И потом уже, когда отступили воды,
Обнажив причала сгорбившийся хребет,
Ты ещё безраздельно и слепо любил свободу,
Но она уже не взаимна была тебе.
И потом, когда в анфиладе пустынных холлов
Ты шатался заблудившимся сквозняком,
То не сразу понял, что цепкий знобящий холод
Незнакомый тебе, - прекрасно с тобой знаком.
И когда по ковчегам попарно расселись твари,
То, гонимый следом мыслью о двойнике,
Был бы ты перед ними жалок и не товарен,
Только вовсе не был замечен из них никем.
Вот тогда, стреножен желчью, тоской и злобой,
Ты принёс с собою свой персональный ад,
Бастионом крайним выставив миру Слово.
Но Господь "заходил пятнадцать минут назад".