Другой берег

 
   Это рассказ о жизни, прожитой на самом деле в мире выдуманных событий, но подлинных чувств. Это - мир сердца. Он не велик. Ведь сердцу немногого надо. Ему хватит одной Реки с таинственным другим берегом, волшебного леса, милого бабушкиного домика в саду, заветной мечты. И одной любви. И одной нелюбви. Итак…

   Наш мир окружает Река. Она такая широкая, что никто и никогда не видел ее другого берега. Но он обязательно должен быть. Я не верю, что его нет…

…- Бабушка, бабушка, что там, за рекой? Я ничего не вижу. Там туман. Ну, скажи!
С моей старенькой бабушкой мы стоим на берегу. Снизу вверх я гляжу в ее изрезанное морщинами лицо, и нетерпеливо дергаю за руку. Но она молчит. Грустно смотрит вдаль. Ветер с реки треплет подол ее платья.
- Не знаю, милый. Я там не была… - вздыхает она, наконец.
- Ха, не была! Так давай сходим. Найдем мостик и сходим.
- Не-ет, нам туда не дойти. Через эту речку мостика нет.
- Нет мостика? Тогда поплывем на лодке. Я нашу лодку с озера притащу, - не сдаюсь я.
- Что ты, что ты! – улыбается бабушка. - Ничего не выйдет. Лодка большая и тяжелая. Ты даже ее из воды не достанешь. Да и не доплыть нам. Эта река лодку не удержит.
- Как не удержит?
- А вот смотри. – Она подбирает палку на берегу и бросает. Та камнем идет ко дну. – Ничего не держит эта вода…
- Да ты взяла сырую палку. Она, наверное, тяжелая.
- Ну, сбегай вон, в лесок, возьми там сухую и брось сам.
Я возвращаюсь со щепкой. Но и она тонет.
- Что же это? – мне становится обидно, словно река обманула меня, и как-то страшновато: ведь и я мог утонуть! Слезы наворачиваются на глаза.
- Ты что, испугался? Ну, не плачь, не плачь. Ничего страшного, - успокаивает она меня. - Ты только запомни: в реку нельзя заходить - утонешь. По ней никто из людей не плавает. Один только Ангел.
   Так я впервые услышал историю о нем. Эту старую притчу рассказывают всем маленьким мальчикам и девочкам:
- Вокруг нашего мира течет Река. Мы так и называем ее, просто Река. Она ниоткуда не вытекает и никуда не впадает. Если долго-долго идти по берегу в одну сторону, то обязательно вернешься назад, откуда пришел. А есть ли у нее другой берег – никто не знает: в тумане ничего не видно. Говорят, один только Ангел на своей остроносой лодке может плыть по ней. Он появляется оттуда, из темной, туманной дали, причаливает к нашему берегу и ждет, когда кто-нибудь сядет к нему в лодку. Тогда Ангел оттолкнется веслом, и они уплывут. А обратно он возвращается всегда один. Вот мы и не знаем, что там, за Рекой…
- Бабушка, а зачем человек садится в лодку? Он не знает, что Ангел его увезет? Ангел ловит людей?
- Нет, что ты! Он никого не ловит. Он добрый. Просто, когда человек очень долго живет на свете, то узнаёт здесь все, что может. И ему становится интересно: что там, далеко… Тогда он часто приходит на берег. Смотрит, и ждет…
- Как ты?
- Как я...
От ее слов во мне будто что-то оборвалось.
- Бабушка, не уплывай, я люблю тебя, мне без тебя будет плохо! – говорю я в смятении, и обнимаю ее, уткнувшись лицом в серую с мелкими цветочками юбку. - Не ходи больше на реку. Ангел тогда тебя не увидит, и ты останешься со мной…
- Да я не скоро еще уплыву, – бабушка обнимает меня, нагибается и целует в вихрастую макушку.
   Она сдержала слово. Еще много-много недель и месяцев провели мы вместе в ее маленьком домике, что стоял в яблоневом саду.
   Но однажды все закончилось. В то утро, проснувшись, я нигде не мог найти своей бабушки.
   Конечно, она пошла к Реке, догадался я, и побежал…  Одна мысль гнала меня вперед и отнимала последние силы: только бы успеть, только бы не опоздать!
О с т а н о в и т ь…
   Сердце выскакивало из груди, рот жадно ловил воздух, но его все равно не хватало. Сквозь слезы я не заметил идущего навстречу отца. Только когда кто-то поймал меня за плечи и не дал вырваться, увидел, что это он.
- … да постой же ты, постой! Там нет никого! Она уплыла… - наконец услышал я его голос. Он говорил и старался прижать меня к себе. Скоро я затих в его больших, сильных руках.
- Пошли. Будешь теперь жить с нами.
   Он взял меня за руку и повел к себе домой.
   С трудом переставляя ватные ноги я плелся за папой. Как не хотелось мне уходить из обжитого и милого дома моего детства! Идти было далёко. По дороге я решил: немного подрасту и стану жить в бабушкином доме. И пусть все там останется таким, каким было при ней.
   Не знаю, в чем тут дело, но старые вещи, которых когда-то касалась ее маленькая сухонькая ручка: накидки и занавески на окнах, старые чашки в скрипучем комоде, пачки писем, аккуратно перевязанные разноцветными атласными ленточками и пожелтевшие фотографии в альбоме, словно хранили ее тепло, и продолжали беречь и любить меня так же, как когда-то любила меня моя старенькая бабушка.
   Надо мной иногда смеялись, считали чудаком, но я не выбросил ни одной ее вещи. В этот дом, я привел свою молодую жену. Здесь выросли наши дети. И ушли каждый своей дорогой. Сюда прибегали мои внуки, и усадив их на колени, я часто рассказывал им ту давнюю историю про бабушку, Реку и Ангела. Конечно, ребятишки знали ее наизусть, но просили повторить снова и снова. Наверное, им нужны были совсем не слова, а то, что оставила мне для них моя бабушка – ее любовь.
* * *
   Бабушкин сад еще при ней почти совсем перестал плодоносить. Она старела и старели ее яблоньки. На ветру, по ночам они скрипели, шуршали ветвями по крыше домика и стучали в окна.
   Мой отец, приходя к ней в гости, всегда ворчал: надо ухаживать за садом, давай я спилю старые ветки и яблок станет больше. Он хитрил. На самом деле яблоки отец не любил. Просто деревья мешали ему спать, когда он оставался ночевать со мной. А спал он очень чутко и просыпался от малейшего шороха за ночь раз сто, не меньше.
Бабушка всегда с ним соглашалась, но пилить деревья не разрешала. Говорила: пусть, мне нравятся раскидистые деревья, от них тень, а ветки я подвяжу, чтобы не скрипели.
   Из старых тряпочек и каких-то шнурков она плела веревки и всякий раз подвязывала ветки яблонь перед папиным приходом. А потом освобождала. Но часто – не успевала. Солнце и дождь, а особенно ветер и птицы делали это за нее. Оборванные цветные лоскутки, как флажки морского телеграфа тут и там трепетали на деревьях. Словно на неизвестном языке они пытались рассказать мне что-то важное о своей жизни, да, жаль, тогда я не знал еще их пестрой азбуки.
   Когда отец уходил домой и мы оставались вдвоем, бабушка объясняла, почему не дает трогать деревья:
- Я люблю, когда яблоньки шумят ночью. Мне тогда очень хорошо спится. Они трогают ветками крышу, словно хотят, сквозь нее, погладить меня и убаюкать… А когда стучат в окно или скрипят, то будто шепчут: «Мы здесь, мы с тобой, не спим, за всем следим и тебя защитим». И мне становится так спокойно…
- Но ведь в твоем саду теперь мало яблок. А если ветки подрезать, то их станет больше. Папа ведь правду говорит? – защищал я отца.
- Конечно, конечно, - соглашалась бабушка. – Но может быть дело совсем не в этом. Мы ведь не знаем, зачем яблони живут на свете, зачем они вырастают такими, а не другими. Ты думаешь для тебя? А вдруг у них своя жизнь, своя, только им одним известная цель в этом мире? Кто мы такие, чтобы мешать им? И вообще, это же не мой сад...
- …?
- Мой только дом в саду, а сад их – яблоневый, - смеялась она.
Всякая жизнь была дорога ей. Никому не хотела она делать больно ради себя. Никогда не считала, что значительнее или важнее любого растения, животного, насекомого, а словно бы ровня им. Иногда мне даже казалось, что она сама – одна из тех яблонек, которые растут в ее саду. А каждая из них – словно сестра ей, словно все они тоже мои бабушки…
   Вот ушла она, а вроде бы и нет. Вроде бы еще при жизни растворилась понемногу во всем и во всех, кого любила. Я не умею объяснить красиво словами, но сердцем чувствую, что с бабушкиным уходом этот мир покинула только малая ее часть, а любовь – осталась.

* * *

   В конце лета мы с бабушкой часто по вечерам садились на старую скамеечку у ее крыльца, и смотрели на закат.
   Больше всего мне нравились даже не его яркие краски, а то, как дневное небо постепенно превращается в ночное. Задрав голову я глядел вверх, туда, где оно темнее и прозрачнее всего, и старался найти самую первую звезду. Смотрел долго и так старательно, что синее небо начинало казаться мне серым, а перед глазами плыли круги. Ни разу не удалось мне заранее угадать где появится звездочка. Когда я замечал ее, та была уже большой и яркой. Но я не расстраивался. Ведь завтра мне обязательно должно повезти…
- Вон звезда, а вон еще! Смотри, бабушка! – радостно делал я свои маленькие открытия и заставлял ее крутить головой во все стороны.
Но ей это, наверное, было уже трудно, а, может быть, и неинтересно. И чтобы не очень меня расстраивать, всегда переводила разговор на другое:
- Да, да, я и раньше их видела. А вот там, на севере, смотри, есть несколько звезд, похожих на ковшик. Они называются Большая Медведица, а выше  - маленький ковшик – Малая Медведица.
   Она знала только эти два созвездия, но, все равно, каждый раз показывала их мне. А я внимательно слушал, чтобы ей было приятно.
   Постепенно наше «путешествие по звездам» превратилось в какую-то игру, в особый, только нам двоим в целом мире понятный ритуал. У нас были в нем свои постоянные роли. И когда все сделано правильно и вовремя сказано, то внутри у меня появлялось какое-то теплое ощущение мира, покоя и безопасности. Так бывает, когда ночью, в темноте, идешь по своей комнате, где тебе известен каждый уголок, каждая вещь или половица, и можно даже не открывать глаза – все равно никакой неожиданности не случится: опасность не угрожает тебе ниоткуда.

* * *

   Очень редко бабушка называла меня моим настоящим именем. Все больше: милый, добрый, хороший, умница... Всех ласковых имен, что она давала мне, я уже и не помню. Зачем она так говорила? Может быть хотела разглядеть все это во мне. Или, даже, не разглядеть, а показать: смотри, какой ты на самом деле…
   Удалось ли мне стать именно таким? Пожалуй, нет. Но, бывает, вспоминаю я бабушкины слова, и сравниваю с собою нынешним. И от того становится мне, порою, стыдно и неловко перед образом ее, что живет в моей памяти. И чувство это словно указатель мне в жизни, словно лучик, что светит из прошлого и показывает: сюда тебе надо, сюда, к добру, от плохого – к хорошему.

   Бабушкин домик стоит на большом лугу. Там есть и другие дома. Среди них, пожалуй, не найти двух одинаковых. Люди ставили их в разное время и так, как им нравилось: обычно на небольших холмиках, подальше друг от друга, окнами в разные стороны. Здесь нет ни улиц, ни тропинок. Зато много полевых цветов и ровной густой зеленой травы. Если не полениться и поискать, то в ней можно легко найти дикую землянику и клубнику. Трава на лугу никогда не вытаптывается. Там нет тропинок. С самого детства бабушка приучала меня:
- Никогда не ходи по тому месту, где только что прошел ты сам или кто-то другой. Ты ступил на травку и примял ее. Пусть теперь она отдохнет и снова поднимется. Тогда луг навсегда останется ровным и красивым и на нем не будет тропинок.
- А разве плохо, когда они есть?
- Конечно! Вот если ты поранишься и будешь все время царапину тревожить, то что с ней будет? Она никогда не заживет. Тропинка – это тоже рана и боль для земли.
   Трава и цветы – они ей вместо кожи. Защищают, чтобы не высыхала. Держат своими корнями, чтобы ветер не сдувал и не уносил ее в другое место. А если на траву все время наступать, то она почувствует, что не нужна здесь, мешает нам и от того погибнет. Земля в этом месте высохнет, потрескается, станет плотной как камень.
   Все насекомые и червячки, которые жили раньше в земле под травой, не смогут выбраться из своих норок и тоже погибнут без света и воздуха. Вот что может случиться, если мы с тобой будем тропинки протаптывать.
- Тропинки – это мертвая земля?
- Да. Мертвая. А все мертвое разрушается. Дождь размывает мертвую землю – появляется грязь: мы ноги пачкаем. Ветер сдувает – появляется пыль: нам дышать плохо. Пыль в дома попадет - там грязно станет. И все только потому, что не поберегли мы с тобой когда-то травку.
   Может быть потому у нас здесь так красиво, что всех приучали не только самим беречь свою землю, но и другому напомнить, если забудет или поленится. И чтобы всегда мы помнили: другие на нас смотрят и ждут от нас только хорошего. И чтобы никогда не смогли мы обмануть эти ожидания: как только подумаешь иначе, так сразу больно станет в душе той болью, которую можешь кому-то сделать... И не сделаешь…

   Поселившись на лугу, люди посадили сады и засеяли поляны цветами, и разбили парки. Но еще много нетронутой земли оставили между ними. И никаких заборов, никаких изгородей не стали делать.
   На границе весны и лета, когда цветет черемуха, я любил лежать в саду под ее белыми ветвями и слушать…
   Вы никогда не слышали, как цветет черемуха? О, это удивительно! Но услышать это можно только совсем близко и только теплым, тихим и ясным солнечным утром. Она гудит и жужжит тысячами голосов. В каждом цветке черемухи – по пчеле, каждая усердно работает. Вся крона наполнена ими! Пусть их там даже тысячи. Что за беда! Ни одна не обращает на тебя внимания. Спокойная и сосредоточенная работа маленьких деловитых существ успокаивает, завораживает и умиротворяет. Я мог смотреть на них и слушать часами…
   Помню, у одного старичка перед домом был устроен лабиринт из низкорослого, но удивительно плотного кустарника. Такого плотного и прочного, что старичок садил маленьких ребятишек на него, как на скамейку. Нам это очень нравилось, и мы радостно кричали прохожим:
- Смотрите, мы на дереве сидим!
   А оно было не выше нас самих. Прохожие улыбались в ответ и махали нам руками. Наверное вспоминали, как сами сиживали на этих кустах в детстве. Тот старичок рассказывал, что лабиринт устроил еще его дед и кустам лет сто, не меньше…
За лугом - хвойный лес. Он закрывает нас от холодных северных ветров, спускающихся с гор в долину.
   Лес тот удивительный, пронизанный солнцем. Наверное половину своего детства я провел в нем играя в прятки с другими ребятишками, собирая грибы и ягоды или просто лежа на полянке, мечтая о чем-нибудь сокровенном в лесной тиши, вдали от людей. Это полностью сосновый лес. Представляете: только сосны и больше ничего!
   Еще только подходишь к нему, а смолистый аромат его свежего и целебного дыхания оттесняет все другие запахи и зовет к себе. Подлеска там почти нет и меж желтых и красных стволов видно друг друга далеко. Травы в лесу не найти, а вместо нее - толстый ковер мягкого мха: серого, зеленоватого и седого. Нашим босым ножкам одно удовольствие было ходить по нему. И не страшно, если наступишь на опавшую сухую ветку – она утонет во мху и не поранит ногу.

   Я часто вспоминаю бабушку, а отца и мать… Они жили в другом, далеком поселке.  Пока она была жива, редко приходили к нам и меня к себе никогда не брали. Почему?
Кто-то махнет рукой и скажет: «Нечего тут думать! Просто не любили они тебя. И правильно сделали, что отдали бабушке. С ними тебе было бы плохо. А так ты вырос с ее любовью. Все к лучшему».
   Может быть. Но, странное дело, вроде и не любили меня родители, а как поступили: от своей нелюбви ею же и уберегли, спасли. Значит, все-таки, любили? Да или нет?
   Пока я был ребенком, конечно, не мог на этот вопрос ответить. А теперь вот что понял. Никакой «нелюбви» на свете нет. А все, что совершалось и от чего остался след – то с любовью делалось. С любовью к кому-нибудь. Только не обязательно к тебе или ко мне. Может быть только к себе…
   Тогда моим молодым родителям их любви на себя едва хватило. А мне от нее лишь маленький кусочек достался. Вот он и перенес меня к бабушке…
Потом они все исправили, что со мной не получилось. Только уже с другими детьми, в другой жизни. Не в моей…
   А между нами все равно осталась стена. Не пустили они меня в круг своей любви. И дверь туда для меня не открылась.

   Всю свою жизнь я словно бы простоял возле этой запертой двери и ждал, когда же она, наконец, откроется, и я войду внутрь.
   Что-то происходило вокруг, но меня это мало беспокоило. Какая разница: хорошо я живу или плохо, богат или беден, любят меня или нет прямо сейчас? Ведь это не надолго. Скоро все закончится и начнется настоящая, правильная, счастливая жизнь с мамой и папой. Когда-нибудь они решат все свои проблемы. Тогда у них появится время и для меня.
   Когда терпенье кончалось, я «стучал в дверь» – посылал письма, рассказывал маме, какой я стал большой и хороший, вдруг захочет посмотреть и «выйдет» ко мне. В ответ она посылала, словно «просовывала под дверь», записочки - письма, в которых сообщала, что у нее все хорошо.
   И жалобы на случавшиеся со мной беды тоже не помогали. Потому они, наверное, и происходили со мной, что в душе я надеялся: теперь то уж, конечно, мама бросит все и придет на помощь. Не может не придти! Но у нее всегда были наготове мудрые и правильные советы, как мне самому и в одиночку со всем справиться…
Мама не пришла ко мне. И уже никогда не придет. Ее больше нет.
   Что изменилось для меня с ее уходом? Почти ничего. Ее ведь и раньше не было в моей настоящей жизни. Но внутри меня, в моих мыслях она жила всегда. Я сам придумал себе маму: разговаривал с ней, когда хотел, и она отвечала мне, хвалила и ругала, радовалась моими радостями и печалилась моими печалями. В моих мыслях она была такой замечательной, о какой можно только мечтать: молодой и веселой!…
Я сам стал себе и мамой и папой одновременно.
   Та, другая, настоящая, жила где-то, но ничего из моей жизни в свою не
впустила. И избежала многих трудностей, но и моей любви - тоже.


   С годами я понял: любовь – всегда граница. Она отделяет близких от далеких, своих от чужих, любимых от нелюбимых.
   Но, пока тебя любят, никогда этой границы ты не увидишь и не почувствуешь, и не поверишь, что она есть. А она есть!
   Глубоко-глубоко, в самую середину своего круга поместит тебя любовь. Туда, где тепло, спокойно и безопасно. Подальше от края, подальше от бед, невзгод и огорчений. Их она отдаст другим. Тем, кто остался снаружи.
В счастье, безмятежность и покой Жизнь прячет главный свой секрет, что любовь – это всего лишь граница, которая проходит между людьми.
   Однажды она появляется рядом с тобой, словно маленькая трещинка, которая бежит по речному льду ранней весной раскалывая его надвое. Трещинку еще не видно, но ты уже чувствуешь, что Мир вокруг изменился раз и навсегда. Он начал разделяться! Тогда в тебе и просыпается любовь…
   Поначалу она еще так мала, эта невидимая граница: и коротка, и неглубока. И кажется, что любовь твоя охватывает целый Мир. Но пройдет день или два, а, может быть - годы, и Жизнь обязательно завершит свое дело, замкнув границу в круг. Он будет большим или маленьким - не важно. Как раз таким, чтобы тебе хватило сил согреть своим теплом всех, кто в нем вместе с тобой. А им  – тебя. Когда это случится, ты точно будешь знать, что уже нашел свою любовь.
   Я говорил со многими. Но, странное дело, люди не хотят ничего знать о любви. Словно какая-то внутренняя сила всякий раз уводит их в сторону, спасает и защищает от нового понимания. Она нашептывает им: все, что скажут о природе любви – неверно, ты не можешь этого понять, но можешь только пережить…
   Да, конечно. Люди ничего не должны знать о любви. Это знание – самое опасное в мире. Почему? Потому, что Жизнь творится любовью. Как только придет знание о любви - Разум овладеет Жизнью. Но Жизнь сложнее того, что можно о ней помыслить. И, значит, он непременно ошибется. Цена ошибки будет велика – прекращение Жизни. Ведь все создания Разума неживые.
  Как быть? Нужно направить его по ложному следу. Дать очень простую мысль, что любовь нельзя понять, что она - нечто невыразимое. Эта мысль полностью захватит человека и все ему объяснит без труда. Зачем искать что-то еще? Жизнь будет в безопасности. Это первый рубеж ее обороны.
   Но есть и второй, потому, что знание о любви нельзя спрятать навсегда. Когда-нибудь кто-нибудь обо всем догадается. А, догадавшись, переступит границу: увидеть что-то можно только со стороны.
   Оглянувшись назад, в прошлое, тот человек наконец-то поймет, что же это было на самом деле. Но обратно ему уже не вернуться! Позволив знать, взамен любви Жизнь подарит ему восторг от созерцания красоты и стройной простоты мироздания. Он сделал свой выбор. Больше Жизнь от него не зависит…
   Ну а любовь и дальше будет править теми, кто ее не понимает. Пока не понимает…


   …В моем саду сейчас тихо. Там ровно выкошена трава меж деревьев. Только я один  помню где, под какими травинками лежат мои близкие, которых я пережил. Ни холмика не сделал, ни кустика не посадил, ни камешка не положил я на их могилы. Зачем? Все они и так в моей памяти. Каждый день и каждую ночь - со мной. Напоминания мне не нужны.
   Маленькая внучка убежала домой. И мне пора. Пойду на берег. Буду ждать. Ведь сегодня приплывет Ангел. Я точно это знаю! Вчера не приплыл, а сегодня - обязательно…
   Возьму с собой свою книгу. В ней – главное, что узнал и понял в жизни…
   Вот здесь, на этом камне, каждый день я жду его. И сегодня – тоже…
Но солнце пошло на закат, смеркается и тянет холодом от воды...
Неужели и сегодня Ангел не появится? Жалко… Пойду, пожалуй. Значит, опять ошибся…
Книгу вот снова домой придется нести. А может оставить? Что я ее зря туда-сюда таскаю? Все равно ведь больше не пишу. Закончил… Хм… Расстаться жаль...
   Положу, пожалуй, вон там, на камень в пещерке под берегом. Никто не найдет и дождь ее не замочит. А завтра приду,  возьму, снова прочту свою жизнь …
…Эх, тяжело стало нагибаться… Маловата для меня пещерка. Ребятишкам впору. А вдруг они здесь играют? Прибегут завтра, а тут книга появилась! Чудеса!.. Хе-хе… Да нет, следов не видно. А если и вправду найдут – что с того? Может и лучше, что им достанется? Я все равно ее наизусть помню. Сам писал…
   Ну все, книгу оставил. Пора…
   Ангел не приплыл…
   Хотя…
   Что это показалось там, в тумане?
   Это же?..
   Он!…

* * *

   Утром двое мальчишек песчаным откосом  спускались к Реке. Почти неделю не удавалось им выбраться к своей заповедной пещерке: то родители придумывали для них занятия, то погода портилась. Но, наконец, все сложилось удачно и сегодня будет их день!
   Они давно приглядели для своих игр это уединенное место. Здесь тихо и спокойно. Никто из окрестных ребятишек сюда не ходит. И взрослые тоже не жалуют этот пустынный берег.
   Войдя в пещеру они сразу заметили, что без них там кто-то побывал: следы на песке и книга на камне. Кто это был?
   Большие взрослые следы вели к воде и там обрывались. Значит, тот человек в воду вошел, но назад не вернулся...
   Мальчикам стало не по себе. Ведь они уже знали, что в Реке все тонет. Прошлым летом так случилось с их плотом. Они хотели плыть на нем к другому берегу… Неужели и тот человек тоже утонул?
- А вдруг его забрал Ангел? – вспомнил один из них старую детскую историю. Думать так было не страшно.
- Все это бабушкины сказки! Никакого Ангела нет. Просто он ушел по краю воды и поднялся где-то в другом месте. А волны смыли следы, - отозвался второй. Он был старше своего товарища на целых две недели и всегда хотел казаться смелым и уверенным в себе. Но неожиданно севший голос выдал его испуг.
   Играть мальчишкам как-то сразу расхотелось. И вспомнились срочные дела дома, поближе к мамам и папам. И уже было засобирались они в обратный путь. Но книга! Она пугала, как след прямо здесь, возле них, совсем недавно исчезнувшей жизни – еще ветер не успел занести следы - и притягивала тайной своего появления. Что в ней? Зачем ее оставили здесь? Может быть, ответ там, внутри?
- Давай откроем…- прошептал один из них.
- А можно? Вдруг он вернется и станет нас ругать?
- Мы осторожно. А если придет - отдадим.
   Любопытство взяло верх. Мальчики встали коленками на песок перед невысоким камнем, на котором лежала книга, склонились над ней, и тот, что постарше, осторожно, даже с опаской, одним пальчиком перевернул старую потрепанную обложку.
   С пожелтевшей страницы на них глядел портрет пожилой женщины, нарисованный черными чернилами. А дальше – буквы, буквы...
   Мальчики были еще малы, читали с трудом, и потому занятие это не очень любили. Но сейчас  - случай особый!
   И вот медленно, по слогам они разобрали первые строчки:
 
   “Наш мир окружает Река. Она такая широкая, что никто и никогда не видел ее другого берега. Но он обязательно должен быть. Я не верю, что его нет…”
 
- Вот видишь, тут написано, что другой берег есть…
- А давай будем читать эту книгу вместе. Это будет только наша с тобой книга и больше ничья. Ладно?
- Ладно...
 
 
Два детских сердца,
две чистые души
бережно прикоснулись
к моей жизни.
И взяли ее с собой.
В  будущее.
Я почувствовал  это
на  другом берегу Реки,
когда  мир и покой
опустились на  мою душу…
 
 
©2003, Иванов-Польский К.В.