я куртку старую надену –
Мне в ней легко и хорошо.
И, спотыкаясь на бескочье,
И, горячася на снегу,
Я прокричу вам эти строчки
Сквозь мглу и через не могу.
А кто-то где-то поумнеет
И позабудет про родство.
Лишь мальчуган опять поверит:
Земля людей. Звезда отцов.
                Начало 1970-ых;
***
Я выхожу на улицу, которой,
Быть может, нету больше. Снесена –
Но дух столетний ясностью особой
Меня приветствует. В том не моя вина.
...Особняки, сугробы, книг изданья
И колокольни длинная свеча ...
Москва ушла в приметы и преданья,
Своих жестоких ран не залеча
И не изжив свою неповторимость.
Я замедляю шаг. Я не спешу.
Я так боюсь, что в скуке суетливой
Последнее на свете прогляжу.
Слетает снег, доверчивый и сладкий,
Как будто кто-то просит: «Улыбнись!» -
И щёлкает ... Декабрь. Играют «Святки».
В чужом окне - неначатая жизнь.
                1973 г.

***
Смысл жизни возвращается однажды, -
Как молодость, утоленье жажды,
И возникает внове птичий гром
Над вётлами, над ясностью березы –
Весенним легкомыслием, курьёзом,
Когда уж в это верится с трудом.
Я знаю, что не в этом суть моя,
И на одной из граней бытия
Всё стало трагедийнее и строже,
Чем оттепель чудесная. Но, Боже, -
Без этих вёсен - я была б не я.
                Начало 1970-ых

***
– Ты куда уходишь по весенним кручам,
                серебристым тучам
– В край, где лучше ...
– Мы причиной стали всей твоей печали
                и твоей опале ?
– Ты поймёшь едва ли ...
– Что тебя так манит, если не съестные
                правды прописные?
– Колеи лесные.
– Что ж таиться может в том лесу речистом,
                в перелеске мглистом?
– Там так чисто ...
Погляжу на лужи с дождевой водою –
                стану сам собою.
Лес - хранитель жизни, и её частицей ;
Он меня коснётся, как лучами - солнце.
– Для чего уходишь ты туда, где спицы
                леса кружевницы,

Где щебечут птицы?
– Слову учиться ...
                Середина 1970-ых

***
Вернись ко мне, начало жизни.
Вернись ко мне, - не детство, нет, -
А тот, как день весенний длинный,
Неповторимо щедрый свет.
Я не могу дышать вполсилы!
Мне серый день - как чёрный дым.
Мне новизна необходима,
Как счастью вальс необходим.
                Середина 1970-ых. Из сборника «Серебряный бор»

***
Меня корит душа меньшая:
«Уже ты выросла большая,
Не научившись ничему.
Ты столького себя лишила!
Ты целый мир закрыть спешила –
Назло себе? Назло кому?»
Я закрывала целый мир.
Я открываю целый мир.
Я отворяю вам ворота
Таинственного огорода,
И - я боюсь в вину вменять –
Меня вам снова не понять.
Там зреет мята и роса,
Там золотистый воздух снится,
Там на меня поющей птицы
Глядят тревожные глаза.
Вам не пожать его плодов!
В нем только запахи и звуки.
Вам не найти во всей округе
Таких чарующих ладов.
Баян, согретый тёплым летом,
Обсыпан яблоневым цветом,
В тени завещанной молчит.
Но как я мчусь к нему, босая,
Как я дела свои бросаю,
Когда нежданно он звучит ...
                Середина 1970-ых;
Венок
Томительно бессмертие твоё, -
Желанное и доброе до боли.
Всяк вновь сюда не раз, не два придёт,
Чтоб ощутить. Чтоб встретиться с тобою.
Здесь пахнут лето, жизнь и старина,
Прошедшее в вершинах затаилось,
И музыки не рушит тишина,
И дверь совсем недавно затворилась.
Знаком дотла! Но солнца нить звенит,
И воздух жить без музыки не может.
В венке по саду отрок пробежит –
Моложе их,
                моложе нас,
                моложе...
                1973, город Клин

МАЛЫЙ ЗАЛ КОНСЕРВАТОРИИ
Мне приснилось безлюдье и дальний Шопен.
Непокорные звуки. Играл Слободяник.
Запыленная лепка глядела со стен,
Барельеф Рубинштейна был сдержан и странен.
Старых нот и застойности дикая связь
И неясной потери мученье слепое,
Золочёной доски непонятная вязь –
Имена, имена ... Как над вечным покоем.
Там учебные классы. И там - голоса.
Но вхожу - никого. Окликаю - молчанье.
И стою. И шагнуть не могу с полчаса.
Лишь подошв одиноких глухое звучанье.
Чей-то взгляд неотрывно глядит на меня.
За высоким окном муть морозная бродит,
Неотвязностью сна кисти рук леденя ...
Для чего я пришла? Ведь сюда не приходят.
В полушкольной тени нахожу клавесин.
Прикасаюсь к нему - поднимается крышка.
Не играть не могу - и играть нету сил.
Словно жуть Ленинграда мне дышит с одышкой.
Если завтра война... Этот сон неспроста.
Возвращается, словно глаза оркестрантов,
Их голодный укор.
Если завтра Москва ...
«Баю-баю, баю;», - бормотанье курантов.
Мне не жалко себя. Жизнь и смерть - всё война.
Но, когда уцелею с живыми глазами,
Вдруг увижу: пустыня. Над нею - стена
С барельефом и лирой.
                И страшно мне станет…
                Середина 1970-ых (Из книги «Серебряный бор»);
***
                Дмитрию Шостаковичу
О, нет: он там не одинок!
Он только слышит, слышит, слышит
Последний тоненький звонок
Под нишей и над самой крышей.
Он забытья не выбирал,
Познав всю тяжесть благородства.
Он равнодушие стирал
Своей ладонью, как уродство, -
И отпечаталась рука
На измождённом Ленинграде,
На облаках и на веках,
Зажатых нотною тетрадью.
И в репродукторе моём
Опять смятение бушует:
Зачем живём? Куда плывём?
Как душу вырастить большую?
Спасибо, тихий человек...
Осиротелый храм нетленен.
Был человек - как ранний снег.
Он знал, что мир несовершенен.
Снег стаял. Музыка плыла.
Зал наполнялся трудной болью.
...А где-то Ладога звала
И первой и святой любовью.
                1975. Из книги «Серебряный бор»

***
Ранний вечер. Ранен вечер.
Просыпаются стихи.
Души треплет тёплый ветер,
Словно листики ольхи.
Скука города большого
За дверями торжества,
Там, где музыка без слова
В сень души моей вошла.
И шаги мои окрепнут,
И Москва меня кружит…
Чьим таким самогореньем
Древний город дорожит?
В нём живут еще Полянки,
Песня улиц хороша,
Кадаши поют тальянкой,
Третьяковкою дыша.;
В вечном дворике мальчонка 
С доброй белой головой
Чью-то гладит собачонку,
Как товарищ старый мой.
Подойду - и станем вместе
За Москва - реку смотреть.
Хорошо бы так на месяц,
Лишь на месяц умереть.
                1972, редакция 2000-х годов

П И Т Е Р

Мой Ленинград в плаще крылатом 
Сквозь дрёму лирой прозвенел, -
И в град седой, голубоватый,
Где пар у рта заиндевел,
Я, эту бытность покидая,
Вхожу с распахнутой душой.
Во мне Москва моя большая
И этот Питер небольшой.
Ушли в пургу огни, вагоны.
У стыка рельсов, на краю,
Заворожённо, потрясённо
Я, словно памятник, стою.
                Начало 1970-ых

ЯНВАРЬ

Над городом детства -
                звонки перемены,
И звон напряжённый,
                и телеантенны,
Над городом детства -
                Татьянины дни,
Как будто в России -
                Татьяны одни.
Но где КВНа слепое окошко
И в полуподвал заглянувшая кошка,
Пластинки негибкой разбитый фокстрот
В то Новый, счастливейший, ёлочный год?
Где радость каких-то венчальных прелюдий,
Что просто - от пули не падают люди,
За школой - церквуха,
За стенкой - смычок
И пятидесятых годов пиджачок?
... Давно он растаял, январь волоокий,
Как призрак покоя далёкий-далёкий.
Но снежный туман той забытой поры
Напомнят мне белые эти дворы.;
Поверишь: напомнят вдруг луг наводнённый
И пыл неистраченный, необеднённый,
И к музыке тягу, и нотобоязнь,
И этого шага несмелого казнь ...
                Середина 1970-ых. Из сборника «Серебряный бор»

***
Как быть? - Нелепость. Позднее рожденье.
Обречены заранее на смех
Твои попытки видеть подтвержденье
Тому, что стало притчею для всех
И потеряло значимость и целость.
И умирает, стиснута в виске,
Твоя любовь единственная, смелость,
Как в первый раз: оркестра ждать в тоске.
А ты иди! В счастливый путь покуда.
Давай тебе свой тёплый плащ отдам?
И не гляди на них.
                Не бойся чуда!
Нам не привыкнуть к жизни никогда ...
                Середина 1970-ых

***
А наша молодость порой
От прожитого не зависит...
Я поступаю в класс. Второй.
В начало. В продолженье жизни.
Я открываю снова дверь,
Хранящую тепло заката.
Я разгляжу за ней теперь,
Что не заметила когда-то.
Острей, чем раньше, я вдвойне
По-детски видеть научилась
В пришедшей этой тишине.
Как хорошо, что так случилось!
И не боюсь я отдыхать
От усложнённостей. Я знаю,
Что то пора - приобретать.
Что ничего я не теряю.
... Апрель. Молочные снега.
Мне дорога тех строчек горстка.
У неуклюжего подростка.
Озябла в варежке рука.
О неизвестности своей
Ни капли не подозревая,
Так каждый день он прозревает.
Светла сюита этих дней!
Смешной, задумчивый, обычный -
Стоит с полуоткрытым ртом, ;
Чтоб на поляне земляничной
Свалиться замертво потом.
                Середина 1970-ых

***
I.
Памяти Володи Полетаева
Не огорчайся, Бог с тобою:
Хотя б в стихах остаться! Но
Другим, обиженным судьбою,
И этой доли не дано.
Прими ж, как мужество, сознанье,
Что только тень твоя пройдёт
По снам неведомых созданий –
И не растает в свой черёд.
Иных бессмертий мы не знаем.
Мы станем немы и глухи,
Когда другие прочитают
Дрожание твоей руки.
Я в это - верю.
Но порою
Творится странное во мне,
И время чудится второе
В ночной весенней глубине…
Мне кажется, что много позже
Я сам воскресну поутру
И резкий воздух осторожно
Своими лёгкими вберу.
И выйду в сад, где веселится
Холодный дождь, дудя в дуду ...
И детства моего столицу
Увижу будто бы в бреду.
               
II. ДИАЛОГ

- А если умереть?
Ну, просто, без агоний?
Страдание стереть,
Как пот, сухой ладонью,
Всё выпить: облака
И родников водицу –
И задремать слегка,
На миг освободиться.
На час. На волосок
От полного блаженства.
Навек. Утратив вздох
За шаг до совершенства.

;
- К чему печальный труд?
Мужайся в круговерти:
Тебя ведь не поймут
И после этой смерти.
                1970-ые годы

***
Застыл в резьбе набатный зов.
Других не надо городов,
И мне чужда широкая река.
Когда я устаю - пою.
Я слышу всюду грусть твою,
Твою ладонь, Москва моя, Москва.
Моя любимая свирель
Попала в клетку для зверей.
Но я давно задумала побег.
Как жаль, что мне с собой не взять
И от столба не отвязать,
Друзья мои, - вас всех, вас всех, вас всех .
А я хочу сильней всего:
Спасти хотя бы одного
Или троих, озябших от тоски.
Чтоб рощи впереди цвели
И отступали от земли
Со всех сторон - пески, пески, пески ...
Войди с поклоном в дом любой,
И люди примут на постой.
Но лишь разлуки - светлый мой венец.
Иду по лесу над бугром,
И слышу - окликает гром
Из-под небес. Отец, отец, отец!...
И вновь весна - любовь и смерть,
И снова встать и песню петь,
И петь стихи, и пить еловый сок ...
Как я люблю твои поля
И всю сумбурность бытия,
Земля моя, в бессчётности тревог!
                Начало 1970-ых

***
Расскажи мне в утро вечности святой,
Что под вечер будет с вечной красотой?
Или, не тревожа
Мировых тревог,
Расскажи, как гложет
Голод тайных строк.;
Как не перестанут
Листья увядать.
Как не престанут
Мыслить и страдать.
Облучённый физик в тишине лесной
В забытьи, с улыбкой, бредит под сосной,
И просторный, мокрый подмосковный сад
У просторных окон пахнет невпопад
Расскажи на третьем мира рубеже,
Что тебе известно о моей душе?
                Середина 1970-ых. Из книги «Серебряный бор»

***
Чуть сеял снег на сон берёзы,
Подлесок весело темнел,
Был речкин бег, - как смех сквозь слёзы.
Февраль снегами тихо тлел.
И, берегами пробегая,
Какая тёплая земля,
Я ощущала, вмиг глотая
Синицын звон из хрусталя.
Хрусталь позванивал на сердце,
Как отрицание часов,
Сосульки ломкое кокетство
Меня бодрило краше слов.

О, не заботьтесь о здоровье! –
Оно вернулось мне сполна,
Едва почуяла всей кровью
Я вкус весеннего вина,
И над агуканьем столичным,
Над кромкой леса - где подзол –
Светло и недипломатично
Синел и таял горизонт.

Как будто бабка разложила
На воле чистое бельё –
Так пахнет мир опрятно:
Мылом, руками добрыми её ...
                Середина 1970-ых. Из книги «Серебряный бор»

Вечер

Сколько раз я встречала закат
В вышине своего окна, –
Столько взгляд был свеченью рад
На полу и возле стола.
Словно этот пресладкий час
В неба песельной глубине ;
Сотворяя в последний раз,
Целиком преходя ко мне.
И торжественный свод царил
Над московскою суетой,
И невидимый хор парил,
Точно в воздухе разлитой ...
Закипал во мне чистый вкус,
Вид созданья за сердце брал.
Приходил и ко мне Иисус,
И по имени тихо звал.
………………………………….
Сколько б сил не ушло и слёз,
Сколько б веры не потерять,
Будет тот же в природе спрос,
Будут так же закаты звать.
………………………………..
Он не пуст, сокровенный час,
Отрицания всех забот!
Я живу им в который раз.
Днём же - пыли невпроворот.
Днём - незряча моя душа,
И предчувствие ум гнетёт.
Мысль вечерняя хороша,
Словно ласточек легкий лёт.
                1974

***
Консерватория - приют.
Так в переводе.
У итальянцев так зовут
Её в народе.
О, удивительный народ!
Ты знал, великий:
Необходимо для сирот
Служить музыке.
                Середина 1970-ых

Г о д  1958

Мне говорят: зима и счастье.
А я ресницы опущу –
И вижу город белой масти
И школу: нежно, сквозь прищур.
Я слышу: с книгами соседство;
Июнь, оставлены дела...
А вижу комнату, где детство
Я безмятежно провела.
Мне говорят: весна. Слиянье
Души с лесами и волной.;
... А вижу: Клиберн за роялем,
И слышу грохот верховой.
Тот грохот носится над крышей,
Пронзая рамы и трубя,
И мы его то близко слышим, –
То забываем, как себя ...
                Середина 1970-ых. Из книги «Серебряный бор»

***
Первое вдохновение,
Первые слёзы во рту,
Первое стихотворение,
Нацарапанное на шкафу –
Ночью, в жару, в лихорадке.
Строчек дрожащая вязь.
Привкус пьянящий и сладкий –
Слов обретённая связь
Запах газетной бумаги
Ранит, как будто духи.
В неимоверной отваге
В окна рванулись стихи,
В шлюзы, в разбитые двери,
Вихрем заполнили свет...
Губы мои побелели
Ровно тринадцати лет.
Благословенное детство,
Будто прозревшее враз!
Тайный себе, заповедный,
Страстно-суровый наказ,
Чтобы накал его тонкий,
Припорошённый снежком,
Не засмеяли девчонки
Пустопорожним смешком.
                1970-ые
***
Когда, словно море, вздувается пашня,
И лес – косогором, и нету дымка, –
Становится вольно, огромно и страшно:
Скорей бы увидеть дитя. Старика.
Когда вся Россия – как взгория эти, –
Душе неуютно, рокочет гроза ...

Один ты бежишь по пустынной планете, -
Но прямо поэзии смотришь в глаза.
                1975
;
О К А

Счастливая затерянность.
Туда пойду, сюда ...
И всюду, всюду стелются
Родные города.
Плывут, перекликаются,
Прядут лесную нить,
Никак не догадаются
Меня остановить.
                1975
***
Светло-серебряный ноябрь
Внезапно взял свои права,
Как будто озорной звонарь
Рассеял звон у Покрова.
Как будто долгожданный дар,
Вздох облегченья дорогой –
Мороза первого удар
И лёд, опревший под ногой.
Как трудно в комнате сидеть,
И в воздухе какая мощь,
Когда лишь начали седеть
Виски у балочек и рощ,
И голосами бубенцов
Мы все в тот час опьянены ...
С гореньем лиц, со скрипом льдов –
Что лучше молодой зимы,
Когда тончайшая лежит,
Когда у нас не отнята,
Хоть босиком по ней беги –
Испуганная чистота!
                Начало 1970-ых

***
На краю большой моей светлицы
Наплывают внятные слова.
Музыка в ладони мне ложится,
Как звенигородская трава,
Здесь никто покоя не отринет:
Мир полуозвученный - он твой!
Здесь никто, всесильный, не отнимет
Облако над буйной головой.
Крепнет мыслей чистая стихира,
Высыхают капли на челе, -
И полуразрушенная лира
Оживает в солнечной земле.
                Начало 1970-ых;
Прозрение

Войдите в лес, как в благовест.
Войдите в лес без задних мыслей, -
Не чтоб устраиваться здесь,
А всё прямей и бескорыстней.
Не надо лес ценить на вес
И золотые рушить клети:
Он нас мудрей, и все мы здесь –
Его застенчивые дети.

Я в лес вхожу, как в чистый дом,
С простоволосой головою,
И мою ноги под бугром
Рекой холодной ключевою.
Я в лес вхожу, как в доброту,
Как в давний светлый день рожденья,
И тает у меня во рту
Смолистый корень наслажденья.
Мой лес - как звончатый оркестр
Протяжно-нежных инструментов.
Все ели пасмурные здесь
Стоят в военных позументах.
Мой бор - как солнечный собор,
Как окруженье зыбких ликов,
Хранящих с допотопных пор
Покой земли моей великой.
В том храме грязь оставить –
                срам.
Но можно в нём оставить душу.
И незаметно можно там
Чужую молодость подслушать.
И в смутном лепете речей
Ещё не оперённой рощи
Я слышу древних москвичей
Призыв томительный и мощный ...

Леса! Спасители времён ...
Да будет мир нал каждой веткой.
Не там ли вятич погребён,
Зажавши меч рукою крепкой,
Где расступился тихий бор,
Впустив меня в свои тенёта,
Где благосклонный солнца взор
Сулит обещанное лето.
Мой лес колеблет колыбель.
Он ветра русского обитель
И только сероглазый Лель
Его хранитель и смотритель.;
Лесник промчался на коне
В ту даль, где нас нельзя обидеть.
Я жить хочу в моей стране,
Что б снова лес весной увидеть.
Чтоб слабость радостную сжать,
Услышав, как река ликует…
И не прервётся жизнь опять,
Любя, тревожась, и тоскуя!
                Начало 1970-ых. Из книги «Серебряный бор»

***
Есть счастье: в зимнем домике
                проснуться,
В сад распахнуть засохшее окно,
Стихами, словно ветром, захлебнуться –
Своими ли, чужими –
                всё равно…
                Середина 1970-ых
***
Недолго спать в бесчувственной зиме.
У горниц леса - новое убранство.
Мы улетим на старенькой Земле
В зелёное весеннее пространство.

Мы снова Мценск песчаный посетим,
В смолистой Ельне песням предадимся,
Кого-то ненароком просветим -
И сами добротой обогатимся.

Хранит Солотча сладкие ключи,
В Тарусе можно памятью согреться.
Горят в Клину две звездочки в ночи -
И я на них смотрю из окон детства…
1980

***
Я бы стала на колени
Перед бархатным оленем,
Перед елью вековою,
Перед мятой луговою.

Но в природе нет оленей -
Есть лишь головокруженье,
Непонятное томленье,
Слабый блеск воображенья.

Он мне дорог больше ёлок,
Больше странствий по Отчизне;
И, быть может, больше жизни -
Этот  о т б л е с к   н е д о м о л в о к.
Конец 1970-ых
***
Моя любовь сильнее вашей злобы.
Мне хочется лелеять, а не жечь.
Я буду жить томительные годы
И зорко эту истину беречь.
В сырой траве найду свои алмазы,
В речах детей найду свои слова.
Я вам близка, но к вам приду не сразу -
Не так проста, но попросту права.
Я пожалею странника, старуху.
Меня цветы дремучие поймут.
И люди, мне далёкие по духу,
Меня, окликнув, дочкой  назовут.
1980 (?)

Сон Шопена

Будто снилась Варшава.
То ажурные парки,
То старинных домов
 Купидоны и арки.
Будто снились фонтаны,
Что ночами играют.
Только нет тех фонтанов -
Я сквозь сон понимаю.
Снилась Висла в разливе.
Усадьбы и вётлы.
У панянок красивых
Губы злы и обмётаны…
Или снились ручьи,
Что весною пульсируют,
И ветры ничьи,
Что с листвою вальсируют…
Но спиральные вьюги
Полетели куда-то,
Где свободы потуги -
Как любовь без возврата.
Снилось мне: то мазурка,
То немецкое братство…
С н е г.  За окнами гулко.
…Только б не просыпаться!
Конец 1970-х;
***
 Зинаиде Палвановой
Двухколёсная лошадка
В баньке жалобно ржавеет.
Расскажи, моя машина,
Сказку детства моего.
О тебе. «Прогресс» отцовский,
Ни одно не пожалеет,

Кроме сердца благодарного
Смешного моего.

Смажу я твои детали.
Отцеплю крыло больное.
Уноси в Долину Правды –
Хоть на вечер, хоть на час ...
Я с тобою распознала
Хлеб насущного полёта.
Это горний ветер счастья
Над землёю держит нас.

Твой хозяин - неведимка.
В генах дочки он бессмертен.
Но учившийся полёту
Не забудет свой полёт.
Ветерок велосипедный,
Чудо высшего восторга,
Как победа над собою,
До сих пор в ушах поёт.
Мой перпетуум-мобиле,
Мое детство заводное,
Горбунок рогатый дачный –
Все разлуки мне прости!
Мчится времени машина
Только так, а не иначе:
Люди взрослые стареют
С хлебом юности в горсти ...
         1980-е
;


















СНЕЖНЫЙ  САД
;
***
Памяти Алексея Станчинского
Слёзы? Невидаль! Высыхают.
Просто соль.
И вода.
Ну, а если каждый шаг причиняет
Боль  –
Что тогда?
Не случайно ли, нас спасавшая
И его навсегда простив,
Плачет музыка, вдруг на клавиши
Рук беспомощность опустив?
Ты не знал, что рождён был маяться.
Композиторство – это крест.
И соловушка задыхается
В новоспасской глуши окрест.
Всё отдать своему призванию...
Только выдержит ли душа?
Отзывается звук страданием,
Как по острым осколкам шаг.
Бред блаженный освобождения
Поманил из седых времён.
Сын ослабший, под сенью гения
Ты без имени погребён.

В Белые Берега дорога долга,
Замела тебя, Станчинский,
Рано во поле пурга.
Жизнь прошла,
Словно судорога.
Июль 1974,  с. Новоспасское – Москва

***
Сладкая рожь,
Беглый дождь озорной.
«Радуга! Радуга!» – крик детей за спиной.
Светлый, прозрачный, беспамятный день.
Времени странно растаявшая тень.
Полосы света в лесу и на крыльце.
Сотворенье лета в душе и на лице.
...Даже не сон, ещё не полёт...
Так зыбкое облако клочьями плывёт.
Яркого дня не забуду кроткий лик,
Словно окунувшийся в младенчества
родник.
Крупный крыжовник тёплого дождя
По сей час не тает на ладони у меня! 
Июль 1982 — февраль 1985

;
***
Я не знаю, что значит счастливое детство.
Знаю я, как сестру, окрылённую юность.
И когда эта птица надо мной пролетела,
Все забитое детство моё –
встрепенулось...
       Июнь 1984

***
...Кто же это всё-таки летел?
Журавлиный клин весны печальной?
Лебеди из царства зазеркалья?
Тени отгоревших душ и тел?
Что их над Москвою пронесло –
Над моим непроходящим горем.
Над безрадостным Октябрьским полем,
Где жужжит безумия сверло,
Над казармой, руганью, едой,
Глупостью гражданской обороны,
Неизбежной смертью; над судьбой,
Жизнью молодой закабалённой,
Настоящим страхом, бывшей верой,
Грязным пустырём и мыслью серой?
...Странники летели в вышине,
И моё сознанье тосковало:
Главной жизни не хватало мне,
Узнаванья птиц – недоставало...
25 апреля 1987

***
...И даже безумья не бойся,
Когда, прилетая весной,
Надлунные чуткие гости
Беседуют молча с тобой.
Дано откровенье нечасто.
В нём опыт столетий связал,
Что Шуман услышал несчастный,
Что Батюшков хворый познал.
Декабрь 1987 – 1 января 1988

***
Побежать за оркестром.
Споткнуться.
Никого не найти в темноте.
...С неба звуки могучие льются,
Словно годы далёкие те...
17 августа 1989

***
Мой бедный сад в шагах дождя,
Мой нищий одинокий рай, –
Когда начальники претят,
Тогда природу нам подай!;
Но, надышавшись тишины,
Себя мы силимся понять
И детства радужные сны
Вотще стремимся догонять.
Да, там душа была полна
Без всяких масок и затей.
В моём саду не скорбь слышна,
А пенье призрачных детей.
 ...Мой старый терпеливый друг,
 Мне не собрать твоих плодов!
...Никто не оживляет вдруг
Иных, таинственных садов.
Мой космос маленький устал...
И ни бездельем, ни трудом
Не возвратить цветущий май,
И детский рай,
И прежний дом.
...Лишь только ты еще цветёшь,
Как воскресение отца.
Во мне опять гуляет дрожь
И та же генная ленца.
Идёт последний летний дождь,
Напомнить силясь день и час,
Когда был мир собой пригож,
Когда душа творила нас!
18 августа 1989,  Востряково

***
На выпускные гладя фотографии,
Мы делаемся чище и грустней,
Не предавая прошлое анафеме,
Припоминаем имена друзей.
...Учителя глядят не постаревшие.
Свистит в ушах вселенский холодок.
Горят огнём года неотгоревшие.
И кто бы их предать забвенью мог?
На выпускные глядя фотографии,
Ты вдруг поймёшь, чего не уберёг,
Какой не написал ты биографии,
Как много ты хранил в себе дорог.
...Та жизнь большой была, учитель
Мельников!
Мы ждали счастья, счастье проглядев...
Ну что же? Доживём до понедельника
И повторим коронный наш напев,
На выпускные глядя фотографии...
6 сентября 1989

***
Памяти поэта Дм. Кедрина
«Отзвуки вальса» в заснеженном домике.
Отклик шагов — и нетронутый снег.
Тёмный цветок на резном подоконнике.
Мягкий, волнующий, яблочный свет. ;
Хлопья осыплются – иглами за ворот –
С чёрного неба и с лип вековых.
Помнится главное, самое-самое:
Нежность и преданность близких живых!
...Полузабытое детство морозное –
Яблоком жёлтым на кротком снегу.
Чаем крепчайшим отторгнуто грозное.
 ...Взгляд от окна оторвать не могу...
Вальс ворожит обещанием радости,
Мира, друзей – и фарфора возни.
Рухнувший снег, с этой мышечной
слабостью –
Или воскресни, иль сердце возьми!
 ...Помню я запах дымка самоварного:
Привкуса мяты нельзя разлюбить!
Сосны Ильинского, грохот товарного...
Как же мне снова те годы прожить?!
Не было в них ни вины, ни профессии,
Бабушки поступь звучала, крепка.
Только – мелодия, только – поэзия...
Старая, дрогнув, разжалась рука...
Сойка кричала в лесу возле полудня...
Травку бессмертную разворошив,
Гляну я в лунку: средь снежного полымя
Лист мой зелёный пока ещё жив!
Так заметай же меня окончательно,
Музыки милой российской метель!
Юное – в ней, коль посмотришь
внимательно.
Ёлка... Свиридов... Ампир... Свиристель...
2 декабря 1989,  Малеевка
 
***
Н.Д. Баженову
Метель, как музыка Бетховена, –
Пуржит, мятётся и горит.
Бьёт о дома, со сцепов сорвана,
И рваным саваном летит.
Я прохожу Москвой заснеженной.
Во мне самой струна дрожит.
И вижу время я безбрежное,
Которым век – не дорожит.
Туда, туда – вдоль Вражка Сивцева!..
Сожмётся горло. Запоёт...
По стенам домиков Пречистенки
Метель пером своим ведёт.
Я вижу: тени возвращаются!
Но этот фильм – во мне самой...
Столпом пурга моя качается,
И мне – не хочется домой.
Крути же ленту, мать-история,
И если можешь, – повтори;
Снесённый дом Консерватории*,
И с газом нежным фонари.
...Мелькнул прохожий в дыме сумерек –
Кого напомнила сейчас
Его, в мороз, усмешка умная
И свет его усталых глаз?
Лошадка цокала сутулая...
На небе — звон её копыт.
...Разворошённой партитурою
Навстречу – город мой летит.
Декабрь 1989, Москва – Малеевка


Переделкино

В землю ушли года.
Солнце вошло в зенит.
Голый, как провода,
Мир на ветру звенит.
В землю сады ушли.
Поле, где цвёл закат.
Слепенькие дожди.
Мордочки жеребят.
Запах груздя и зной.
Радуга во весь мах.
Маленький Китеж мой
С луковкой в облаках.
...Поле теснит бетон.
Тело вгоняют в плен.
Верещит баритон:
«Мы ждём пе-ре-ме-ен!»
С удивленьем смотрю
На плачущего большевика.
Кто он? Агент ГПУ?
Не разберу пока.
В пансионате он.
Просит живой воды.
...В землю уходит стон.
В землю ушли сады.
Смыты дождём следы
Жизни, где детство – клад.
Я не хочу в такой страшный пансионат!
Весь во врачах, в тоске,
В прутиках арматур...
Пулю найдут в виске,
Полом, как гипс скульптур.
...Если гляжу в окно, –
Не видать ни аза.
Мир, что ушёл давно,
Гол, как мои глаза.
;
Провод качнётся вновь –
Оцепенев, вскричишь...
Где же ты, Бог - Любовь?
 И отчего – молчишь?!
21 мая 1990

***
Яблочный звездопад.
Детства незрелый град.
Родина в крышу стучит.
Яблоко жизни горчит.
Старые книги в углу
Пахнут волнушкой в бору!
И подорожник меж строк –
 Горький забытый, урок –
 В «Отцах и детях» пророс,
Будто зелёный вопрос.
...Жизнь, уходить погоди!
Превоплощенье найди!
Гнёзда мои пощади!
В этом зелёном скиту
 На островке нищеты
Ближе, чем в душном быту,
Близких усталых черты.
Яблочный ливень трясёт
Душу всю ночь напролёт.
Слышишь?
Сиротство поёт...
6 июля 1990, Востряково

***
Слушаю Рахманинова. Вечно.
Фортепьяно дышит горячо.
...Бег времён. В дали свободной – вече.
И – разлуке странник обречён.
...Ни цыганской вольности, ни шири...
Колокол расколотый стонал.
Душно без иллюзий в тесном мире,
Аввакума – Никон доконал.
...Выброшен рояль из окон дачи –
Звон его заставил онеметь...
Отчего же музыкант не плачет,
Потемнев, как рыцарская медь?
...Век Двадцатый, ну о чём ты грезишь?
Молишься потомкам? Но – каким?
Неужели и в меня ты веришь?
У меня в горсти – вчерашний дым.
Но когда твой колокол рыдает, –
Из глубин сознания веков
Сорок мучеников к нам взывает,
Запевает сорок сороков...
4 сентября 1990
;
***
«Душа моя — печальница...»
Борис Пастернак
Душа. Самоотдача...
Я верю с детских лет,
Что от людей не прячет
Щедрот своих поэт.
И я порой весенней
Звала гостей на пир.
Но не стучался в сени
Насторожённый мир.
С ужимкой нелюдимой,
Загадочен и чужд,
Он шёл упорно мимо
Надежд моих и нужд.
Слепого альтруизма
Не надобно ему.
...И гибель альпиниста
Мне снится наяву.
Чур, чур меня, лукавый!
Обманщик, лиходей...
Не надо пользы, славы,
Внимания людей.
Скрипи пером, отшельник.
Неси свой честный крест.
Ты ворон или мельник –
Ответит лишь зюйдвест.
21 сентября 1990

***
 «Одна из всех за всех противу всех...» –
Куда же ты ушла, моя Марина?
Так виноват пред Богом крайний грех, –
А утверждаешь, что невинна!
Прощу тебя. Пойму. И закричу:
Физическая боль – слабей душевной!
 ...Я тоже всех понять всегда хочу,
Боясь самой себя и тьмы вечерней...
25 октября 1990

***
В детстве столько звуков… слухов…
Тайн поющих и сверчков…
Зимних окон, тёплых кухонь,
Якиманских тупичков.
Зазеркалье. Заовражность.
Яркий сон средь  бела дня.
Милая одноэтажность –
До всегда и до меня.
Сердце, спи! Семянным пухом
Отправляйся в свой полёт.
Солнце, крашенное луком,
Сад семейный обольёт.;
Гости. Выезды. Раздолье…
Любо мир преображать!
Веселится в певчем горле
Нарождённая душа.
Давний миф.
Не обожжён ты
Ни обидой, ни тоской.
Ты любим. Обережён ты
Мамой, бабушкой, Москвой…
Бесконечное доверье!
На пути утраты нет.
…Дверь откроешь, – а за дверью
Тёмный лес и тихий свет…
25 мая 1991

Стихи про Егора

...Он в пять кричал: «Какая буря!
Чего же дома мы сидим?
Бежим на улицу, мамуля,
Скорей на бурю поглядим!»
 ...Он в десять изучил все карты
Наполеоновской войны.
Герои битвы с Бонапарте
Глядели в рамках со стены.
 ...Он всё марал и строил повесть,
Как лихорадкою трясом,
 Незавершимую, на совесть,
 И беззащитную, как сон.
 ...Он лет в четырнадцать замкнулся
И в тихом скепсисе увял.
Не то чтоб от надежд очнулся,
 Но любопытство потерял.
Твердила мать: виновна школа, –
Незримых деспотов ища...
А он поник над жизнью голой
Без чайльд - гарольдова плаща.
Ещё хотелось встрепенуться,
Ещё моря к себе влекли, —
Но люди больше дотянуться
К его доверью не могли.
Насмешлив стал и грустен опыт,
Печали тайной полон взор.
Егор, довольно партой хлопать!
Он умер, маленький Егор...
Но цел двойник его усталый,
Хоть жизнь – уже не впереди...

Таких Егоров, скажешь, мало?
Да на себя ты погляди...
10 июня 1991, Вязьма

;
Двадцать шесть
Алёша Паустовский
Рисует без конца
Своё лицо, подростка,
С морщинами отца.
Превыше напряженья –
В родной тени стоять,
Нет силы отраженье
За образ принимать.
…Холодная квартира.
Пирушек пустота.
Царит над грозным миром
Безверья теснота.
А детство – невозвратно,
И совесть нечиста…
Цветёт растеньем в кадке
Вчерашняя мечта.
И некуда податься
Матросу без ноги.
Бездушное пространство
Заполнить помоги !
…………………………….
Он открывает двери,
Угрюмый и босой,
И видит он деревья,
Облитые росой.
На войлочной подстилке
Проклятой чайханы
Разбили все посылки
Надежды
      пацаны.
Нас удручает смертность,
И давит потолок.
А к молодому сердцу
Век сызнова жесток.
Кораблики в тумане
Исчезли чередой
И образ Пиросмани
Из Грузии седой.
А мудрость – не приспела.
И Лермонтов был юн.
Изломанное тело
Пугливо, как июнь.
Один стоит художник
Средь города, где жил,
Но к ране подорожник
Никто не приложил.
Уже отцы и дети
Закончили свой спор.
…Таят картины эти
Непонятый укор.
Октябрь 1991
Из альманаха «Мир Паустовского», №15-16, 2000, с.105
На выставке живописи «Иные миры»;
***
He плачьте, девочки.
He хмурьтесь, мальчики.
Вам денег хочется,
А мне – тепла...
На межпланетном мы
Сидим вокзальчике.
Не детство кончилось,
А жизнь прошла.
А всё же грезится,
А всё же верится,
Что лето новое –
Нужней зимы...
Какие странные,
Жить не готовые,
До слёз наивные
До смерти мы.
Март 1991- июль 1992

***
Первой симфонии Калинникова
Как давно – как детства – не было
Этой музыки сквозной,
Чей  порыв был – не востребован,
 Как подснежный зов лесной!
...Эта вольная мелодия,
 Этот бег родных ракит
Наполняет душу вроде бы
И от слёз – освободит...
Ноябрь 1992

***
Нам оставляют только
Свободу умирать.
 А мы желаем горько
Свои стихи марать.
 Как в юности: без мысли
О славе... на пятак.
Без всяческой корысти.
 ...За что меня вы так?
Ноябрь – декабрь 1992

Последний гвоздь

Не хочу стихов заумных,
Не хочу слонов железных,
Сатанинских философий не желаю мастерства.
Всё желанье – только песни
Да незаткнутой гортани,
Детской Шуберта улыбки,
Сбережённого родства...
Может быть, в минуту смерти
Я увижу детство - юность.;
И сама собою стану.
И обрадуюсь любви.
Я увижу все знакомые, приветливые лица,
Что безмолвно мне кивают,
Будто в солнечной пыли.
Там я смех гостей услышу
И навеки распрямлюсь.
И душа, как ветер в поле,
Разметёт по свету грусть.
Полечу я невысоко –
Над домами, над лугами,
Над весенними ручьями...
Задышу – не надышусь.
Только будет всё же трудно
Окончательно расстаться.
Это гвоздь последней боли
(И никак не надышаться!) –
Это горсть последней боли –
Покидать родную Русь...
Апрель 1993 – август 1999

***
Ещё в московском небе серебрятся,
Бессменные, как музыка и снег,
И в двориках колодцевых резвятся
Те голуби, бессмертные навек.
Ещё чему-то юноши смеются.
И дети миром вымысла живут.
 И пары на бульварах в том клянутся,
Чего, спустя полжизни, не поймут.
Живи, Москва, меня позабывая!
 Спектакли ставь, бурли, переезжай...
Храни свои музеи и трамваи.
Я ухожу. И мне чего-то жаль.
Я оставляю всю невоплощённость
Порывов и наивных, и благих.
Всю искренность и всю незащищённость...
Но кто судьбы сподобился без них?
21 сентября 1994

***
Моя душа –
Моя единственная дочка.
На древе русских ходоков –
Листочек, почка.
Тебя одна я берегу,
Одна я слышу,
Какую мыслишь ты беду.
Не плачь же, тише...
22 февраля 1996;
***
Моя болезнь – мне сводная сестра,
Родня свободы, крестница Христа.
Она мне подаёт на чёрный день,
Поэта продлевая бюллетень.
Она под монастырь не подведёт –
Мой тайный скит иной устав блюдёт.
Она не позволяет мне упасть
И над собой земную у;зрить власть.
Любой отход от верного пути
Сигналит болью: «Не туда иди!»
Она меня смиряет с нищетой
И называет вещный мир – тщетой.
Я отвечаю другу и врагу
Одно: «Быть несвободной – не могу!»
Хоть расстреляйте. Я – сама своя,
Пусть многого недосчиталась я:
Покоя (в коммуналке век живу),
Наследника – во сне и наяву,
Участков мозга, выжженных тоской,
 Друзей – под погребальною доской,
Возможностей, не выросших на свет…
Важнее невозможность:
Я – поэт.
20 мая 1996

***
«Счастливо, одногодка!» –
прокричал
Вослед мне мужичок с лицом измятым.
Я ощутила русский свой причал,
Братанье всех детей пятидесятых.
Он авторучку сунул мне свою,
Не глядя, обозвал на «ты» угрюмо.
В ответ на чести отповедь мою
В его глазах на миг застыла дума.
«С какого месяца?» –
спросил в упор.
«Ну, с января!» – ровеснику сказала.
«А я – с июля!» – он потупил взор.
И ёлка Детства между нами встала.
На почте эта встреча, на лету.
Но неужели... зеркало я вижу?
Лицо больное. Труд и нищету...
Бутылок больше... А росточком ниже…
И ЭТО СОРОК СЕМЬ? И ЭТО - Я?!
И это – пионерские отряды,
Юннаты и грачиная семья,
;
Весенняя, наивная рассада?!
«Атас!», «Полундра!», «Чурики-чура!»,
Лапта и «обознатки – перепрятки»,
Каток среди московского двора,
Сырые турпоходные палатки?..
Но знаю я: не крал и не губил.
Жить не умел. Жена ушла, быть может...
Не торговал. А музыку – любил,
Ведь наши песни нам всего дороже.
...Открытку настрочила впопыхах.
«Вот ручку заберу у одногодки!..»
Он скоро – прах.
И я так скоро – прах.
Харон торопит: не забудь о лодке!
Верши свой труд. И, в общем, не тяни.

Иначе – зеркала тебе покажут
Иные, помрачительные дни,
Где «одногодка, будь!» –
никто не скажет.
2 ноября 1998

***
Как же это все-таки случится?
Кровь от мозга оттечёт, шурша.
Об окно, как раненая птица,
Стукнется ослепшая душа.
Невзначай слезами захлебнётся...

Крикнет: «Пить!»
Аукнется: «Любить...»

Кто над этой птицей посмеётся,
Истинно бессмертен должен быть.
1977-1999

***
...Что же славите вы Бога,
Как плохого педагога?
Не нужны Ему рабы,
А нужны творцы Судьбы...
21 августа 1999

СОН
       (дому 118)

Снился сон:
Я бегу через двор,
Что-то радостное напевая,
Отгоняя рутину, как вздор,
Иль себя из темниц изгоняя.
;
Дома – братик, и смех, и семья,
Мир мой байковый, мягкий, неловкий.
Перемахиваю – тру-ля-ля! –
Через снежные кочки и бровки.
Позади – будто птицы галдят...
Это – школа, моя несвобода.
Это там – сто друзей, сто вражат,
Это там я – умней год от года...
Как я верю в победу мою!
Как близки ещё все Эвересты!
Жизнь встречаю – и песню пою.
Лишь минута – и я у подъезда!
Что такое?! Туда не войти:
Мой ребячий простор заколочен...
Я ищу обходные  пути
В синеве налетающей ночи.
Но – запуталась: крыши... забор...
Блик милиции... Всё незнакомо!
 Это мой  был, пожизненный двор!
Я вблизи заблудилась от дома...

А неясная песня гласит:
Верь началу. Ищи. Не сдавайся.
И под снежным заносом – не спи.
И – расти.
И – домой возвращайся!
Весна – осень 1999

;


















КОМНАТА  С  ФОТОГРАФИЯМИ
(из романа «Сашкина любовь»)

;
***
В жизни, начинающейся болью,
Недоумением, бессилием,
В жизни, продолжающейся оскорблением,
Глумлением, насилием,
В жизни, заканчивающейся пеной
У мёртвого рта,–
Что за чудо
Была твоя ласка
И доброта...
  25 января 2007

Колокола

Мелодия из кинофильма «Осень»...
А может, из рассказа «Осенью» ...
Твоих волос беспечная волна,
Ещё не тронутая проседью...
Мой там, где щитовидки нет, лишь рудимент, давно, -
Средь горла ком...
При чтеньи писем.
И стихотворений...
…………………………………
А наших слёз прекрасное вино!
А тайный пир всех наших примирений!
Озон грозы.
Нам надобен озон...
Ещё прекрасней после гроз живётся.
... А дверь столетья милого:
– Динь-дон!
Так сыр душист...
И «каберне» так пьётся!
Мы кончим миром.
Ты же пахнешь сыром...
И, розовый, приходит важный кот.
И ест он так, что только хруст идёт...
Соперники дерутся поутру:
Кот бьёт кота, жить не велит коту...
А в поле колокольчики цветут.
И мой романс, толстовский, тут как тут
Спасибо, колокольчики полей!
И звонкая гармоника дверей.
Мелодия из кинофильма «Осень»...
                13 апреля – 26 апреля 2006
;
        Ретро о первой любви.
Встреча. Воспоминание о 1978-ом

В Михайловском, на мостике горбатом,
Ты кормишь белых уток белым хлебом, его кроша в
                холодный чёрный пруд.
Ты в отпуске. Ты летом. Ты с подругой
Неторопливо, громко говоришь...
Я вдруг узнал – узнал! – ещё б не знать! –
И этот, мощных децибелов, голос,
Певучую и ласковую мову,
И платья твоего аквамарин,
И облако волос...               

Тебя окликнув,
Я отчество с иронией привесил.
Ты не успела оглянуться, но
Акцент полтавский вычислила мигом!
И, увидав под навесью ветвей
Улыбку и смуглявую фигуру,
Спорхнула с полукруглого моста
В нежданном для толстушки пируэте...
Мою ладонь в ладонь свою взяла.
Косящими глазами заметалась...
Но не решилась и не обняла.
И наша пара не поцеловалась.
Лишь горяча ладонь...
А угли глаз
Кричат о том,
На чём – не обожглась...
– Вон там идут жена моя и сын!
– А я – одна!
– А я вот – не один... Пиши! Звони! Прости дурацкий вечер…
– Да! Глупая обида. И – невстреча...
– Ну, что теперь рядить... Чего уж там...
– Как сказочно везёт сегодня нам!!
– Да! Пушкин приголубил Украину...

...Легенда? — Быль. Баллада и былина...
Твоя одышка...
И твоя подруга...
И я семейство догоняю лугом...
А вижу: мы созвучны,
                как на горе!

И ты – моя Аксинья,
Я – Григорий!
;
Но что-то ты так долго не звонишь...
Всё в том же лете,
В предвечернем свете,
На мостике в Михайловском стоишь!
                7 апреля 2006

***
...А знаешь,
За что ещё я люблю тебя?
Ты позволяешь себя жалеть.
А сердцу, жаждущему состраданья,
Это необходимо.
Колючие и чужие души
Жалеть себя не позволяют.
У-у, как чисты они, холодны!
Они без меня обойдутся.
Вернее,
Они слишком строги для счастья.
А счастье – это, может, всего-то –
Слезу твою утереть.
                15 января 1984

Сентябрь

Очистительный, занудный, затяжной
Дождик серенький осенний обложной.
Вот и листья золотые потекли.
Вот и зонтики цветные расцвели.
Ничего, – прохлада лучше, чем жара!
Детям – в школу, нам – за хлопоты пора.
...Под дождём проходят люди без конца,
Только нет в толпе любимого лица.
Только друга нам в Москве недостаёт.
Но сентябрь и эту боль дождём зальёт…
Ради друга – и надейся, и томись!
Но ветра залистопадят эту мысль.
                1980-е - декабрь 2006

Комната с фотографиями

.. .Вздремнулось днём.
И, в грёзе, показалось,
Что ты, в костюме тёмном, белой блузке,
С копной волос на лбу
(точь-в-точь на фото!)
Склонилась надо мной,
Расставив руки,
Как наклоняются над родником;
И смотришь, легкомысленно и властно,;
О счастье низким шёпотом твердя,
По-прежнему жива, сильна, прекрасна, –
Всё смотришь, улыбаясь и любя...
1-7 апреля 2006

***
Не ханжась и не монашась,
Затыкая сплетням рот,
Чувство наше,
Повесть наша
О бессмертии поёт.
Губы горем обметало.
Но, созвездий горний свет,
Ты моею музой стала,
Где посмертье – род кристалла.

Порознь нас отныне – нет!
26 мая - 9 ноября 2006

Воспоминание в Пушкинских Горах

Июль на Старой площади.
Прохладно.
Ты – в пыльнике. Он чуть коротковат,
И он не прикрывает сарафана,
Который простовато сшила мама.
На полной шее – шёлковый платок.
Наш разговор – сочувствия глоток!
А я – в ещё студенческой штормовке.
Мои движенья скованно-неловки.
«Гавроши» прядей ветер теребит.
Автобус под собором прогудит...
Румяный вечер. Ждущее затишье.
И ни о чём почти что болтовня.
Но резкий запах терпкого жасмина
Извлёк из нерешимости меня!
Миг – и дурмана сломанная ветка
Подарена тебе, как шифр и клетка.
В глаза ты смотришь пойманною птицей.
Твой взгляд договорить слова боится.
Ты – старше.
Я – дитя ещё...
Ты – старше...
Но жалость или страсть уже на марше.
Ты по-кошачьи трёшься о плечо...
И тут жасмин срываю я ещё!
И снова подаю тебе – порукой,
Что будешь ты надёжною подругой.
Груб, дерзок запах лепесточков белых.;
.. .На миг запнулась, после – побледнела.
Какой-то вздор бессвязный понесла...
(Четвёртого или пятого числа?)
И веточку жасмина стала грызть,
Как дети – карандаш, художник – кисть…
Восьмого провожала на вокзал.
Твой рот мои «гавроши» целовал.
А мой дневник забыть никак не мог
Обкусанный волненьем черенок.
                17 июля 2006, пос. Воронич

***
... А нельзя ль на миг остановиться,
На скамейку у дороги сесть,
Запрокинуть тающие лица,
Скудный завтрак незаметно съесть?
А нельзя ль
Серебряного века,
Полистать любимые стихи?
Вырваться из плена человека,
Быть собою – быту вопреки?..
Но уже не помогает это,
Беспокойство червем завелось, –
И идут шарманщики, поэты
В край, откуда детство началось.
Их никто отлёта не заметит,
Им никто покоя не прольёт,
Лишь порой отверстие в кларнете
Троезвучно ветру подпоёт.
   1977 - 2006

Ночь, после боя курантов

Я жду друзей, как правды ждут
Я верю, что они придут,
Чтоб стал он светлым поскорей,
Мой дом без окон, без дверей.

Я жду. Чтоб дом мой, как кристалл,
Казаться мне волшебным стал –
Стихами, чаем разлитым,
Едой, покоем обжитым,
Гитарой, песнями гостей
И ласточками новостей...
Я жду, чтоб действо началось,
Поскольку главное сбылось:
Мы – не одни… Ведь ты со мной
В моей обители земной!
;
Пускай жильё – как ветхий плот:
Наш это  первый Новый год...
                1 января 1978 - февраль 2006
                ул. Молдагуловой – Переделкино. Москва

***
Белые ночи любви –
Как на качелях вдали,
Не были – были,
На Псковщине плыли
И растворились, ушли.

Поезда скорого стук.
Горло уколется: друг!
Плач твой от жалости...
Мелькни, пожалуйста,
Плащ твой, и ласточка рук!

Белые ночи. Собор.
Скомканный наш разговор.
Не были – были,
В небо уплыли.
В необретённый простор...
                10 сентября 2006, Пушкинские Горы

***
Что я помню?
Смех и слёзы.
Город. Холод. И – людей!
Сосны, ёлки да берёзы,
Да над Соротью музей...
Шум общения и дружбу,
Облетевшую, как лес.
Над Москвой и Прикалужьем –
Знамя пушкинских небес.

А ещё – в недальнем лете –
Бодрый мамин говорок,
Школьной сцены тёплый ветер,
Непоследний мой звонок...

Затянувшееся детство!
Бесконечный строй обид...
Всё моё велосипедство
Из восьмёрок состоит.
Жизнь как будто поминаю,
Чьи-то вёсны, чей-то снег, –
А в итоге получаю
Только слёзы, только смех.;
Но серьёзная, большая
Разом сжегшая мне кровь, –
Окликает, упрекает,
Не кончается любовь!

Смех и слёзы. Смех и слёзы.
Мамы нет.
И друга нет.
Светят псковские берёзы
Бесприютности вослед.
И последний крик сиротства –
Фотокарточке твоей –
Разорвётся, разольётся.
Растворится средь полей...
                28 декабря 2005

***
Нежность моя!
Чем тебя мне избыть?!
Не отпускаешь ни днём, ни средь ночи...
Вижу всё то, что нельзя воскресить.
Вижу тревожные, горькие очи...

Непостаревшее вижу лицо.
И молчаливое это страданье...

В комнатах пахнет роднёй и отцом...
Слово дано –
Только нет пониманья.

В письмах твоё потонуло: «Спаси!..»
В письмах твоё одинокое: «Где ты?»...
Помнишь?
Моё: «Не горюй! Не грусти...»

Осень. Акация. Выхлесты веток...
Долгий и страшный учительский дождь.
После – на письма неотвечанья...
После – «Придёшь?..»
И последняя дрожь...
Ныне – уже гробовое молчанье.

.. .Этот отчаянный жизни прыжок –
Неутолённой, бунтующей, сильной!
Эта беспомощность...
Сердца ожог...
Мы – словно дети, которых – забыли!
;
Счастье людей не нужно никому.
Будням солдатки нужны да солдаты.
В душу твоём леденящем дому
Лепетом только мы были богаты…
Нежность моя!
Ни обнять.
Ни простить.
Это нелепо, что я существую,
Что-то пытаюсь тебе объяснить
И волоку свою долю пустую!

Было непросто.
Серьёзно.
Светло.
Но – глубоко.
Потому и непросто!
Был человек,
Было жить для кого.
Были возможны наивные слёзы...
Кто я теперь?!
Человек-автомат?
Самоубийца?
Безумное чадо?

Песни мои, словно свечи, горят.
Но «красоте же и песни не надо...»
                6 мая 2006

***
Не исчезай, комочек в горле,
 Воспоминание души!
...Прижмись ко мне главою гордой,
Письмо мне снова напиши.
Дай унести в пустую вьюгу
Румянец персиковых щёк,
Глаза единственного друга
И голос – альтовый ещё,
Ещё не сломанный саркомой...
И смех твой громкий, молодой,
Пускай объявится знакомо,
Грозящий счастьем – не бедой…

Ты – жизнь.
Тебя не заменяют.
И вновь такой не зародить.
А душу просто выпускают
Из клетки,
Обрывая нить...
;
Не уходи!
Живи. Тоскою.
В слезах любви моей большой...
Ведь знаем только мы с тобою,
Что мы слились - душа с душой
В тоннеле ночи без желаний
Открой мне снова дверцу сна,
Как будто манит на свиданье
С тобою
Вечная Весна...

Промчись со мной в одном вагоне.
В Пушкиногорье помолчи.
Как прежде, дай в любимой школе
От дома старого ключи.
Пройдись со мною в Белой Церкви.
Верни арбатские дворы!
Припомни Каменки осенней
В окне воздушные шары!
Звенигорода потрясенье...

И обретенье тишины,
Когда мы, волей провиденья,
Согласные видали сны...

Живи.
Всё той же сладкой болью,
Дыхание перехватив,
Как писем, сложенных тобою,
Печально-ласковый мотив,
Смешливо-горестная повесть,
Высокий истинный роман,
Что правды требует, как совесть,
И не исчезнет, как туман.

Он тянется дорожкой в Космос,
Всех слёз твоих не осушив,
Моих подростковых вопросов,
Оборванный,
Не разрешив...
10 мая 2008 года. Москва – Свиблово

***
…Тёплый, колючий ёжик любви, —
Что ты в горле моём першишь,
В сердце моём пищишь? Так по-детски кричишь…
Некуда больше мне тебя деть.
Некем отныне владеть.
                27 мая 2010;
Зов
«В лесу под ногами – гора серебра…»
(Николай Заболоцкий)
 В этой жизни, где мало любви и добра,
Ты одна подарила мне холм серебра,
Где ханжи, дураки, подлецы и чинуши
Распинали мою полудетскую душу, –
Ты одна колыбельную песню мне пела,
Ты одна пожалела и душу, и тело,
Мне послышался зов: «Возвращайся. Усни.
Позабудь окаянные, страшные дни.
Я – твой ангел земной и посланник астрала.
Для житья под Луной здесь нам воздуха мало!
Да и я пред тобой без вины виновата:
Чтоб летать – не хватает мне здесь аппарата.
То, что видишь – лишь только души оболочка.
(Помнишь, спорили мы, что сорока -  с о р о ч к а?)
Рок мой пробил. И рог протрубил.
                Ухожу.
Смерть – не сон: пробужденье.
И я тебя жду…»
                20 августа 2007 г.

***
…Когда я долго плачу, —
Ты в мой приходишь сон
С ещё не изменённым от времени лицом.
Манишь и утешаешь, крепка и хороша,
Жизнь без тебя страшна и
Не стоит ни гроша.

Когда я горько плачу,
Ты снишься иногда —
Навеки молодая, родная навсегда.
Мы приданы друг к другу,
Желток мы и белок.
Никто, никто покуда
Нас разлучить не мог!
И длится миг огромный,
И теплится очаг…
И космос — весь! — бездонный
В смеющихся очах.

Но сон меняет кадры —
И таковы все сны:
Взрываются петарды
Зелёные весны.
Друг друга окликая,
Мы в городе вдвоём —;
Бежим, летим, мечтаем,
Болтаем и поём…
Наш солнечный троллейбус,
Наш ласковый трамвай,
Наш непочатый ребус,
Наш глобус — в е ч н ы й  м а й…

А жизнь ещё — большая, и ты — не умерла.
Лишь детские тетрадки сместила со стола.
Я чувствую объятье,
Как будто наяву!
Ведь если долго плачу,
То я тебя  з о в у !..
И слышишь ты, конечно…
Но трудно целый век
Летать с другой планеты,
Мой бедный человек!
3 октября 2010

***
«…Но жалко любви,
А любимой не жалко»
(Юрий Ряшенцев)
«…а  только эту зелень,
сводящую с ума…»
(Сергей Казнов)
«Пали снеги…» (Из бардовской песни)

…Нет, –
и  с н е г и,
и  зелень,
И тебя, и меня
Жаль!
И нет мне спасенья
От былого огня.
Возвращается – Боже! –
Каждый взгляд, каждый год,
Дорогой мне до дрожи
Твой улыбчивый рот.
Наши споры и слёзы…
Горы книг на полу…
Наши детские грёзы
В подмосковном бору…

Доброты этой чудо,
Эта слабость и – власть.
Твой безудержный юмор.
Твоя терпкая страсть…
;
Наша нежная дружба,
Путешествий мечты…
Никого  мне нужно,
Если отнята – ты!

Нет: не только зарницы
Грозы молодой –
Твоих  писем страницы
Стали былью святой.

Ч е л о в е к а  не стало.
Он – дороже всего.
Только раз просияло
Бытие одного…

А метель заметает
Ворох прожитых лет.
Да ведь  с н е г и  растают,
Боль сердечная  – нет!
18-19 января 2014
;


















А СЕГОДНЯ ТЫ СНОВА ПРИСНИЛАСЬ…

;
***
Я вновь купаюсь в этих письмах.
В их тёплой правде,
Нежной лжи.
Стрелец мой, Тигр мой независимый,
Опять мне юность расскажи!
Верни мне лето Святогорья,
Над Пушкиным дневную ночь.
Ты - жизнь.
А счастье или горе –
Не мне загадку превозмочь.
Мы всё друг другу рассказали
За тридцать лет, за тридцать вех.
И обнимает нас в печали
Бесстрастный искрящийся снег.
Но там, где звёздочкою Вечность
Сроднила судьбы и пути, -
Всё светит мне твоя сердечность.
Всё силюсь я тебя найти...
23 мая 2009

Немного Японии
«...Мне нагадали, что в прошлой жизни я была – японский монах…»          (Из твоих признаний).
Ветер окно распахнул –
Форточка вскрикнула жалко...
Не твоя ли душа
Отозвалась на мысли мои?! 11 июня 2006   Св. Троица

Лестница. Сон наяву
«...Не знаю, чем она была, –
Дорогой духа или плоти...»
(О. Чиладзе  – Вл. Полетаев)
...Свет выключаю – и опять
В полночной тишине
Былую жизнь изображать
Начнёт рассудок мне.

Вот наша Дарница!
Базар.
Подземный переход...
Вот майский лиственный угар –
Подряд который год?

...Вот у бюветов ты сидишь
И, в сумерках грустя,
Мне вирши давние твердишь,
Как малое дитя:
;
«Зелёные листики –
И нет зимы!
Идём простором чистеньким
И я,
         и ты,
                и мы...»
Каштаны выстрелят свечой –
Я в поезде примчусь,
Как будто от тоски с Москвой
И от зимы очнусь.
Хохлушек пёструю толпу
Плечами разведу –
И к ненаглядному замку
Щекою припаду...
В свирель пичуг свистит весна.
Сосед подстриг кусты.
...Готово! Дверь отворена.
Ещё минута – ты...
Я вижу лестницу – она знакома назубок.
Сырой подъезд. Кошачий дух. Тенистый холодок.
Я задыхаюсь... Мой присест –
На третьем этаже
Ты здесь?!
Но – выше стал подъезд.
Он – до небес уже.
По перекрытьям – кругаля...
Дверей не нахожу!
Лишь имя милое твердя,
Рыдания сдержу.
Какой высокий потолок!
Как далеко – земля...
И хоть бы кто-то здесь помог
И выручил меня...
Но – наконец-то! – вижу дверь.
Толкаю, без ключа, –
А там – квартира. Верь – не верь,
Она теперь – ничья...
Быть может, нет её? Обман?
И видится она
В холодной грёзе, как туман,
Мучительнее сна.
...Вот коридор.
Вот телефон.
Вот – полочка скрипит!
Вот луч прорезал пыльный фон.
Столетник твой стоит...;
Обои некому менять
Средь этой пустоты.
Здесь умерли когда-то мать
И твой отец...
Где ж ты?!
…Вот покосился на гвозде
Давнишний календарь;
Пластинки около портьер –
Асфальтовая старь...
Вот мной подаренный картон
С картинкой – для стены.
И одеял спокойный сон –
Мои былые сны…
Я открываю гардероб –
Твоих вещей прибой!
И слышу я одёж тепло,
И пахнет всё - тобой...
Вдали гремит браслет колёс –
Песок Днепра дрожит.
Ушёл из дома верный пёс.
Блокнотик твой лежит, –
Но нет тебя.
Нигде-нигде.
Не будет.
Никакой:
Ни говорливой, как ручей,
С твоей черёмухой очей, –
Ни выжженно–седой...
Мы здесь исчезли.
Навсегда.
Лишь сквозняки сквозят.
Стареет книг сиротский ряд.
Созвездия глядят.
Они глядят в твоё окно –
И движутся в окне,
Как будто Повесть о Былом
Хотят поведать мне.
И надо имя прошептать,
Заплакать, закричать, –
Да негде воздуха набрать,
И негде голос взять...
                16января — 27 марта2006, Москва

***
Погожий день дарит
Остатнее тепло,
Разумно – всем подряд –
Дав мёду беззаботно.
И юность на плече несёт своё стекло.
И мальчикам дворов, как ласточкам, вольготно.
А у меня печаль.;
Глаза в тени лица.
Но я заслышу смех
Без зависти к счастливым.
Печали я верна останусь до конца:
Понятны мне её приливы и отливы.

И кто б ни говорил,
Что даль ясным-ясна,
И кто бы ни сулил
Мне новые напасти, –
Я вижу, что она туманно - непроста.
В печали по пятам за мной кочует счастье.
                22 июля 1977

Диалог

I. «Мне скучно.
Отчего? Скажи!
Пропала какая-то мысль.
Пропало какое-то желание.
Я не понимаю.
Я не нахожу самой себя.
Я запуталась в силках, которые мы для себя
Ценою таких потерь сами свили.
Или это старость?!
Почему я ничего не понимаю?
Раньше ведь понимала!
Мне больно.
Мне душно.
Мне скучно».

II. «Глупенькая моя девочка,
Ну, что ты? Ну, успокойся,
Мой родной, мой малыш!
Я все слёзы твои высушу,
Я все боли твои выгоню,
Радость тихую твою - вынянчу.
Я с тобой.

Я - всегда.
И с чего это ты за меня испугалась?
Мы ещё молоды...
Посмотри на двор!
Вот и дождь прошёл.
Будет нам опять хорошо...»
                Январь 1983 — 1993
                (Из книги стихов «Девочка Жизнь», 2000 г.)

30 ноября 2005. Твой день рождения...

I. Перечитать свои стихи далёких лет,
Когда поэтом я была, мир был – поэт;
И вновь на холм Святой горы легко взойти,
Себя, в штормовке, девочку, найти – ;
С рубцовской книжкой, с озером в глазах,
С журавликом в киношных небесах.
Здесь, в пушкинском святом монастыре,
Не гаснуть белой ночи на заре.
«Гостиница вселенская тесна...»
Всё - в первый сборник: музыка...сосна...
Нескладная худышка. Неуют...
Но здесь - Судьбу архангелы поют!
Никто не пожалеет?! Влага щёк.
И – нежность.
И – надёжное плечо,
И – cшибка лбами, где жасмин могил.
И – обрученье...
И рожденье крыл!

II.Первый снег заметает тебя – 
Твоё горькое, страстное тело.
Где-то сказки балетов трубят,
Что бессмертия сердце хотело...
Снег на псковские ляжет дворы,
Обуютит московский бульварик.
Только счастья скупые дары
Больше Дарница нам не подарит.
Я баюкаю письма твои –
Трёх промчавшихся десятилетий!
Снятся вялые, смутные сны...
Ты живёшь, моя радость, на свете!
В чистой нашей каморке – цветы,
Их поставили тёплые руки...
Ах, спасибо! Ты здесь? Это - ты?!
.. .Мы смеёмся. Не будет разлуки!
Голос искренний годы хранят.
Снова жёлтые листья листаю.

И – ожог: они правду таят!
С опозданьем её понимаю.
Понимаю причуды твои,
Понимаю твою непутёвость.
Наше детство – в основе любви,
Наши беды – неврозов основа!

То не письма - мелодия, песнь...
Повесть нашей разрушенной жизни.

Сделай чудо: возникни! Воскреснь!
Над ошибкой посмейся на тризне!

Но всё дальше уводит стезя.
Улетает душа, цепенея.
И моя, и моя, и моя, -
Как послушная девочка, с нею...
;
Никого. Ни кола, ни двора.
Только трепет единственной страсти,
Голос жалобный,
Мыслей игра
Рвут забытое сердце на части...
                30 ноября 2005

***
                « ...Только молчание телефона —
                Маленькой глыбой чёрного льда...»
                (О. Чиладзе – Вл. Полетаев)
Вот комната моя – музей.
Музей друзей.
Родимых фото
Застыли лавой новостей.
Молчат, как будто ждут чего-то.
Вот мамин сорок первый год.
Вот окончанье школы мною...
Ни друг, ни мама не придёт –
Шаги погасли за стеною.
Полгода зябнет телефон.
И потолок – обивкой гроба.
А за окном – лишь мата фон,
Славян или кавказцев злоба.
Воспоминания одни
Да ворох стареньких тетрадок
Мне возвратят года и дни,
Где сладок мира был порядок.
Хотя – какой там, в детстве, мёд?!
И молодость – безбытья корчи...
Но – было счастье!
Был полёт...
А я молчу, как заговорщик.
                21 декабря 2005

***
... А мне всё кажется,
Что киевский рассвет
Учительницу будит по привычке.
И, хоть давно занятий в школе нет,
Ты слышишь стук метровской электрички,
И одеваешься совсем-совсем легко,
Хоть на дворе – уже стальная осень;
И, в зеркало взглянув неглубоко,
Не знаешь, как тебя венчает проседь,
Как утончает чернь по серебру
Твоё лицо, открытое добру...
;
И, синим утром, ты гуляешь с псом,
Похожим на лохматого медведя,
Чтобы в час пик не раздражать потом
Кого-то из придирчивых соседей.
И, как обычно, голову склоня,
Неторопливо ты бредёшь бульваром,
По шерсти водолаза теребя.
Чуть вперевалку, движешься базаром.

Знакомые торговые ряды...
Два - три лица улыбкой озарятся...

Тебе не надо покупать еды.
Ты – завсегдатай здесь, чтоб пообщаться.
                6 февраля 2006

***
                «В одной знакомой улице...»
                (Старинный романс)
На планете незнаемой
Есть этот дом
С довоенными стенами
И огромным окном.
Дама в курточке светлой
Отпирает замок.
Тихо просит соседа,
Чтоб собаке помог.

Ах, совсем он состарился,
Ньюфаундленд Брайт!
И несут его люди, будто ангелы, в рай...
Поднимает, дрожащего,
На третий этаж,
На брезенте лежащего,
Друзей экипаж.
– Пацанёнок, – ну, что ты?!
И собака встаёт.
И лакать свою воду
На кухню идёт.

На планете неведомой
Жива доброта.
Но давно не обедала
Женщина та.
Все собаке хорошие
Отдавала куски.
Школе полузаброшенной –
Уроки тоски...

Аппетита нисколечко. Исхудала она...
А такой налитою, вальяжной была!
На планете завьюженной –
Стужа и лёд.;
И никто в этих комнатах
Уже не живёт.
Даже если и топчет
Их чья-то нога,
Для меня эти хлопцы –
Миф. И харя врага...

Но я вижу, как Дарницей
Движется друг,
Как мы августу радуемся
И сплетению рук...

Но я слышу –
И слёзы стираю с лица:
– Ну? Купить тебе вишен?
Купить круассан?...

На планете далёкой,
Высоким – высоко,
Кто-то греет в кастрюльке для меня молоко.
Говорит:
–Ты и вправду нездорова, дружок!
В лихорадке. И этот румянца ожог...
На планете хранимой,
Навсегда нестара, –
Мимо тополя, мимо
Проходного двора...

Твоя жизнь задевает
Мою не спеша,
Звёздный дождь проливая
На меня из ковша.

В той изящной личине,
И с горечью той,
Никакому мужчине
Не ставши рабой,
Под мальчишку подстрижена,
Отпираешь замок...

А купить ли мне вишен –
Невдомёк, видит Бог.
                6—7 февраля 2006
                Д/творчества «Переделкино»

;
***
Интересно устроена память!
Всё плохое она отметает.
Уменьшает обиды и ссоры,
Знать не хочет предательств и вздора.
Не считая ошибок, количества «фраз»,
Тщится лучшее преувеличить в сто раз.
Утешает, баюкает, лечит
Всё, чем век твой богат, человечек...
Счастья свечи возносит, как чудо,
И любовь говорит:
Есть и буду!
Вновь смеётся средь солнечных комнат,
Видит сны про каштановый город;

Стали сагою – рощи, события...
Те открытки уже – как открытья!
Это память, кормилица – память,
Словно ангел, стоит за плечами.
Память юная, память босая,
Та, что судеб рванину связала,
Вновь бежит на звонок в коридоре...

Но не в силах задуть моё горе.
                26 апреля 2006  Светлая Среда   

***
Перечитываю твои письма,
«Надо радоваться людям» – выпадает в осадок.
О, как радовалась ты, моё Древо Жизни,
Как любила мир...
Кармен, ребёнок, монах и клоун,
Цыган, сангвиник,
Обломов сонный –
Твои подобья, мой щедрый Тигр!
Ты громко, искренне хохотала.
Казалась властной, рубя с плеча...
Во сне, как девочка, всё летала.
Порой стеснялась письмо начать...;
Я знаю: много людей достойны
Любви;
Им надо радость нести.
Но твоё доброе, страстное,
Гордое, странное,
Вещее, нежное,
Горькое, горнее
Сердце
Не повторится в моём пути!

***
Ты так часто твердила о Боге,
Что ты для меня уже – почти Бог,
С твоей детскостью,
Влюблённость сразу во всех,
Твоей верностью, безответственностью,
Преувеличенным чувством вины,
С твоими Ганди,
Наташей Ростовой,
Домом в Клину,
Верандой в Михайловском...
Сентиментальный скептик,
Верующая и колеблющаяся, -
Ты всё время замаливала непонятный грех.
И так страстно рвалась ко всем, кто в беде, –
И жалела всех!..
В день 30 - летия нашей встречи,
Перед фото твоим,
Я, салют отдавая, стою.
Я знаю: ты здесь!
Друг твой вечен!
Ты – мой ангел. Судьба моя. Честь.
Ты слышишь, что я говорю...

Экспромт

...а сегодня ты снова явилась
мне в прозрачном дневном полусне;
мы стояли у тихого моря,
на забытый забравшись баркас,
в белой блузе и серых брючонках
узнаваема ты и мила,
с непокорной твоей шевелюрой
вновь заигрывал ветерок...
И стояли мы, за руки взявшись,
подле самой бегучей волны,
подле вечности, были вчерашней,
обаянья, незнанья, Судьбы...

Я тебя и себя увидала
будто в раме, вдвоём, со спины.
А художника я не упомню.
;
Кто - то старый из мастеров
написал две фигурки у моря –
нас с тобою.
И вечный закат...
                26 августа 2006

Вознесенье

С улетевшим в небо парусом,
Без руля и без ветрил,
Ты скиталась, друг мой жалостный,
Не найдя печальных крыл.

А во сне летала птицею
Над лесистою грядой.
Над Михайловской криницею
Смех твой слышен молодой.
Мне приснилась – измождённая,
Голова твоя бела.
Как ребёнка я, смущённая,
На руки тебя взяла.

– Тяжело ведь, – слышу голос твой
К Вознесенью на пути.

– Ничего. Ты стала лёгонькой.
Не печалуйся. Лети...
                31 августа 2006
***
                «Вот пришёл великан...»
                (Константин Воробьёв)
Далёкий тёплый океан –
Прибой твоих забытых писем.
... Вот и уснул мой Великан.
И дух мой – снова независим.
Но слёзы – днём, и слёзы – в ночь,
По той желанной несвободе!
Никто не в силах мне помочь.
Лишь боль стоит – ни шагу прочь.
Лишь быль баюкаю, как дочь, –
Тягучую тоску мелодий.
... Закрыв измученно глаза,
Слежу – пластичней нет балета! –
Огнистых линий чудеса...
Подобья лент иль колеса...
Цветущий луг... Сполохи света...

Ты здесь, бесплотная?!
То – ты
Моих волос крылом коснулась,
Следам душевной простоты
И почерку своей мечты
Так благодарно улыбнулась...;
Но прежней больше не придёшь,
В плечо по-детски не уткнешься,
И о несчастье не всплакнёшь,
И Радостью не обернёшься.

Всё дальше мой кораблик-год,
Не переплыв пучину горя,
Колышет голос нежный тот,
А сон про нас уже нейдёт.
Лишь тихо шепчет жизни море –
Медвежий заливает грот...
Тех писем зов,
Плеск сердца тот...
                3 сентября 2006, Пушкинские Горы

Гости. День

Вошла устало с рюкзаком.
В глаза ударил свет неяркий –
Оконный, сумрачный, октябрьский.
Прозрачный голос, что знаком,
Промчался быстрым ветерком...
Мне показалось, что в квартире
Отчётливые гости были!
И разговор, и даже смех,
И тени промелькнули тех...
Смотрю (в который раз) на фото
И смутно понимаю что-то.
Быть может, средь моих рубах
И этой завали тетрадок,
С улыбкой доброй на губах
Мой ангел наводил порядок?
В дому, похожем на бивак,
Где все пришпилены картинки,
Был ученический общак
И примерял мои ботинки?
Прийти б ему на Новый год!
Иль заглянуть на день рожденья...
Но куча дел, да быта гнёт...
Какие уж об этом пренья.
... А может быть, средь книжной пыли,
Старуха-мать и Друг мой были?
Чай не остыл ещё. Пикник
Был кроток, шаг ваш – осторожен.
И улетели вы в тот миг,
Как зазвенел дверной родник –
Чтоб не пугать и не тревожить.
Мне луч ударил по глазам...
Нет хода смертным к небесам.
Лежит на кресле сноп тряпья –
Всё той же юности обносок. ;
В глаза глядят мне
«Ты и я».
Да книга старая –
«Подросток»...

В тот раз вернул меня вокзал –
Я электричку прозевала.
Но так немало день сказал,
Пока я двери открывала!
                8 октября 2006   

***
Не уходи, тоска.
Мне страшно.
Я – та же девочка, гляди!
Но крик сиротства, снег вчерашний –
Уже не вытает в груди.

Усталое, отступит горе.
Вот я мертвею, я – не я...
И вдруг – нахлынет бурным морем,
Закружит душу боль моя,
Как зверь голодный истерзает...
Страдать и жить – уже одно.

Не уходи, печаль родная!
Хоть бы так любить дано.
                22 октября 2006

Два экспромта верлибром

I. Лейтмотив твоих писем - боль.
И когда проживаю их снова,
Понимаю я, что писал их
Раненый человек...

II. Ночью прежнее подступает...
Явь становится всё прозрачней.
И жестокая правда жизни
Режет мой изнурённый мозг...
Продолжаются наши споры,
Клятвы, домыслы, объяснения...
А порою – ты просто смотришь.
Молчаливо. Почти без слёз.

На тебе – знакомая блузка
И учительский сарафанчик.
Ни сединки в кудрях античных.
И ещё только тридцать семь...
                21—27 ноября 2006

;
***
Среди
Невстреченных людей.
Служить
Не мифам, но Призванью.
Тебе, мой Друг, мой Чародей, –
Моё последнее посланье...

Берёза в бисере дождя
Стоит царевной под окошком…
Дождись меня, Сестра, Дитя!
Я  здесь нужна ещё немножко…

Нас не забудут.
Я прорвусь
Лучом
Сквозь одинокий вечер.
Тому порукою – клянусь! –
Гора.
И Чудо нашей Встречи.
                27 ноября 2006?,  Москва

«Триптиху» Свиридова

Жизнь проносится, как тройка,
Ворожит, как детства ёлка,
Утешает, как иконка,
Манит кружевом дорог.
Окликает симфонизмом.
Угрожает катаклизмом.
Непонятен грозный Бог.
Боги добрые, - да где ж вы?
Бренной временной скворечни
Говорливые жильцы,

Пожалейте.
Не гоните.
Повнимательней смотрите.
Не гремите, бубенцы!
Будто звёздочки в колодце,
Продолжая чуть колоться,
Нам в итоге остаются
Дорогих людей глаза –
Самых добрых,
Невозможных,
И весёлых, и тревожных,
Простоватых или сложных.
Это - наши небеса!

Будто гусли в тонкой выси,
Остаются чувства, мысли;
Дышат жизнью годы, письма, -
Лишь друзей не сохранить.;
И потянется до Бога
Неизбывная дорога:
Дел в осадке лет немного,
Вечных слёз
Да строчек нить...
                19 - 26 января 2007

;


















ЗАПОВЕДНИК

;
Другиня

«…Храни, Господь, прелестную другиню мою…»
 (Семён  Г е й ч е н к о.   
Из письма Вере  М а л е в о й)
— …Отпусти ты себя на волю! —
Говорила радость моя,
Мне суля счастливую долю,
Созерцая леса, поля…
— Погляди: вот бежит собака.
Удивись, как она рыжа!
Ах ты, заяц мой забияка
С пулемётом из блиндажа…
Так другиня меня дразнила,
Что сестры роднее была.
Жизнь любила.
И пир любила,
Хоть почти совсем не пила,
И друзей семейство любила,
И старух болтливых любила,
И детей — всем сердцем любила,
Хоть ни  разу не родила…
Нет в живых весёлой подруги.
Есть неволя. А  с ч а с т ь я  н е т.
Но, из сил последних натуги,
Я вгрызаюсь в её завет…
Может, мы трудились напрасно?
Или все труды — вешний снег?
Не востребована и прекрасна
Наша молодость — краткий век.
Путь в остатке — котомка боли.
А мечта, и впредь, высока…
Отпускаю себя   н а   в о л ю —
И в последние отпуска.
19 июня 2011— 17 сентября 2012
Москва — Пушкиногорье — Москва

Ильинки

Сеют дождики слепые
И грибные моросят.
Пробиваются в России
Стайки белых и маслят.
Чем погода суровее,
Тем желанней пух и прах.
Холодает. И родней нам
Осень в Пушкинских Горах.
Жахнет в небо, прочищая
Ствол охотничий, сосед.
Осень волю обещает.;
Счастье здесь — и счастья нет.
Даже если вы влюбились
Белой ночью (и не зря), —
Всё равно сюда стремились
На пороге сентября.
Не «михайловская ссылка»,
А какой-то зов и звон
Прибавляет сил в избытке.
И свинцовый небосклон
Дарит таинство тревоги,
Свежесть прежнего пути…
Заповедны наши боги, —
Жаль, что некуда идти.
Может, впрямь Поэта мощи
Жаждут этой тишины?
Обезлюдевшие рощи
В шрамах памятной  войны
Дышат легче, смотрят смело,
Метафизику суля…
То ли сойка пролетела,
То ли молодость моя.
Тянет к творчеству. К дороге.
К музыкальным парусам.
В тучах отрочество бродит.
(Что в осадке — знаешь сам).
…То ли мельница над пашней
Реет сломанным крылом,
То ли Гейченко нам машет
Одиноким рукавом?
Просверк птицы.
Почерк друга.
Плеск плотвицы в камышах.
…То не облако над лугом —
Веры Малевой душа…
10 — 11 августа 2011
Пушкинские Горы

***
 «Вот бреду я вдоль большой дороги…
                (Ф.И. Тютчев)
Здравствуй, бирюзовая Поляна
И аллеи старой береста!
На меня глядят, как из тумана,
Малевой имбирные глаза.
В летних сновиденьях –  молодая,
Слыша поминанья горький глас,
Прилетает, чепуху болтая,;
Утешает в одинокий час.
Ласточки, сулящие погоду,
И сорока – птичий дирижёр –
Всё здесь мило, всё – тебе в угоду.
Лет и леса многоглавый хор
Возвращает молодость – и прячет.
Неисповедимы тайники.
То не я – двойник мой юный плачет
В камышах у Сороти-реки…
Или птица вскрикнула, страдая?
Или занедужил рыболов?
Ничего не знала – и не знаю.
Смерть и стронций – вот и весь улов.
Но берёзам рада, как и прежде,
Землянике, что в траве кровит.
Верочку – в берёзовой одежде –
Догоняю,
И в глазах рябит
От листвы, и солнца, и костюма,
Что почти сливается с корой…
Не вернуть заветного июня!
В новолунье или полнолунье —
Нет чудес.
Мой ангел, – Бог с тобой.
3 июля 2012
Михайловское

ПОЛЯНА. МИХАЙЛОВСКОЕ
Памяти В.М.
Я здесь одна,
Но здесь не одиноко.
Весь окоём судьбе принадлежит.
Зелёный дом надеждами обжит,
И сердце успокоит он, и око.

Близ хоздвора – футбольная площадка,
Да попросту — воротца на лужайке.

…Гонял бы мяч Сергеич так же сладко,
И хохотал – в такой же белой майке…

Я затаюсь, блокнот приладив к доскам,
И вспомню… Что я вспомню?
Годы? Вечность?

Дорожка в окаймлении берёзок
Бессмертна, как любви напиток млечный…
И как над головою Млечный Путь –
Кому-то – звёзды,
Для кого-то – жуть.;
И тень родная проплывёт Поляной,
И запах чабреца ударит в темя…
Зальётся взор слезою осиянной,
Но всё же свой диктат диктует Время.

Ты знаешь, – здесь мне легче, здесь мне проще.
Здесь дальше ты, чем в комнате моей.
И легче мне дышать в сосновой роще,
Чем в смертной духоте московских дней.
И воскрешать тебя издалека —
Отрадней здесь,
В прорыве тупика…

Здесь на свиданье к нам приходит юность.
К р е м н и с т ы й  п у т ь  по-лермонтовски чист.
И в небе клавиш пальцами коснулся
Рахманинов –творец и пианист…

Заснуть для всех в Москве…
Ах, как мы рады –
Год или день спустя – в Михайловском проснуться!
…И гривенник на краешке лесной эстрады –
Как обещанье странника:  в е р н у т ь с я.
26 июля 2010,
Пушкинский заповедник -
8 марта 2011, Москва-Свиблово

***
Рано ли, поздно ль, – твержу наперёд:
Что-то плохое за мною придёт.
Это плохое случится,
В дверь непрерывно стучится.

Знаю, что рано иль поздно паду,
Вызнав незнаемую беду.
Даже фантазия книжек
Эту беду не опишет.

Я не учусь – разучилась я жить.
Времени порвана тленная нить.
И перепалка в трамвае
Страшно меня утомляет.

Страшные люди таятся везде.
Где полицейщина – там быть беде.
Нет человечьего взгляда
В колбе вселенского ада.

Кто я? – Ребёнок, желающий петь.
Время сулит равнодушье и плеть.
И выживает нас город
В долы по имени «голод».
;
Я онемела, родная чижу.
Больше уже ничего не скажу.
Может, найду свою долю,
Может – погибну в безволье…

Рано ли, поздно ли – сердце замрёт.
Бег этой крови Фемида прервёт.
В мире, забывшем про жалость,
Пьеса моя отыгралась.

И, не похожая ни на кого,
Я не нашла никого своего.
По большакам, бездорожьям
Жемчуг пригоршнями брошен.

Вот я в дороге – затылком вперёд.
Там, позади, моё детство поёт.
А впереди – серый ужас.
Воды летейские. Стужа…

Надо пройти этот странный маршрут,
Вылить, крича, онемения ртуть.

Вдруг – никакого тоннеля в конце,
Бомжа седого в терновом венце?

А впереди – только Заяц
Доброго деда Мазая?..

Рано ли, поздно ли — сердца мотор
Вынесет нас на последний простор.
И на просторе увижу
Вишну.
А может быть вишню…

Рано ли, поздно ли,
Баю-баю,
На засыпай – ещё сказку спою!

Жизнь — никакая не книга, –
Я сообщу тебе тихо.

Жизнь – это рваная рана.

…Сердце колотится рьяно.
Встань. Подыши. Да очки отыщи…

Рано ли?
Поздно ли?
Рано…
26 января 2011.
Москва-Свиблово.
(После теракта в Домодедове)
;
      ЗАКАТ НАД ПРУДАМИ
(ГОРА «ЗАКАТ»)

Сочинить стихи?
О русских баньках,
Женщинах, полощущих бельё…
О себе, худой весёлой Таньке,
В 20 лет и 25 её…
О кудрявой зелени. О лете.
Просеках серовских и дождях.
О черничном, земляничном лесе –
И его нечаянных гостях…

Но, тепло отныне иль ненастье,
Об одном я вспоминать могу:
О тебе, единственное счастье,
На уже погасшем берегу.
Размыкая иль смыкая веки,
Равнодушна к суете земной,
Я живу тоской
О  ч е л о в е к е,
Что судьбою стал.
Живою мной.
9 июля 2009 - Пушкинские Горы. Вечер
(33-я годовщина рождения Чуда Встречи)

***
Я верую в Друга,
Как веруют в Бога.
Мечтою о Встрече искрятся пути.
Немного осталось шагать или много –
Я всё же надеюсь:
Успею найти!
Успею. Пускай это – тень иль виденье,
Пускай о былом восхитительный сон, —
Успею!
Я верю в весны возвращенье.
В повторную юность.
Пускай это – стон…
12 июля 2010 — Пушкинские Горы --
8 марта 2011 — Москва, Свиблово

***
В деревнях
И привольных столицах,
Поразбросанные там и здесь,
Есть родные, любимые лица –
И знакомые добрые есть.

И товарищ, и твой однокашник,
И, быть может, седой ученик,
Твою жизнь он не спрячет в «загашник»,
А поможет изданию книг.;
Но лжедружба и зависть косая
И враньё – простаков простота –
В шапку горстку советов бросают
(Так невыгодна им доброта).

В деревнях (а возможно, в столицах)
Столь несхожие там и сям,
Люди души меняют и лица –
Кто в угоду себе, кто – властям…

Ворон каркает: путь твой окончен!
Но, войдя в заповедный зенит,
Только творчества тронь колокольчик –
Зазвенит,
                зазвенит,
                зазвенит!

…И Свиридов посмотрит нестрого,
И Чайковский сквозь грёзы вздохнёт,
И откликнется Глинкой дорога,
Чей – в грядущую Вечность – полёт…
4 марта – 19 мая 2010 -  8 марта 2011
Смоленская область – Москва

***
Не дождаться  б а р х а т а  в сезоне,
«Бабье лето» как оборвалось!
День и ночь танцует на газоне
Хмурую чечётку серый дождь.
Не даёт поехать за грибами,
Запирает дома в выходной…
Надо б снова – на могилу к маме.
Ну, так что же – выпьем по одной!

Телефон молчит… «Орфей» включаю.
Натираю «звёздочкой» виски.
И стихами душу упасаю
От самоубийственной тоски…

А давно ли ждали мы июня,
Пасхой и весной оживлены,
Торопили месяцы и луны,
Чтоб скорей умчаться из Москвы,
Из её теснин, от смога душных,
Из обрыдших комнат и контор;
Замок снова строили воздушный –
И не обретённый до сих пор.

Может, нам весною снится  ю н о с т ь
И её пристрастие к пути?
В сентябре — зима уже проснулась,
Заморозки первые — гляди! —
Унести цветы с балкона просят…
Бытовухи снова полон рот.;
Незаметно втягивает осень
Человека в свой желтоворот.

Лес мой, свет мой, небо, – где ты, где ты?!
Не хочу стареть я день за днём.
Мы и вправду  м о л о д е е м  летом,
Погибая с каждым ноябрём.
А затем? Волшебный запах ёлки…
С а р а ф а н ы ,  что ли, снова шить?
Одолеем все мы кривотолки.
Нам бы только  з и м у   пережить…
2 октября 2010

         
 ФЕВРАЛЬ. ВЕСНА СВЕТА

Приближайся, весна, приближайся.
Разбивай оболочку тоски.
Разгони серый сумрак ненастья,
Сняв кольчугу с уснувшей реки.
Подари нам – как детскую сказку –
Женский день, птичий гвалт, вербный лес,
Бунт воды – и сладчайшую  П а с х у ,
Д е н ь  П о б е д ы  в сиянье небес…
Лёгкость куртки, озноб путешествий,
Электричек сквозняк и общак…

Подари мне  х о р о ш у ю  песню –
И Звенигорода березняк!

Приближайся, весна, приближайся.
Всё узнать мне позволь, всё посметь.
Подари мне  и л л ю з и ю  счастья.

Но не лето. Не смог. И не смерть.
                21 февраля 2011

***
И когда покличет Бог, –
Встаньте рядом верной свитой –
Буратино, Бибобо;
Вам вверяю жизни свиток!
Я иду в свой лучший сад, –
Куклы  Мишки, Зайцы, Лушки, –
В мой подвальный  тихий ад, –
Мои первые игрушки.
Я иду в снесённый дом
На родимой Якиманке, –
Буратино, Бибобо,
С пулемётчицею Анкой!
Неподкупные друзья, –
Охраните, поддержите!
Беззащитные, как я, –
Вы – мой первый Вседержитель…;
Кто там плачет в темноте?
Это вы, родные книжки,
Что, с младенческих ногтей,
Мир открыли для малышки?
Не горюйте: лучше вас
Во Вселенной не бывало!
Жаль, что жизнь, за часом час,
Вас упорно закрывала…

Сиротливые мои, –
Обнимите меня крепче!
С вами легче были дни –
И закат суровый легче.

Оставляю вас в завет,
Ещё – музыку, рисунки,
Пьес и фильмов горний свет,
Да любовь моей Веруньки!
Этих писем снеговей,
Эти вечные вопросы…
Беллетристики сильней –
Наша радость, наши слёзы!

Жизнью созданный роман –
И души твоей вершина.
Не подделка. Не обман.
Всё сольётся в океан.
Ты – река. Я так решила.
17 декабря 2008 – 3 января 2009 – 23 мая 2013

Ангел  плача
 «Два ангела сидят у меня на плечах –
   Ангел смеха и ангел плача…»
                (В. Розанов)
Я встретила былых врагов.
Обрадовалась.
Рассмеялась далёкой ленточке годов,
Что незаметно размоталась.
Ведь я совсем одна осталась…
В могилах – лучшие друзья.
Огонь приятельский – не греет.
А без врагов нам жить нельзя!
Они всех медленней стареют.
О, как я рада, увидав
Вас, кто терзал меня и мучил!
Вы – живы?!
И со мной сейчас
Далёкой молодости лучик…
Поговорим, не помня зла,
Стихи и годы раздавая,
Уже почти друзьями став,
Иначе жизнь припоминая.;
Свершив в былое перелёт,
Близ вечной постояв разлуки,
Мой бывший враг меня поймёт
И тихо мне согреет руки…
                5 – 7 февраля 2007
                Москва. Хорошовское шоссе

Заповедник

Здесь люди бегают по кругу –
Порой по двадцать, тридцать лет…
А ищут что? - дорогу  к   д р у гу ,
Который жив, а может, нет?

Здесь все мы юность воскрешаем,
Ландшафтом радость заменив.
Какой-то всё вопрос решаем,
Задачник прежний упразднив.

И милосердное приволье
Врачует нас, пускай с трудом.
Одушевлённое бездомье
Нам заменяет утлый дом…
Июль 2009-2010, Пушкинские Горы

Осенины

Облака в Михайловском округлы.
Дирижабли или корабли -
Вот они стоят над влажным лугом,
Поджидая витязей вдали.

Выцвела давно стерни рубаха.
Воз грибов у деда в гараже.
Аист, как искусственный, без страха
Выбирает пищу на меже…

Отступает лето - года ласка.
Озера взволнованный экран
Нам покажет пушкинскую сказку.
Рассмеётся леса океан…

Только быстро лето нас покинет -
За неделю в сумрачной Москве.
И морозец обожжёт нам спины:
Здравствуй, жизнь в сиротстве и тоске!

Осенины бредят листьев линькой.
И неотвратимы, как невроз, -
Августа густая в небе синька,
Проседь золотистая берёз…
Август 2011, Михайловское – Псков,
21 декабря 2013, Москва;
Песня Покровских ворот и Чистых прудов
Памяти Надежды Васильевны нашей…
(Колосовой-Порудоминской)
На улице Машкова  снег.
В апреле - снег.
Таков наш век.
Немолодой, хоть не седой, идёт к подъезду человек.
Цепочкой тянется над  ним
Воспоминаний дым.
Ну, вот. Родной прогал двора!
А стал - чужим. Да как же так?
И пожилая детвора
Всё код не наберёт никак…
Сакральный знак.
Прийти втроём иль вчетвером
Под пушкинскую сень ветвей,
Вот в этот довоенный дом,
Где мир теплее и тесней,
Где балагурит речка Ру,
Где всех Доми;но бережёт,
Где молодую детвору
В подарок новый сборник ждёт,
Где дух семьи - Владимир Даль…
И всё ясней за далью –даль…
Одышка…Наш – второй этаж.
Что ж? Помолчим, Наташ…
Сегодня – Пасхи светлый звон.
И ни к чему слеза и стон.
Мы тоже верим в куличи.
(На подоконник их мечи).
Мы только радость вспомянём.
А лучше – помолчим…
Ветшает дерматин дверей.
Медь ручки вычурной стара.
Её привыкши открывать, ты медлишь. Ты права.
Нажмём звонок: ну, просто так!
Как будто снова – первый курс.
Нам крёстная откроет мать,
Я рассмеюсь…
Что ж, – дочь и зять пока не здесь.
Они приедут не сейчас.
Но поминаем – у дверей
В наш первый раз.
И мы толчёмся у дверей,
Как в первый раз…
Легко на Светлой поминать
И крашенку щипком крошить.
У нас была вторая мать…;
На Светлой – радостнее жить.
Большой ребёнок – человек.
Но этих плеч уже вовек
Не обнимать.
Я вербу в дверь её воткну,
Ты перекрестишься…
Мелькнёт:
дверь отворилась:
Ну и ну…
- Прошу! Вас ужин званый ждёт…
Но это только нервный бред
Сгоревших лет.
Ещё плесни-ка мне кагор…
Пора! Нам надо уходить.
(А то, обыденщиной, двор
Иль дворник
Смогут навредить…)
В газетный ящик загляну…
Темно. И писем не видать.
Быть может, их успела, ну,
Хоть два последних прочитать
Вторая мать?..
А может, – нет,
Мела метель,
Оказия так долго шла…
Моих признаний канитель.
Смерть навсегда разорвала.
Уже не нужно никому
Их в кёльнском маленьком дому.
Давай-ка угол обогнём.
И к милым окнам подойдём.
Поклон деревьям отдадим…
Послушай: это мы поём!
Гляди: мы за столом сидим!
За этой шторой, вдалеке,
У речки Леты на руке…
И с двойкой в дневнике.
В окне близ Маросейки свет.
Любви неугасимей нет –
К России. К каждому из нас.
И я не отираю глаз…
А Маросейка – то страна,
Что детству Танину верна.
И не простыл горячий след
Былых, невозвратимых лет,
Факультативов и кружков,
Стихов корявых и смешков,
Обид и обретений тех,
Олимпиад (где был успех)…;
Из школы гнали нас со зла -
Да мама крёстная спасла.
Крестил нас Пионерский сад -
И майский град.
А мы, как ласточки весны,
Летели в те цветные сны,
В ту искренность, что столь редка,
В ту исповедь ученика -
Под стреху старого гнезда,
Что отражало стрелы зла, -
В нас веря – в Бога своего.

…Добро. И больше ничего.
Надежды Колосовой свет
Тех лет.
Апрель 2012 , Москва

***
     Юрию  Визбору
Если сил остаётся немного
И друзей исчезает оплот, -
Позови ты на помощь дорогу, -
И дорога на помощь придёт.
Распахни своё сердце пустое -
Просто так, никого не кляня…
Пусть наполнится ветром, грозою,
Будто парус ушедшего дня.

Мир приветливый хлынет навстречу,
Разожмутся привычек тиски.

И тоска от тоски нас излечит.
И найдутся друзья
 И стихи…
  13 августа 2012,  пос. Пушкинские Горы, Псковщина


Ноябрь
«Всё вечности жерлом пожрётся…»
(Г.Р.Державин)
« Жил-был я…»
( Семён Кирсанов)
Зима мешается с листвой
И мокрый снег – с дождём.
Всегда живём перед бедой
 И  а с т е р о и д  ждём.

Угрюмый космос – кто ты есть?
Не разглядеть лица…
Мы – дети, брошенные здесь,
Без дома, без отца.
;
Всё бренно – юность и семья,
Призыв: стихи пиши…

И жалкий крик
«А  к а к   ж е   я?!»
Теряется в глуши…
29 октября 2012

У озера Тоболенец

Небо, небо…Вприкуску, вприглядку…
Со сметаной крутых облаков…
Мир зелёный! Мне больно и сладко
У озёрных твоих берегов.
Словно к жизни – к тебе припадаю.
Но со мной – даже призраков нет.
Пустота обступает земная
И бессмыслица будущих лет.
Меж тобой и московской квартирой
Вьётся времени тленная нить.
Я ушла бы из этого мира,
Если б было, куда уходить…
Июль, 2013 (на Ивана Купалу), Пушкинские  Горы

***
« Не верьте пехоте…»
(Булат Окуджава)
…Не верьте, – они не слабы;, не бесплодны!
Они – беззащитны, горды и свободны.
Но хрупче стекла у мечтателей жизнь,
И рвётся в века у художника мысль.
Радеть бытовухе, дышать бытовухой –
Как жить со слепою и злобной старухой.
В лукавых сетях алкоголя – беда.
Лишь творчество – праздник для сердца всегда.
Но – отклика нету, нехватка общенья…
Всё это – подобно письма возвращенью.
Ты мой не востребован, ласковый май!
Хоть добрую зиму мне, Боженька, дай…
Дышать в тесной келье не каждый сумеет,
Но личную веру всяк с детства лелеет.
Не в догмах она, не в смиренье она, –
Романтикой подвига сказка полна!
Рождённые после великого Мая,
Мы Пасху с Победой с пелёнок сплетаем.
И верить в  б е с с м е р т и е  хочется нам…
А социум бьёт нас по детским губам.
Нас жизнь убивает, нас быт убивает!
Поэтому самоубийств – не бывает.
И в смерти поэта всегда виноват,
Кто кровью поэта питался – и рад…
26 октября 2013 - 21декабря 2013
;
ВЕСНА  СВЕТА

Какое великое  солнце!
Как неба рубашка нага!
Какие весенние тени!
Какая смешная пурга…

А значит, мы прожили зиму.
И, значит, страдали не зря.
И снова нам необходимо
Трудиться до декабря…

Лишь Память и Слово отметят
Год Новый (он – не за горой).
Да редкие праздники эти.
Ещё – однокурсник порой…
Март 2013 - 21 декабря 2013

;


















СЕГОДНЯ

;
***
Памяти однокурсницы
Оживает моя жизнь в электричке.
Облегчается поклажа утрат.
Коль Звенигород иль Клин мой привычный
Распахнёт опять объятья, как брат.
Понимает нас попутчик случайный,
Развлекают и певцы, и чтецы.
И обновку обрету я нечаянно:
Здесь навяжут её вам продавцы.

Не гляди в себя – своё всё смурное, -
А гляди в окно, где вербы цветут.
Подмосковье пролетает родное,
И прошли мы нашу практику тут.

Одинцовская газетка ты наша,
Наше Дунино и Дютьково тож !
Нам с тобой, моя подружка Наташа,
Гениальности ждалось – невтерпёж.
Но колюча и долга печаль наша.
И до срока облетает ветла…
Гениальная Туренко Наташа
Только с о р о к на земле прожила.

А теперь весна – и хочется странствий.
(Ты, девчонка-Гамлет, знала в них толк !)
И мерещится полётное счастье,
И не страшен никакой серый волк.
А уже апрель – и хочется песен !
Я бродягам от души подпою.
Каждый месяц на земле интересен,
А надежда погибает в бою…

Каждый день в апреле верится в лето,
В обретение волшебной страны.
И вблизи оно, жестокое, где-то,
Наподобие напалма войны, -
Забивает наши лёгкие смогом,
Выжигает и людей, и леса…

Лишь весною говорить можно с Богом
Да по-детски накликать чудеса.
Вот и мчится дельтаплан мой зелёный
Сквозь берёзы,
Сквозь захаровский лес…

Без любви тогда мы были влюблённы.
Юность милая, - ты прячешься здесь -
В тропах Пришвина,
В Москва-реки ленте,
В соснах бора,
В говорке родника…;
Даст конфетку мне Наташка Туренко.
И, за лирику, - отпустит пинка.
25 апреля 2011 года,
Светлый понедельник
(Из книги «Мы так и не поняли птиц».
Изд. ф-та журналистики МГУ, 2012)

***
 «Такой был тихий
Лёвка Пыжов,
А в Клину бутылкой
Танк поджёг…»
     (Евгений Елисеев)
Под Клином пал
Иван Крестьянцев.
Вот крест – фамилия его.
Он был мальчишкой новобранцем.
О нём не знаю ничего.
Я не нашла его ни в списках
У негасимого огня,
Ни в клинских скромных обелисках.
Но я – навек – его родня.
Мои крестьяне луг пахали,
Как Ваньки-старшего деды,
Войну мои родные знали
И те же тяжкие труды.

…Он погибал средь окруженья
В том сорок памятном году.
(А я – в каком паду сраженье ?
В каком живьём сгорю аду ?..)
Наш Клин был первою удачей,
Когда, не сломленный судьбой,
Он дал отпор. Мы дали  сдачи.
И не забыть тот верный бой.
……………………………
В Музее – ужас осквернения.
(В проёме – плачущий солдат).
Но не гноби себя неверием:
Вернётся музыка стократ !
Всё возродится до Победы.
Рожденья день и торжества –
Седьмое мая !
Это – ведай.
Салютом – первая листва.
……………………………….
А в школе на проспекте Мира
Спектакль зовёт детишек в зал.
И стонет в децибелах лира.
И всё глядят из фотомира
Ивана светлые глаза.
Пшеничный чубчик. Нос «картошкой».
Открытый прямодушный взгляд.;
Тебе пожить ещё немножко –
И сына б ты отвёл в детсад…
Иван Крестьянцев, друг московский !
Ты жил в рабочем далеке.

Давно отпел тебя Чайковский.
Погиб ты на Сестре-реке.
Не слушав, может быть, симфоний,
Не знал, в пилотке набекрень,
Творец мелодий и гармоний
В какой родился майский день.

Но ты учился в нашей школе.
И, может, ты мне подарил
Горсть жизни,
Ком судьбы и боли –
И счастье –
Из последних сил.
Да, счастье: петь, концерты слушать,
Не знать, кто будет хоронить…
Спасибо, школьный мой Ванюша,
Спасибо, сын крестьянских внуков.
Чья доля лучше ?
Вякни, ну-ка ?
…Так долго мне досталось жить.
14 июня 2011

АЛЬТЕР ЭГО

Чего ты ищешь? Детства?
Позволь в тебя вглядеться...
Ты не забыл заветного пароля?
Неужто, "табуль раса".
Ты нужен в крике класса?
Иль жаждешь, чтоб опять тебя пороли?
Куда ты рвёшься? В юность?
О, Боже, - ну и дурость!..
Она, меж суицидом и доверьем.
Оболгана  врагами,
Затуркана  друзьями...
И молится лишь грёзам да деревьям...
А после? Стосковался ты, может, по начальству?
По глупости - тупой подружке власти?
По голоду, бездомью,
"Дресс-коду" бесподобному,
Работе, что рвала тебя на части?
А может, коммуналку утраченную жалко,
Клопов и склок, вампических соседок?..
Ну, ладно: я кончаю
Расспросы!
Я ведь чаю,
Что не случайно смех в ответ так едок...;
Пусть пенсия ничтожна,
Но жить покуда  можно -
На пятачке квартиры, в электричке...
Встречать лишь тех, кто дорог.
Хоть им давно за сорок,
Читать.
Стихи царапать по привычке...
Твоё уединенье - оно для вдохновенья!
Не надо одиночества бояться.

Нет счастья? - и не надо:
В несчастье есть отрада.
Пусть ужасы любви не повторятся...

Не дай, годов круженье,
Вернуть все униженья -
В семье, в труде, в людской общаге лютой.
Я не держусь за прошлое.
Ушло? - Всего хорошего.
...И лишь здоровья жалко почему-то...
14 января 2013

ОТВЕТ "ОПРОЩЕНЦАМ"

...Уйти в леса,
Уйти в поля,
Спасать свою натуру?
Не очень что-то и верю я,
Что так спасёшь культуру.
Говеть в горах,
Дрожать в тайге,
Жевать медвежьи уши,
Яге в избе сдавать ЕГЭ?
- Спасите наши души!
Не в щах пустых добро и свет,
Не в брюхе Пост, а в Боге.
Вам эгоизма явлен след,
А я скорблю о многих...

Нет, - я из мира не уйду,
Пока дышу и греюсь,
Свищу в поэзии дуду
И плачу, и надеюсь...
Пока бывают у меня
Ученики - что внуки,
И рады мне при свете дня,
Три добрые старухи...
;
Я к ним приеду с куличом,
С журналом, с новостями,
И всё нам будет нипочём:
Весна - всегда с гостями!
К нам в гости - верба и скворцы,
Вкус тополиной почки,
И сладки, словно леденцы,
Слова: "Ты вроде дочки..."
А огородное вино -
Смородинка из детства.
Здесь мало слов, но суждено
Душой здесь отогреться.
А студень чуден и мясист,
И чай приправлен мятой.
Нас знающий в лицо, таксист
Везёт до новой хаты.
Опять подарки раздаю!
Тону, балласт бросая...
Я будто целый день пою,
Отчаянья не зная!
Ликуют тело и душа,
Горят в крови гормоны.
И песня тихая слышна -
Играют на гармони!

Я буду долго вспоминать,
Как радовалась людям,
В них вечно воскресает мать
И все, кого уж не сыскать,
Но век искать мы будем...

Нет, - мне из мира не уйти,
Себя спасая тихо.
Иные до;роги пути -
Не поминайте лихом!
Нужна я - слышите? - друзьям.
И друг мне нужен. Где он?..
Вдали, вблизи он, там и сям.
В людском лесу везде он.

А душу грешную спасать
В горах не интересно.
Там нечем, в сущности, дышать,
И от безделья - пресно.
Там скучно без земной мечты.
Мне круг друзей, быть может,
Дороже этой мерзлоты,
Внесоциальной пустоты,
Бессмертия дороже.
23 апреля - 16 июня 2014;
***
Наплодил наш Пушкин литдетей,
А эпохе - не до тех затей.

Смотрим  жизнь, как жуткое кино...
Будущее - странно и темно.

Ты стихи кропаешь? - Осмеют.
Ты всерьёз? - И это не поймут.

Отчего же тянется рука
Ежедневно к чистоте листка,
И удушьем кажутся два дня,
Если муза бросила меня?

Ни в лесу, ни в поле у реки
Нет спасенья от тупой тоски.

Лишь в тетрадке - воздух и простор,
Всех со всеми и тихий разговор...
Лишь тогда дышу, когда пишу,
И себе сполна принадлежу.

Может, той свободы слабый след
Хоть кому-то передаст привет
В будущем, что странно и темно...

Всё равно поэт я.
Всё равно...
23 мая - 16 июня 2014

***
Неужели кончатся стихи ?
Те слова, что поиграют в прятки,
А затем, рассудку вопреки,
Выстроятся в чаемом порядке ?

Неужели музыка уйдёт ?
В горле соловьём не затрепещет ?
И душа, на крылышках, в полёт
Не умчится, презирая вещи ?

Неужели больше не спою –
У костра иль в праздничном застолье,
Голос, будто молодость мою,
Растеряв в унынье и неволе ?

Это всё бессонные шаги
Времени, эрозии, старенья.
Это полыхают угольки
Нашего последнего горенья…

;
Жаль потерь – они себя куски !
Жалко даже лыжи и рыбалку…
В ледяных объятиях тоски –
Неосуществлённых песен жалко.
…Неужели кончится любовь ?
Та, неутолимая вовеки,
Что живёт и плачет вновь и вновь
Смыслом жизни в каждом человеке ?!
И холодный ливень забытья
Смоет, будто опадь, эти письма…
Но душа горячая твоя
Всё хранит меня, покуда мыслю.
Всё приходишь, смерти вопреки,
В сны мои, щадя и утешая.
Чую крепость памятной руки,
Даже запах твой я воскрешаю…
И глядят пытливые глаза
С фотокарточки весны далёкой.
Счастье в них. Усмешка. И слеза.
И тебе, и мне – неодиноко…
8 сентября 2014

***
"Рассыпься, горох,
на двенадцать дорог..."
(фольклор)
Радостные книжки все прочитаны.
Горестных - не хочется читать.
Не заполнить пустоты молитвами
И на свете счастья не сыскать.
Время собирать  горох и камушки -
Хватит нянчить музыку в груди!
Нет у нас ни тятеньки, ни мамушки.
Жизнь страшнее книги - впереди.
Кто людей пугает адом  адовым,
Про Тот Свет, стращая, говорит?
Этот мир сидит на бочке атомной.
И со всех сторон Земля горит...
28 октября 2014

***
Хорошо, что плыли каравеллы,
Города манили, острова...
Неспроста, порою неумело,
Рифмовались судьбы и слова.
Слава Богу - долго длилась юность!
В мире грёз, девчонки-пацаны,
Много в нас художества проснулось.
Много песен в небеса плеснулось -
На свободе, в детстве,
Без войны...
                29 октября 2014;
МРАМОР

Древнейшую Историю Земли
читаю я на мраморе в метро.
Её нарисовали, как могли,
абстрактные художники вулканов
и авторы глобальных катастроф.
метеориты, полымя ядра,
смесители воды и жаркой лавы...
Но иногда я вижу (чудеса!)
отчётливые рек изображенья,
зрачки озёр, песок береговой...
И даже оттиск тоненьких растений,
подобия ракушек, паучков...

Калейдоскоп камней запечатлел,
на стёсе,
посреди проспекта Мира,
нелёгкий путь произрастанья Жизни,
расколотое зеркало Природы,
немую киноленту Мирозданья,
путь Хаоса к победе Бытия.
12 - 20 ноября 2014

ЗАРНИЦЫ

Зарницы молодости нашей
Нам озаряют зимний путь.
Они на горизонте пляшут
И не велят нам отдохнуть.
Наш путь – с горы. А был он – в гору.
И чем он дольше, тем ясней,
Что мы на жизненных просторах
Себя теряем. И друзей...
Но если что надеждой служит,
И утешает и бодрит –
Зарница юности.
 Над стужей
Её улыбка и магнит.
Там – велокепки и футболки,
Палатки  там и рюкзаки,
Там – откровения обновки,
Волшебных странствий островки...

Там – наша истинная сила,
Копилка сбывшихся чудес,
Там – все кто сердцу были  милы,
Призванье наше, город, лес...
Там – только там! – восторг полёта!
И авантюра  такова:
Её не выдумает кто-то,
Но жизнь-художница - права.
;
И если что мне дарит радость
Сквозь тяжких будней забытьё, –
То молодости благодарность,
Стихам и музыке её.
Она мудрей нас и добрее,
В подбитом "ветерком" пальто.
И если я пером владею –
Спасибо юности за то!
8 - 14 декабря 2014

ПИЛИГРИМЫ

Время молодости нашей
                истекло.
Мне кочевье дарит странное
                тепло.
(Мать лицом была – цыганочка точь-в-точь,
Молодая – танцевала день и ночь).
Хоть бы кто-то слово доброе сказал…
Вновь из дома тянет душу
                на вокзал!
Пилигримы бесприютные, летим
В электричках.
                Наш народ непобедим!
Здесь – общение. И воздух – посвежей.
Только мало дам ученых
                и мужей.
Большей частью – бедняки да простаки,
Да калеки - новых войн
                фронтовики.
Да ещё – пенсионерии народ
Попроведать едет личный огород.
 Все мы – призраки. Приснились мы себе.
…Вот играют – на гитаре, на трубе.
Вот девица шпарит Пушкина. Она
Больше нас  с  тобой в том Пушкине сильна.
И за музыку, за песни, за стихи
В целлофан кидают люди медяки.
Мы в чехлы от скрипок сыплем медяки,
Чтобы жили-выживали
                земляки.
… Ах, симфония Бетховена, - очнись!
Всем скитальцам неприкаянным явись…
Чтобы медленного марша
                грустный ритм
Придержал, Седьмая наша,
Слёзы рифм…
 У меня ни жалкой дачи,
                ни авто.
Кто встречает на перроне?
                Да никто.
Только ветер, снег да майская весна.;
Ею бредим в лапах северного сна.
Ею пишутся последние стихи.
Кто остался средь знакомых?
                - Старики…
Я ведь призрак.
И себе приснилась я –
Детство, дружба, счастье….
                Лодочка-семья…
Всё разрушено. И лодка уплыла.
 А любовь была и есть.
 (Была! Была!..)
Только творчество трубить не устаёт,
Память юности в дороженьку зовёт.
Оживают, как цветные витражи,
За окном былой надежды миражи.
Пусть хрупки они, -
                мне надо кочевать,
Не хочу свою я душу потерять.
Люди! Люди!
                Загляните мне в глаза!
Доброты ищу в народе,
                а не зла.
И плывёт над нами
                белая Ока –
Кучевые, кочевые
                облака…
                1-15 декабря 2014, Москва, Свиблово

МАРТ
Мой приёмник
ни при чём:
За окном –
прогноз ручьём!
Дождь холодный,
Тёплый снег.
И озябший человек.
Птицы в гнёздах,
Я в окне.
Одиночество во мне.
На странице - свежий стих.
И прогнозов - никаких...
8 марта 2015
 
***
Ау, ребята,
Полный ход:
Весна идёт,
Война идёт!
Неясный движется народ
К безумной цели.
И прилетели не грачи,
Не детства нашего врачи,;
А прилетели палачи.
Шу-шу – и сели.

Шагреневый ветшает мир.
Пальмиры рушится кумир.
А в телевизоре – сатир
Зубастый пляшет.
Но кто какой нажмёт курок,
В чём жизни смысл, её урок –
Теперь, наверно, только Бог
Тихонько скажет.

Устав от долгих эпопей
И от Последних Дней Помпей,
Жалея, может быть, детей
(Себя уж поздно),
Мы видим в небе самолёт,
Который истину орёт.
Зачем он истину ревёт
В упор и грозно?

Война идёт, война идёт ! -
Грачи кричат за годом год.
Безумье, кажется, грядёт.
Нас распинают. ...
А что на Свете Том нас ждёт?
- Ночь-улица-аптека. Вот !
(Но, впрочем, Блок, на этот счёт
Скажу: не знаю).

И не наркотики спасут,
Не суицида самосуд,
И не наивные мечты
(Мол, нас минует).
И упоительный  роман,
Где крови полон океан,
Нам не навеет свой дурман,
Не поцелует.

Христос воскрес
Незнамо где.
Христос -- не в длинной бороде,
Не в фарисейской простоте
Он жив вовеки.
А он -- в озябшем без гостей
И в обожжённом до костей,
Оцепеневшем от вестей
Жив  человеке.
1 октября 2015 (ночью)
Москва, Свиблово
;
***
"Там ель качалась надо мной..."
(Генрих Гейне)
Далёкий дом.
Веранда. Стол. Альбом.
Звон чашек, звуки смеха, запах мяты...
И абажура купол над столом.
И все вокруг ни в чём не виноваты.
...Приснилось мне? Иль было наяву
Родство? И дом для ёжика в тумане?
Слова: "Есть в мире сердце, где живу" --
Как остров в Ледовитом океане.
Здесь мы желанны в день и час любой,
Здесь тёплый мир улыбок и участья.
И жизни грозной штормовой прибой
Не сокрушит устойчивого счастья,
Где светится сквозь сумерки окно,
Где ждут нас,
Где любви мерцает лампа,
Где было всё, исчезло всё давно,
Как ёлки Гейне сумрачная лапа.
3 ноября 2015

***
Юность моя милая, – воскресни !
Дай мне кислорода твоего !
Были в жизни  главным –
                путь и песня.
Путь и песня.
Больше ничего.
                20 декабря 2015

I.
Шумящий ливень жизни
Обрушился, как дрожь,
Искрясь лучистой призмой,
Стихов сжиная рожь.
И мы себя узнали,
Потрясены до слёз,
И в зеркале печали,
И в сумерках берёз.
И в зазеркалье улиц,
И в притчах о былом…
Как будто вмиг проснулись,
И счастье – за углом.
А вышло: в обаянье
Дремали мы тогда,
Где плавали в сиянье
Ребячества года.
Готовясь к жизни книжной,
Сдаваясь фильмам в плен,
Узнали, кто тут  лишний
С теченьем перемен.;
Мир оказался утлым,
Угрюмым, как конвой,
Тяжёлым и сутулым,
Задёрганным войной,
Бездушным, полицейским,
Бездарным, как верстак…
Не клейся, друг лицейский !
Всё как-то здесь не так…
Мы окружили душу
Бумажной скорлупой,
Боясь глядеть наружу
И силясь быть собой.
Жизнь грубо проломила.
И вытек весь желток.
Со мной ли это было ?
С тобой ли, мой дружок ?
Нет силы эти мысли
Додумать до конца,
В них острия нависли
Тернового венца…
А хлипкая скорлупка
Минувшего мирка
Хранит лампадой хрупкой
Подобье маяка.
То выглянет, то сгаснет
Неверный огонёк.
Дрожит в остатках масла,
Моргая, фитилёк.
Но так тепло, как песня,
Его тревожный свет
Путь согревает крестный
Из детских, тесных лет,
Из первородья улиц,
Из дома, из любви, -
Всего, что захлебнулось –
Метели замели…

II.
Ау, чужие люди,
Случайные друзья,
Затерянные судьбы,
Безродная родня…
Кто встретит – и поможет,
Смекнёт – и подсобит,
Нотацией не сгложет –
Советом подкрепит…
Нигде вы – и повсюду,
Чужие – и свои,
Незримые, родимые
Заступники мои.
Ищу вас денно-нощно,
Вам верую во сне.
А жизнь моя непрочно
Висит на волоске…;
Моя душа устала.
Гармонь едва рипит.
Сердчишко бьётся вяло,
Дыхание хрипит…
Вы – вся моя надежда.
Без вас я пропаду
В слепом, глухом и снежном
Безжалостном аду.
Вы – ключ от тайной двери,
Которой, может, нет.
Последнее доверье.
Нечаянный рассвет.
Вы – чуткая подсказка,
Скупая доброта,
И мудрая, как сказка,
Улыбки простота.
Вы – отдых и работа,
Дорога и приют.
И тёплых рук забота
На несколько минут.
Открытье и везенье.
Неутаённый хлеб.
Вы, может быть, спасенье
От гибельных судеб.
Найдитесь же, прорвите
Брешь в будничном кругу !
Услышьте, отзовитесь:
Я больше не могу !
Мне нужно так немного:
Себя скорей забыть…
Вы – лик единый Бога,
Вы – Бог мой, может быть…
28 января 2003

***
 «… Иль будто все цветы заговорили».
(Анна Ахматова)
Когда мы в лицо узнавали весну,
Мы все потерялись в сквозистом лесу.
Роса нам казалась хмельнее вина.
Ещё не терзали печаль и вина.
И музыки крылья, от быта вдали,
Цветочною пылью наш взор обмели.
Позвал колокольчик в дорогу. Она
Казалась волшебных открытий полна.
О, долго, так долго
Вели за собой,
В предчувствии долга,
Кларнет и гобой !
;
(А что же я значу?
Что сделаю я?
А где же, впридачу,
Мой дом и семья?)
Ненужные думы.
Так жизнь хороша!
Чайковский и Шуман.
Свободна душа…
Средь зимней погоды
Не верю суду,
Крест гордой свободы
Приняв, как судьбу.
Но прежде, в наивных гостя берегах,
Мы просто бродили в зелёных лугах.
6 февраля - 15 марта 2016

***
"На маленьком плоту..."
( Песня 1970-х годов)
Как хорошо душе на рассвете,
Перед восходом солнца легко!
Снова мы - отроки,
Снова - дети.
И до конца ещё далеко.
Как облака, громоздишь грёзы,
Лучшие строки выплеснешь вмиг...
И вдалеке гудок тепловоза
Зовёт - сбежать в апрель напрямик.

Сумерки в небе медленно тают.
Кто-то великий в сердце поёт...

Пускай подольше в окне светает,
Пусть не прервётся тихий полёт!
Но тяжело
Днём просыпаться
В ужасе:
Снова придётся жить...
И никуда не собираться.
И ни строкой не дорожить.

Из духоты выйдешь в хмурый город –
Водки купить? Иль себя убить?
Всё ложь и чушь – моря и горы.
Счастья не могут они заменить.
Юность ушла. О кострах – поздно.
Лучшие  други – в земле сырой.
Книги? – не тот  они уже воздух:
Жизнь обгоняет их не впервой.
;
Но, ковыляя, как морж на суше,
И задыхаясь, как Ихтиандр,
Я, на плоту из моих игрушек,
Всё же хочу одолеть океан.

Может быть, кто-то всё-таки вспомнит
В наш безжалостный, жуткий век:
В Москве, в одной из бедняцких комнат,
Мучился, жил и творил человек.
Пускай не будет моей могилы,
Пусть Интернет наплетёт чепухи –
Молю об одном: дорогие, милые, –
Сберегите  мои  стихи !

Я-то знаю, чего они стоят,
Беззащитность моя и броня.
Пусть они станут песней простою
Чьей-то юности после меня.
1 марта 2016

***
Мои последние друзья, –
Как вы охотно обнимаетесь!
И улыбаетесь, как я.
И все – украдкой – разбегаетесь.
В далёком отрочестве мы
Искали дружбы и общения.
Не дорожили до поры
Своим корабликом спасения...
Теперь уж поздно.
Как и я,
В покое ближние нуждаются.
Всё дальше лодка бытия...
Не обижай друзей, пожалуйста!
26 июля 2015 - 5 апреля 2016

***
" Я в апрель ухожу,
 В синюю весну..."
(Из песни студенческих лет)
Ну, вот – весна,
Похожая на зиму.
Была зима похожа на капель...
Вдали маячит неисповедимый,
Блаженный месяц юности – апрель.

Ещё одной, хотя и поздней, Пасхи
Наметит путь огнями Крестный ход.
Та мистика – волнующая сказка:
В ней утаён, под христианства маской,
Наш древний праславянский Новый год! 

;
Поманит вдаль - и вновь обманет лето.
Костры рассыплют искорки идей.
И всё равно искать мы будем где-то
Путей и песен,
Чуда – и друзей!

Опять пройдёт лесной тропою Пришвин.
Костюм его немоден и нелеп.
Но за душой моей всё так же дышит
Его простой,  живой  «Л и с и ч к и н   х л е б».
В окно влетит осенняя синица –
И жизни перевёрнута страница.
29 февраля 2016

***
  Памяти поэта Геннадия Шпаликова
Вы, милые мои кинокартины,
Что заменяли в отрочестве жизнь,
С наивной сказкой о Москве счастливой
И песнями про летние дожди…

Ваш серебристый ливень киноленты
Утопию подростку создавал.
(Как погрустнеют вскорости легенды!
Прозрения никто не миновал).

В 70-ых вдруг заплачет «ретро».
Подтексты. Князя Мышкина лицо…
Век 19-ый, – ты  где?  Да весь ты
Ушёл  нам в подсознание с концом.

И снова о Москве счастливой песня
Давнишние надежды бередит.
Кружатся в вальсе Якиманка с Пресней,
И жажда счастья сверстников роднит.

Смотри кино! Там дружба без корысти.
Там за любовь весь город восстаёт…
Нам дарят фильмов образы и мысли
Чего по жизни всем не достаёт.

Там молоды увядшие артисты,
Там время отступает и молчит.
И под дождём, как наше детство чистым,
Немыслим сценариста суицид…         
  11 июня 2016

;
Заповедное лето

Словно пригоршни монеток –
Блики лисичек во мху…
Счастье безмолвное это
На;долго я сберегу:
Праздник лесного богатства, 
Мирной охоты шаги,
Радость невольного братства
С тем, чьи полны кузовки
Боровиков и обабков,
Ягод – иль талой плотвы,
Еле прикрытой охапкой
Разноимённой травы.
Сгинут унылые мысли –
Пусть на четыре часа…
Лес мой! Твоё некорыстье –
Это мои небеса!..
Долгой зимою согреет
И убаюкает он –
Пушкиногорской аллеи
Пахнущий рыжиком сон,
Лета невинные взоры,
Память о чём-то большом,
Птицей мелькнувшую скорой
Над луговым камышом;
Явятся добрые лица
Вечных детей – рыбаков.
И затуманит столица
Тени старух - грибников,
Мшистых тропинок разветья,
Озера зыбкий топаз –
Всё, что на тысячелетья
Истинно нас не предаст.
11-22 июля 2016

***
Не верю в миф про грех унылый,
Когда летит июньский пух.
Любовь не тождество, но близость
Средь миллиарда – только двух.
Тех, предназначенных друг другу
Астралом или ДНК,
Или созвучием по духу…
Всё не разгадано пока.
Мы одиноки от рожденья –
В себе, в общаге, в суете.
Но есть родства прикосновенье,
Соподчиненье в естестве.
Любовь – и рабство, и свобода.
И, в общем, то, зачем живёшь.
Но в эту реку вряд ли снова
Ты в годы поздние войдёшь…
Нет, - не лукавства в эгоизме
Взыскует истинная страсть !;
Она цветок вершинной жизни,
Весны взыскующая власть.
Она страшит… и очищает,
Как дождик, плещущий в окно.
Она нам детство возвращает
(И даже лучше, чем оно).
И если Бог един над нами,
То божеству не прекословь:
Он отражен в её кристалле,
В её глазах. Он сам – любовь !
Не верю сказкам. Их не нужно,
Когда летит лебяжий пух…

Любовь и творчество – вот дружба –
И вот вражда единых двух.
6 ноября 2016

***
…Бывает: музыка ворвётся
(Иль позабытой песни лад) –
Душа, как птица, встрепенётся,
Как ртуть в термометре качнётся…
И, словно много лет назад,
Нахлынет жизни обаянье,
Доверье выбранной судьбе,
Той гордой воли состоянье,
Когда мы нравимся себе,
Когда бедны мы и свободны,
Когда мечтаем и летим,
Порою позабыв про голод,
И твёрдо верим: победим…

Вернутся все, кто был нам дорог –
И все излучины дорог…
Нет !  Есть в пороховницах порох,
И есть в обойме стрелы строк !

Что время ? Звёздный час так близко,
Лишь затаился на года…
Смешеньем творчества и риска
Душа сильна и молода.

Смиренье – вот обидам вызов !
Смерть родника не замутит.
В него, прекраснее Нарцисса,
Второе «Я» твоё глядит…

Бывает: музыка ворвётся…
6 ноября 2016


;
ЗАБЫТЫЙ

…Не плачется.
Это – труднее, чем плакать.
Не хочется больше почти ничего.
Лишь ночи подушка да хлебушка мякоть
Да рюмка смягчает страданье его.
Бывало – рыданьем баюкалось горе,
А нынче не выдавится и слеза.
Он – словно один у вселенского моря.
Но в горле комок, и сухие глаза.
По улице ранняя зимушка вьюжит.
Сгущается сумерек синь за окном.
Несчастный и нищий – кому же он нужен ?
С ним мир беспощадный почти не знаком.
Когда-то пленил его гул филармоний,
Театры столицы манили порой…
Теперь угнетают и звуки симфоний.
Нет сил собираться – дороже покой.
Читать бы, развлечься ? – Но текст утомляет.
Запойное чтенье, как юность, прошло.
Он – сам себе книга,
Он всё уже знает,
Порой засыпая над ней тяжело.
Друзья его – где вы ?
- Под сенью могильной.
А молодость – в кипах бумажных листков.
(Чтоб их приподнял такелажник двужильный,
Контейнер готовь для пяти рюкзаков).
Там столько надежд и отчаянья билось,
Там столько ворочала мыслей душа…
И всё-таки жизнь ощущалась как милость,
И вера в святое была хороша.
Наверное, дерево жизни сломалось.
(Нельзя вековечно творцов унижать).
Спасала дорога – хоть самую малость.
Но цель не ясна. От себя не сбежать.
…На кухне – посуды вчерашней скопленье.
Рванина газет на немытом полу.
В шкафу плесневеет полбанки варенья.
Забытое что-то пылится в углу.
Молчит телефон – и неделю, и месяцы.
В издательстве – снова щелчок и отказ.
Наверное, так помогают повеситься.
Но слёзы не льются. Он в ступоре. Пас.
;
Ему ни к чему заграничная виза.
(Там будет ещё безысходней тоска).
Уж вечер. И время включить телевизор –
Узнать, на каком же мы свете пока…

Но разве утешит нас век наш жестокий
И вялотекущая Третья война ?
Все крови потоки, друг другу упрёки ?
Беды ожиданьем планета полна.

…………………………………………..

Поэт выпивает остывшего чаю.
И пачкает пастою ручки тетрадь.
Зачем и о чём – да и сам он не знает,
Но вдруг начинают стихи вырастать.
Он чёркает строчки – они вырываются,
Всегда неожиданным смыслом полны.
Вот эта метафора вроде бы нравится…
Теперь мы спокойны.
Теперь мы сильны !
Не правит он их, а  они его правят
Письмом, где чернила из крови и слёз.
И маленький храм над страницею ставят.
Готово !
Над маковкой крест он вознёс.

Легко, не напрасно свой день завершая,
Он плечи расправил, вздохнул глубоко…
Себе улыбнулся. И Бога прославил.
И в лодочке сна улетел далеко…

-------------------------------------------

Ложись, мой листок, в эту горькую кипу
Неизданных, изданных чистых стихов.
Какую бы злую и лживую липу
Непрошенный критик неясных грехов
Ни вывесил после в «сетях» и в печати –
Природе своей изменять не моги.
(Пускай нас шпыняют некстати и к стати).
Призванье – вот наши друзья и долги.
7-8 ноября 2016

***
Я жду весны.
Жду Пасхи. Сказок лета.
(Его посланья в облаках видны).
Оно, должно быть, затаилось где-то,
Как жизнь берёз на просеках  лесных.
Весной  их сок животворящ
 и кисел –
Любимое невинное вино!;
Сбежать бы в лето от морозных
чисел,
Как школьниками – бегали
в кино…
Лежат футболки, велокепки, кеды
В замусоренной комнатке  моей,
Напоминая, что когда-то, где-то
Мы были худощавей и юней.
Полмира через книги постигали,
Так простодушно верили в друзей,
С поклажей, загорелые,  шагали –
Не уставало сердце, ей же-ей!
А сколько песен в памяти теснилось:
Услышишь – будто крылья за спиной…
Куда-то в небо девочка стремилась,
Держа в ладонях тёплый Шар
Земной.
А сколько было, в сущности,
прощенья,
Когда нас унижал родимый дом…
И сколько было стойкого терпенья
(Сегодня в это верится с трудом…)
Но ожиданье жжётся ежегодно:
Вот в полночь пропоют
«Христос  Воскрес!» –
И мы неудержимо и свободно
Из зимней спячки прянем
в майский лес.
Я летом встречи жду
С той сильной, лучшей,
20 – летней…
Право, не шучу.
Даст Бог мне тело новое
И душу –
И я от вас на крыльях улечу.
16 декабря 2016   

***
Никогда не обижайте друзей.
Ни делами, ни канвой глупых шуток…
Как Пальмира – это ваш Колизей.
Смертежизни слишком мал промежуток.
Берегите – обретённых навек
Или, может, на года и недели…
Берега ещё не высохших рек
Заметают лихолетья метели.
Унижали нас и били сто раз.
Не в иронии – в тепле мы нуждались,
Клеветы хлебнув до скул и до глаз,
О сочувствии – не злобе печалясь.
Нет, – ничем не раньте верных дружков:
Ни сатирой, ни своим превосходством.
Я горю и ты горишь.;
Мир таков.
Он горит.
И полон только сиротством.
26.01.2017, Свиблово

Скороговорка

Приходили враги на мои пироги,
Для себя князья – не мои друзья.
Я ждала шагов дорогих врагов,
Всё за них молясь на своих богов.
А враги меня вздумали шпынять.
Я гордыню их не могла унять.
Чем я к ним добрей, тем они лютей.

Вот и думай, как понимать людей.
Январь 2017

Дилемма
         (совет)

Уходите от школ и от нянек.
Уплывайте от старых криниц.
Пусть иная стезя перетянет.
Перед прошлым не падайте ниц.

Поменяйте своих педагогов
На других мудрецов череду –
Уверяю: их много, так много
В этой жизни.
И в книжном ряду.

Не теряйте себя и  растите,
Не цепляясь за детство и ложь…
Ах, простите за слово! Простите:
Был тот мир инфантильно хорош.

И когда  вы устанете очень,
Оглядевшись в своей пустоте,
То прекрасных наставников очи
Возвратят в академии те,

Где любили вас так, как умели,
Угощая теплом и чайком,
Не всегда понимая, жалели…
Но гордились и вслух, и тайком

Каждым вашим успехом, строкою,
Отпуская, с надеждой, в полёт.
Перед самым последним покоем
Возвращенье к истокам  грядёт.

;
Окликайте своих педагогов.
Навестите их тёмной зимой.
Им ведь надо немного, немного.
Мало надо им, Боже Ты мой...
15.02.2017,  Свиблово

***
«Жёсткие сроки – отличные сроки,
Если иных нам уже не дано.»
(А.Т. Твардовский)

Тоска
Игорю Караулову

…Она была при маме, при Веруньке,
При сонме однокашников живых,
В безлюдном пекле городских июлей
И в суете метельных мостовых…

Она, как тень, в моё являлась детство,
Гоня меня из комнаты в толпу –
Чужим теплом, дымком, цветком согреться
В неясном страхе, ледяном поту…

Она жила, быть может до рожденья,
В подкорке предков, дальних ДНК.
(Тому порукою и подтвержденьем –
Кошмарных снов  загадка на века).

Так не вали на возраст и утраты
Припадки ада, камни пустоты.
Измлада жизнь в том аде виновата,
Что кажет смерть порой свои черты,

Напоминая: все мы здесь до срока.
И одиночество бредёт за мной,
Как паранойя или тема Рока,
Иль крест, висящий за моей спиной.
…………………………………………………….
Весною – легче.
Распушатся вербы.
Звенигородский позовёт вокзал.
Я триптих напишу на тему Веры.

(«Работай!» – Заболоцкий подсказал).
И в радостном труде исчезнут стены,
Век - волкодав, стенанья на мели…

Проявятся намётки воскрешенья,
Свободы детской, правды и любви.
Я из кусков восстану, соберусь.
Чтоб снова ощутить свой путь и пульс.
;
«It;s my way!» – повторяет 
Фрэнк Синатра.
Он прав,
«Работай!»
Большего – не надо.
23 февраля 2017


БРАТ
(Воспоминание)
«Никогда не смейтесь над романтизмом,
  Потому что это – душа !»
                (Марина Цветаева)

I.
Воскресенье. Юность. Все мы дома.
Брат играет что-то «…из альбома».
Свой урок на клавишах бренчит.
(На плите картошечка скворчит).
Младший, он смешит меня порою,
Артистично позы, рожи строя:
- Угадай, чьи памятники ? Ну ?
(Хохот).
Побывали мы в Клину.
И в Большой на оперу сбежали.
(Два билета мне подружки дали).

Есть в Иване комик и артист,
Рисовальщик есть и пародист.
Остроумно, без затей лихих
«Излагает» он мои стихи.
И моим рисункам достаётся.
Их отрецензировать неймётся.

Иногда мальчишка лепит храмы –
К восхищенью горделивой мамы.
Воск, фольга, картонка, пластилин –
Возникает новый исполин.

Мы за книги добрые – горой.
За пластинку классики порой,
Хоть не доводилось голодать,
Завтрак свой готовы мы отдать.
Вот на даче брат. Педали крутит.
Удочкой в озёрке воду мутит.
Жадно любит жизнь и звук валторны
Велосипедист – мой брат проворный.
На галёрках наших в БЗК*
Оба не боимся сквозняка…

;
Я бегу в Сокольниках на лыжах –
Флажолеты, трели брата слышу !
Даже вижу, как Иван, в ковбойке,
Оседлал любимое: «На тройке».

Синий март мелькает средь берёз.
Младший брат к душе моей прирос.
Ситцевый ковбой, любимец мамин –
С озорными синими глазами…

Так всегда с зимой в лесу прощаюсь.
И домой проулком возвращаюсь.
С лыж сбиваю снег. Соседи в сборе…
(Мать, конечно, снова с кем-то спорит…)
Вкусный дух еды щекочет нос.
Ждёт в тетрадке жизненный вопрос.
Брату – тоже трудности приспели:
Спросят коль не завтра – на неделе.
Ване консультация нужна…
В точных я не смыслю ни рожна.
Выручает мама-инженер.
(Говори «спасибо», пионер !)
Нам литература – пустяки,
Трудны козни математики.

Я своей мечтой в углу живу.
Явь, как сон. Я грежу наяву…
Звяк посуды в кухне, болтовня…
Все уже забыли про меня.
Радио негромко говорит.
Сердце чем-то радостным болит !

И до поздней ночи мать читает –
Под соседней дверью свет не тает.
Чехов, Бунин… Шорох «Литгазет»…
«Новый мир...
(Под дверью гаснет свет).

II.
Годы, годы !
Грохот электрички…
Облетают милые привычки.
Замутился музыки кристалл.
Брат родной – чужим, угрюмым стал.
Что случилось ? Боже, – в чём причина ?
Был пытливый мальчик. Стал – мужчина.
Был – интеллигент, а стал – «казак».
(С логикой не справлюсь я никак).
Лучшее в себе он зачеркнул,
Будто бы наркотиков глотнул.
Ты ли это, брат мой ?
;
Что за враг
На семейство нагоняет мрак ?
«Романтизм» охаял и сестру.
Нарядился в тряпок наготу.
Думая: взрослею ! –
брат черствел.
Мысля о карьере,
вниз летел.

Ах, с подачи что за палача
Выбрал он профессию врача ?!
Перед ним предстала жизнь как труп.
Был романтик юный. Был неглуп…
А теперь – депрессия нависла:
«Смысл ? Да нету, нет на свете смысла !»

Маленьких «базаровых» среда
В брате истребила без следа
Доброту… художнический миф…
Юмор злым цинизмом заменив.

Не в свои он сани, Ванька, сел.
На зловещей тройке полетел.
И, при жизни, с этого лица
Посмотрели очи мертвеца…
Маска смерти.
Про «несчастный случай»
Вы мне не рассказывайте лучше:
Незадолго до большой беды
В снах явились нам судьбы следы.
Бог, наверно, сжалился.
Иль рок
Душу от последней уберёг
Нехорошей, пагубной черты ?
……………………………………..
На могиле – свежие цветы.
Нелегко студента хоронить.
Как спешил ты жить, творить, родить !
И остались от тебя, как хлам,
Сломанный картонный хрупкий храм,
Ласты, джинсы, фотоаппарат –
Перед ними ты не виноват,
Пианино – с музыкою гроб,
Я тебя не забывала чтоб.
………………………………………
Берегу ладонью свечек свет.
Брата нет. Отца и мамы нет.
В разные несчастные года
Все вы чередой ушли туда,
Где витают, окропляя стих,
Тени бедных бабушек моих…

;
Брат глядит с надгробья блёклым фото,
Будто силясь мне поведать что-то.
И его серьёзный, честный взгляд
Возвращает к истине – назад:
«Не суди. Оставь мои долги.
Жизнью за меня мне помоги !
Преосуществи свои мечты.
Ты – немного я, а я ведь – ты…
А моё безумье – то не я !
То – слепых шофёров колея.

Наважденье. Морок. И просчёт…
Но одна в нас кровь с тобой течёт.
На могилах этих не грусти.
Ты меня прости и отпусти.
Помни, как дружили мы с тобой !
И что краток жизни путь любой.
Будь пореже здесь, моя сестра.
Поминай меня, ради Христа.»

…Брат мне снится – взрослым и матёрым –
Или малышом, на слёзы скорым.
Но всегда тот сон сторожевой
Отражает беды предо мной.
И предупреждает, как синица,
Чтоб не смело страшное случиться.

Брат приходит в сны, когда мне плохо,
И, хотя не может сделать вдоха,
Защищает,
Чтоб хотя б теперь,
Свет проник сквозь запертую дверь.
Чтоб мелькали двухколёсок спицы,
Чтоб хотелось музыке учиться,
Чтоб в любые года времена
Оставалась мирною страна,
Чтобы синь сияла меж берёз,
Где иссяк моих источник слёз.
Весна 2013 – 29 апреля 2017
Москва, Свиблово
;

***
Тонкий запах цветущей берёзы
Освежил эту майскую ночь…
И теперь понимаю всерьёз я,
Что никто не сумеет помочь.
Что друзья обретаются смлада,
Что ни мать не вернёшь, ни отца.
Что свой крест одиночества надо
Мне достойно нести до конца.
От сердечного приступа сунусь
На балкон – колоченье унять…
Ты молчишь, моя светлая юность.
А природа не может молчать.
Хорошеет могучая липа,
Скоро выкинет свечи каштан…
В зеленеющем Свиблове гиблом –
Снова близкого лета дурман.
…Электричка мне только поможет
Да заплечный мешок ходока,
Нежный запах душистых серёжек,
Отзвук молодости – на века.
19 мая 2017

***
В.М.
Ты снишься.
Ты снишься ночами.
Не в снах, а почти наяву
Я в лодке великой печали
К тебе на свиданье плыву.

Ты снова в пальтишке кургузом
Иль белом весеннем плаще…
И я понимаю, как нужно
Внушить пониманье вещей:
Про общего дела насущность,
Про общего дома нужду…
Но все наши райские кущи
Глупцов неподвластны суду.

Одиннадцать лет пролетело.
Ты – жизнь, как и прежде, моя.
А смерть забрала только тело
В неведомые края.

Вот город бессмертного детства.
Вот горка. И дворик рябой.
Куда мне от памяти деться ?
Идём по шоссе мы с тобой.
Меня ты за пальчики держишь
И, молча, грустишь – не грустишь…;
Вот школа твоя. Её помнишь ?
Вот озеро. Остров. И тишь.
Вот дом деревянный, снесённый –
Здесь кто-то играл в чехарду…
Мяукает местный котёнок..
В раю мы ? А может, в аду ?

Куда ты ведёшь, мой Вергилий ?
Что тянешь молчания нить ?
По сути, тебя усыпили.
А мне ещё дали пожить,
Чтоб жизнь моя песнею стала
Про чистую душу твою,
Про чудо мирского кристалла –
Любви, о которой пою.
20 мая 2017
Москва – Клин (Подмосковье)
;


Без рифм

– Вот так и надо идти – от этапа к этапу, как по этапу, – сказала мне двадцатипятилетняя моя одноклассница однажды о смысле Пятой симфонии Чайковского. – И подвиг заменит счастье…
1 июня 2017
;
ВМЕСТО  ПОСЛЕСЛОВИЯ

(…) Будучи много старше Татьяны Никологорской, Тани, я, по обычаю стариков, часто вспоминаю ее девочкой, подростком, в том прекрасном, изначальном, сне детства, который она с любовной, ревнивой, почти отчаянной страстью охраняет в своей душе и своём творчестве. И оттого, что ей с тех давних годов удаётся уберечь этот сад от постоянного покушения вырубить, извести его (уничтожение старого сада - проникновенная, глубинная тема нашей литературы), я неизменно вижу в ней, сегодняшней, этого не покидающего чудный мир подростка, и с особенным состраданием сознаю, что она прожила уже и проживает тяжкую, как Сизифов камень, долгую жизнь поэта. Потому что на то и стихотворение, что каждое – творение: не только стиха творение, но творение, некая цельность, воплощённая стихом и в стихе. Век поэта всегда короток, проживи он хоть век библейских праотцов: строчки с кровью убивают, с последним словом стиха век кончается, ради того, чтобы неведомо когда, но в один прекрасный день, новый век начался завязью в душе нового первого слова. Ну, а если строчки не убивают, то, наверное, и – не поэт...
Других стихов в помине нет.
А эта строчка всё твердится:
Убит поэт... Убит поэт...
Может быть, дальней завязью «Вишнёвого сада» стала малозаметная, как бы проходная сцена в «Анне Карениной»: старик-помещик объясняет, почему не хочет, даже за большие деньги, продать родовой сад купцам «на лубы и срубы», вроде бы, отчего и не продать – купцы вырубят сад, на его месте понастроят дачи – выгодно!... Но логика хозяина родового сада вне логики экономических отношений (выгодно - не выгодно) – она в системе нравственности, нравственной логики: «надо же кому-нибудь огонь блюсти». Поэт постоянно убивает себя, с неутомимым самоотвержением блюдя огонь; и так же постоянно убивают его те, кто с корыстным расчётом жаждет огонь потушить.
И на людей ведёт облаву кто-то,
И я бессильно упасти хочу
Наш лес,
Где утро ёжится спросонок...
Прощание с детством – прощание с цельностью мира, с той цельностью, в которой всё, что ни есть в мире, необъяснимо (не ищешь объяснения) связано, сопряжено, обусловлено простейшими да и нет, в которой, по слову писателя  Всеволода Гаршина – «красное так и было красное, а не отражающее красные лучи». В стихах о Гаршине, мне посвящённых (за что я неоценимо благодарен поэту), Татьяна Никологорская пишет о стареющих до срока детях, о прощании с мечтой, о распадке века и запахе тления, встречающем нас по мере старения души. Трагический мотив движения из бытия, когда «во мне смеялась счастливой жизни глубина», в «бытность» пронзительно и больно звучит в творчестве Татьяны Никологорской: человек обречён мироустройством, сам себя обрекает на постоянные поиски счастья, – «а счастье – в детском кулачке». Вопреки всем привычным закономерностям жизни и житейским понятиям, поэт не хочет верить в неизбежность утраты детства, утраты осознания и ощущения гармонической цельности мира, как верит в то, что среди неизбежных утрат и ценой неизбежных утрат человек способен удержать в кулачке дарованное вместе с детством счастье. Собственно, мысль и чувство всей поэзии Татьяны Никологорской (может быть, вообще – всей поэзии!) восходит к библейскому повествованию об изгнании человека из Райского Сада: с каждым шагом жизни отдельного человека и всего человечества нам, людям, порознь и вместе, всё
явственнее и всё мучительнее открывается непрестанное, всякий раз в новых витках спирали, разрушение некогда дарованной мировой гармонии и вместе всё явственнее и всё притягательнее вызревает стремление, потребность, необходимость возвратиться к началу своему. Не всем, конечно, равно открывается, не во всех одинаково настойчиво вызревает, но, если вовсе не открывается, не вызревает, то, наверное, и – не поэт... Когда мир встаёт вокруг, обступает, давит, ломает несправедливостью, жестокостью, предательством, когда кажется, что «всё погибло» –
Вот тогда ты и воскресни как поэт!
Потому что нет пути
И смысла нет –
Кроме детства,
Кроме песни,
Кроме слов,
Кроме вечного спасения основ...
Строки эти написаны в селе Новоспасском Смоленской области – родина Глинки.
Не точка на карте и не главка путеводителя, не помета под стихотворением иного внимательного к хронологии своих созданий, может быть, даже тщеславящегося указать географию своих вдохновений поэта, но одно из тех мест на Земле, где сходятся Природа, Музыка, Человек, сходятся совокупно, воедино, в неделимой общности, где каждая из этих стихий связана с другой, сопряжена с ней органической совокупностью всех возможных связей, где одна непредставима без другой, одна рождает другую. То же у Татьяны Никологорской и с Воткинском, «маленьким скучным городком провинциальной Удмуртии», который оказывается одной из мировых столиц, потому что родина Чайковского. Мир подлинный, гармоничный, тот самый изначальный – начальный – мир, откуда изошли и куда стремимся, – органично Мир Культуры. Того более: как Культура = Мир, так же Мир (подлинный) = Культура.
«... Жизнь прокатит, //Шестой симфонией больна»... Образ Музыки часто, скажем даже - постоянно, возникает в поэзии Татьяны Никологорской как образ гармонии Природы, гармонии Личности, гармонии Творчества, изменяющего к лучшему, устремляющего к совершенству мир вокруг человека и внутренний мир его.
«Хотя – какой там в детстве мёд?!» – вырвется однажды. И в самом деле, тут, там находишь в стихах приметы пожалованного обстоятельствами места и времени не слишком-то щедрого что на «махотку молока», что на доброе слово полуподвального детства, но на то и детство, и душа поэта, и поэтическое - с детства – видение мира, чтобы «причал садового участка, пять соток счастья глупышей» оборачивались и обживались в душе образом Природы, а немудрёный предмет, оснащающий примитивное жильё, – радиоточка («и всё-то воспитание – мой радиородник») – оказалась источником, родником воплощённой человеческим гением божественной музыки, которая навсегда воспламенила душу: «Однажды услыхала по радио Первый концерт для фортепиано с оркестром. И перестала быть зверёнком. У меня крылья выросли, потому что услышав этот Весенний музыкальный санскрит, это половодье и осиянность, эту родину звука, я физически ощутила, что вылетаю из полуподвала на огромной сильной птице верхом»...
Я пришла в этот мир,
Чтоб ему до земли поклониться
За подаренный сон моему синеглазому сну...;
В одном из очерков Татьяна Никологорская вспоминает слова Ольги Бертгольц: предвосхищение радости, ведущее человека в отрочестве, с годами всё более сменяется предвосхищением испытаний. Мир, чем дальше идёшь, тем меньше спешишь навстречу синеглазому сну. С каждым шагом всё очевиднее становится, что идёшь не под сень Древа жизни или Древа познания Добра и Зла, а вовсе в обратную сторону – в пустыню, в рабство, к языческим богам, в царство двоедушия и корысти. Оказывается огонь блюсти требует во все времена такого же труд, подвига, самоотвержения, как в то изначальное время, когда далёкий предок наш в выборе между жизнью и смертью охранял свой разожжённый упавшей с неба молнией костёр от злых чар, нашествия стихий или соседей – каннибалов. И когда прекрасная птица Первого концерта приносит нас в столичный град его создателя, в священный град Клин, зримые следы разрушения, порушения, как и бесчисленные, куда ни обратишь взор, мучительные заметы сердца открывают нам воочию, что божественное служение всё более уступает место служению мамоне. «Подгнили вековые подопоры от неграмотности потомков...» – горестно помечает Татьяна Никологорская, странствуя по любимому древнему Боровску. Но ведь и жизнь дана, и путь избран, и перо в руках – ради вечного спасения основ. Судьба... И все мы в этой жизни – или Иваны Воины, или Иваны, не помнящие родства», – вершит поэт очерк о старинной московской церкви Ивана Воина на старинной московской улице Якиманке, её, Татьяны Никологорской, малой Родине.
Так пусть же звенит эта трезвая проза,
Как кованый щит иль как лес от мороза...
Когда «общество – вялое, равнодушное, бессильное» смиряется с безнаказанностью жизни по страшной пословице «Ломать - не строить», а «народ безмолствует о сокровенном», поэт первый (иначе, наверное, и – не поэт) рекрутируется в ряды обречённого батальона жертвующих собой, а не другими, собой, то есть словом своим, в котором он – весь, подпирает покосившийся свод, своими жилами и нервами стягивает распадающуюся связь Человека, Природы и Культуры – связь времён. Потому что Время – наше время, каждое время, время вообще (история) - обретает свой образ в этом взаимодействии. Леса и рощи в Михайловском и окрестностях впитали нашу юность, как и юность Пушкина, и Михайловские сосны – «всё равно, что иконы намоленные». «Мы потомки Пушкина, и с нас за это спросится», цитирует Паустовского Татьяна Никологорская; но вместе, рядом:  «Пушкина надо заслужить», – повторяет она вслед за С. Гейченко. На этом равновесии, если угодно, и держится нравственная связь времен. Татьяна Никологорская не красного слова ради вспоминает проницательную максиму философа Н.Ф. Фёдорова: «Нравственно развитое существо само себе даёт командировку». Кто же тогда поэт, если не такое существо.
Я – не писатель.
Я – свидетель.
Я – в Апокалипсис глядетель...
«Трезвая проза», звенящая кованым щитом (не – мечом!), когда поэт даёт себе командировку в свой Клин или Боровск, в Святые горы, на недальнюю Якиманку или ещё куда-нибудь в российских пределах, где апокалиптический всадник занёс меч над природой, культурой, отечественной историей, а в итоге над душой человеческой, проза в творчестве Татьяны Никологорской не противополагается её поэтическому слову, даже не бок о бок с ним движется, развивается, - проза эта слышится неотъемлемой частью её поэзии, настолько она личностна, настолько откровенно передаёт душевное состояние автора, настолько    полнится,   пульсирует,    стенает   тревогой,   едва   переносимым ;
отчаянием, не стихающей болью при взгляде «окрест себя» – единый лирический герой, единое настроение, единое мироощущение, единый словарь.
Ближайший друг Татьяны Никологорской (поистине – одно с ней), замечательная учительница российской словесности, ныне от нас уже ушедшая Вера Малева чутким словесным штрихом рисует портрет поэта. В письме, написанном под впечатлением спектакля (известная пьеса «Лиса и виноград»), читаем: «И вдруг, когда Эзоп удивляется: зачем же лгать, когда правда так проста, я увидела тебя. Мы живём в мире условной правды и лжи (чеховская мысль); и мы привыкли, и вдруг появляется человек, не смиряющийся с этим, не понимающий, зачем так жить, и нам неудобен этот человек, мы смеёмся над его наивностью, детскостью, оправдывая этим ложь, в которой мы погрязли».
Здесь и беззащитность, ранимость, и сила и достоинство поэта (нашего поэта, каждого подлинного поэта, поэзии вообще). Как ни тяжело, ни мучительно, ни безнадежно (видится подчас) единоборство поэта с апокалиптическими всадниками, на стороне поэта (поэзии) вера, которой преисполнены венчающие строки Откровения: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали»...
Вся душа в крови исстрадалась.
Так бы к подорожнику прижалась,
Всё бы отдала, чтоб боль забыть,
Раствориться,
С тёплым летом слиться,
В чьём-то детстве думами забыться,
Даже, может, вовсе и не быть...
Но она – есть. И детство с ней, не чьё-то – её детство, в котором хранит предания зелёный храм елового бора, в котором жизнь имеет вкус лесного яблока и песнь зяблика по-прежнему волнует память. Это Детство Татьяна Никологорская отстояла своей любовью в Нему, любовью к Прекрасному, дарованному нам в старом саду, может быть, Райском, своей поэзией, своей – вопреки страданию, боли душевной, вопреки всему неустройству мироустройства - убеждённостью, что «Когда умрёт последняя надежда... К вам ваше Детство невзначай примчит». А значит – «ясно одно: надо следовать своему призванию, как бы ни швыряла судьба, как бы ни страшила толпа, как бы ни хихикал сверчок...»
Владимир Порудоминский
Москва - Кёльн – Москва

;
Об авторе

Татьяна Андреевна НИКОЛОГОРСКАЯ, 1951 года рождения.
Член Союза Писателей России, чл. Общины выпускников факультета журналистики МГУ, чл. Союза журналистов Москвы, поэт, публицист, педагог, автор книг поэтической лирики: "Серебряный бор", "Есть музыка", "Прощание с учениками", "Строгая юность", "Подземка", "Девочка Жизнь", а также книг стихов и прозы "Вера!.." и "Вселенская гостиница"; соавтор и составитель книги "Мы так и не поняли птиц. Дневник Натальи Туренко (Орловой)"; составитель книги стихов Николая Забелкина "Я не верю в конец"; составитель подборки стихов Владимира Полетаева (альманах "Илья", 2005г.).
Стихи Татьяны Никологорской печатались в газетах "Московский комсомолец", "Красная звезда", "Новые рубежи" (Одинцовский район Подмосковья), а также в альманахах "Поэзия", "День поэзии", «Мир Паустовского», "День и ночь" (Красноярск),  журналах "Клуб", "Домашняя энциклопедия" и др.; неоднократно звучали по Всесоюзному и Всероссийскому радио.
Очерки и заметки Никологорской печатались в газетах "Слово", "Литературная газета", "Народная газета", "Вёрсты", "Первое сентября", "Учительская газета", "Российские вести", "Театральный курьер", журналах "Клуб", "Встреча", "Свет", "Природа и человек", "Народное творчество", "Отечество", "Воспитание школьников", сборнике  "Искусство и школа", в детской газете "Радость" и др.
Татьяна Никологорская – автор повести «Сны, явь и одинокий валторнист» (факультет журналистики МГУ, 2015 год). Псевдоним – Яна Логос.
Стихи Никологорской включены в три российские антологии, в том числе в электронную антологию «Поэты и поэзия Московского Университета».
Электронные версии её двухтомника и повести на сайте: www.samlib.ru (Ресурс писателей).
Яна Логос - псевдоним прозаика.
В 2011 году награждена медалью «Золотое перо России» СП России и грамотой «За солнечную деятельность».   
В настоящее время автор активно работает над новыми книгами стихов и прозы. До 2017 года публиковала в периодике свои эссе. Живёт в Москве. Коренная москвичка.
Книга «Путь и песня» – итог почти полувекового творческого пути поэта.


 
На обложке Святогорский монастырь.
Посёлок Пушкинские Горы Псковской области



Над макетом работали Т.С. Прохорова, Е.В. Межекова.
Дополнительная компьютерная помощь автору: Ю.И.Казакевич, Александр Солдатов и М.С.Шамина.