Сейчас уже и не вспомнить точно, когда же это случилось. Был самый конец зимы. Я возвращался с работы довольно рано, и, по дороге домой, зашел на маленький рынок. Таких много в нашем городе. Возле каждого популярного продуктового магазина стоит несколько серых железных ларьков. А рядом, на каменных парапетах и старых ящиках из-под водки пристраиваются «торговцы-любители». Вместе с ларечницами они надеются перехватить десятку-другую у спешащих в магазин людей.
В тот день на рынке поставила свою разборную палатку женщина, торгующая трикотажем, тапками и женским бельем. Хорошего места ей не досталось, и она расположилась на отшибе, ближе к перекрестку. Неудачное место! Прохожих там и без того не много, да еще ее большая, грязно-белая дворняга, крутилась вокруг ларька, нещадно облаивая и отпугивая последних покупателей. Женщина, как могла, успокаивала собаку, но ничего не помогало. Торговля не шла совсем. Громкий, несмолкающий лай разносился над торговыми рядами.
Не знаю уж, почему, но, увидев эту псину, я сразу, почувствовал: неприятность сегодня обеспечена. И, точно, собака тут же забыла о других, и все свои громкие силы обратила на меня …
Я и раньше замечал: если точно, в деталях представишь поведение животного, именно так оно и поступит. Например, подумаешь, бывало, что собака тебя не заметит и точно, пробегает мимо, словно рядом и нет никого. Почему так получается? Может в моем поведении что-то меняется, а животное это замечает, может я сам, подсознательно, как-то читаю его мысли и представляю их себе в образе ближайшего будущего? Не знаю. Но так бывает.
На этот раз пройти незамеченным мне не удалось. И ведь что обидно, мог заранее свернуть. Догадывался же, чем дело кончится, а словно магнитом притянутый, пошел прямо. Ну, не дурак ли?
Мне бы, раз уж так случилось, и встречи не избежать, пройти спокойно мимо: ну, лает и лает себе. Такая ее собачья работа - территорию охранять, перед хозяйкой выслуживаться. Так нет же! Решил ее победить. Не драться, конечно, а просто напугать. Как? Жестом: глядя псу прямо в глаза, наклониться к земле, словно за камнем, а потом распрямиться, мол, вот прямо сейчас этот камень в него и запущу. Зверь тогда сразу понимает: шутки кончились, сейчас будут бить, пора сматываться. И уходит.
Но если пес ученый, породистый, а не простая дворняжка, то можно и на крупную неприятность нарваться. Соображать надо! И вот еще что. Правильно на угрозу реагируют, в основном, псы, а самки – не всегда. Не дерутся они по природе. А кто не нападает, тот и от нападения не бережется. Потому они более отчаянные. О последствиях не заботятся. Вот… В общем, не повезло мне на этот раз.
С досадой, под насмешливыми взглядами и ехидными замечаниями продавцов и покупателей шел я по рынку, провожаемый неистовым лаем. Пару раз попытался прогнать собаку, но безуспешно.
И тут гордыня перемкнула у меня в голове те самые два контакта, что включаются у мужчины всегда, когда на смену рассудку приходит ярость: человек, должен терпеть выходки какого-то глупого зверя?!
И я перешел в наступление, нимало не заботясь о последствиях: пусть даже она меня покусает! Однако войны не получилось. В собаке я заметил странность - она виляла хвостом! То есть лаяла хоть и громко, но вовсе не злобно, а как бы, извиняясь и всем своим видом показывая: «я хорошо к тебе отношусь, но лаять надо!»
Вот это да! Почему? Возникший вопрос сразу погасил мою недавнюю глупую решимость. Так всегда: мысль, и ярость не уживаются вместе.
Присмотрелся. А, понятно! Под собачьим брюхом висели два ряда сосков. Набухших, полных молока, не отсосанных щенками. Так вот, что, милая, тебе покоя не дает! А я-то думал…
Отношение мое к ней тут же переменилось и, присев на край скамейки у торгового прилавка, я заговорил с «собачьей мамой», глядя ей в глаза:
- Ну, что, что ты лаешь? Щенков родила, таких маленьких, с мягкими розовыми подушечками на лапках, самых лучших, да? Ты их любила, облизывала, чистила. Мечтала, что вот они вырастут, станут большими и сильными собаками, а люди отобрали. Только на минутку поесть отошла и все, не уберегла! Ты их потом искала. Но уже не нашла…
Так говорил я с ней. И собака замолчала, подошла, положила свою большую, тяжелую голову мне на колени, глядя снизу вверх грустными, карими глазами. Я гладил ее, гладил и вспоминал…
Мы жили тогда в деревне, на несколько лет сбежав из города всей семьей от «перестройки».
И вот, однажды, вернувшись с полными сумками из очередной продуктовой поездки в город (в стране тогда была карточная система), открываю я дверь, а под ноги мне бросается веселый, доверчивый серый щенок. Что это? Откуда? Жена и дети рассказали его историю….
Пока меня не было дома, сыновья пошли гулять на деревенский пруд. По дороге встретили мужичка с корзиной. А в ней - щенки. Шесть или семь. Его собака родила их тайно и уже немного подросших привела домой.
- Возьмите, ребята, себе одного, - предложил он им. – Все равно всех придется утопить. Куда нам такая орава! Пусть хоть этот выживет…
Так у нас и оказалась эта собачка – девочка, которую сыновья спасли от смерти и назвали Пальмой.
Пальма подросла, и через год сама забеременела от Черныша, сильного и красивого кобеля с нашей улицы. Никогда раньше я не замечал, что собаки любят друг друга. Она любила его! Это точно. Как они радостно встречались, целовались, ходили щека к щеке… Пальма прижималась к нему левым боком, заглядывала в глаза снизу вверх, читая мысли. Отгоняла от него всех псов, которые начинали спорить и ругаться с Чернышом. Лаяла на них, кусала. Он для нее был самым лучшим, самым правильным и умным: как решил Черныш, так все и должно быть!..
В положенный срок у нее начались роды. В сарае, под лестницей раздавались теперь не только стоны Пальмы, но и тоненькое многоголосое пищанье. Она родила пятерых щенков. Двух черных и трех серых. И перед нами встала та же проблема: куда их девать? Ведь пока они малы – будут детям вместо игрушек. А потом, когда вся эта свора подрастет? Да они перессорят нас со всей деревней! Житья не станет, хоть уезжай! Не будет ни одного курятника, куда они не залезут и не подавят цыплят, ни одного огорода, где не затопчут посадки и не разроют гряды. А сколько хозяек недосчитается удоев у своих буренок, напуганных этими непрошенными пастухами! Нет, ни за что!
Пока шли роды, я побежал за советом к нашей соседке – пожилой, опытной крестьянке Кларе Николаевне. Я часто советовался с ней. В основном она и учила нас, неопытных тогда еще горожан, всем премудростям крестьянской жизни.
- Клара Николаевна, что делать? Пальма рожает. Уже троих родила. Мы не сможем всех вырастить. Когда их надо отнимать от матери?
- Прямо сейчас, пока еще материнский инстинкт не проснулся. Тогда она никого к щенкам не подпустит. А так не запомнит, сколько родила. Но одного ей обязательно оставьте. Самого крупного и сильного. А остальных – в мочажину.
В той деревне так называли зыбкую, напитанную до предела водою глину возле пруда.
– Копнешь лопатой на штык, положи щенков туда, вынутым комом прикрой и сразу уходи. – Давала она мне страшные, но необходимые наставления, – мой Миша всегда так делает.
Миша – это ее муж. Клара Николаевна – добрейший человек. А слова ее вовсе и не жестокость. Крестьяне живут простой реальной жизнью, а в ней смерть всегда рядом.
- Нет, я не смогу! Лучше в речке утопить. Вода их унесет. А так я буду знать, где закопал. Пожалею, вернусь и откопаю…
- Лучше в мочажину, - спокойно настаивала Клара Николаевна. - Так быстрее. Меньше будут мучиться.
Обо всем я рассказал жене. Делать нечего! Взяли мы ведро, холщовый мешок и пошли в сарай.
Из темного закутка под лестницей, где лежала Пальма, я достал одного щенка. Пальму это совсем не тревожило. Она гордо смотрела на нас, словно говорила: «Вот какие они у меня красивые и славные! Пришли посмотреть? Вам тоже нравятся, да?» Щенка я положил обратно и взял двух других. Так мы с женой пересмотрели всех и выбрали самого сильного и крупного - черного щенка - мальчика с белыми чулочками на лапках. Этого решили оставить. Пальма видела, что мы возвращаем щенков, и не тревожилась...
Теперь начиналось самое сложное. Чтобы отнять у матери четверых, пришлось пойти на обман. Я брал по два щенка. Одного возвращал ей, а другого клал в ведро. Видя, что их становится все меньше, Пальма забеспокоилась, но сделать ничего не могла: попытается тех вернуть, оставшихся потеряет… Не решила она эту задачу. Так и не сдвинулась с места, в смятении провожая взглядом каждого следующего своего детеныша.
Ну вот, всех четверых и забрали. Слепые, маленькие, возятся в ведре, пищат, лезут друг на друга, ищут теплый и родной мамин бок. Я накрыл их мешковиной и они угомонились. Мирно заснули, согревшись, друг от друга.
Быстро вышли мы с женой из сарая, и отправились за ближний лес, на Двинку, где когда-то была деревня с таким названием, где течет речка Чернушка, где никто нас не увидит…
- Ты думай, когда будешь ЭТО делать, что их души попадут в рай, - едва сдерживая слезы, говорила мне по дороге жена…
Не знаю, может быть и есть такие люди, для которых лишить жизни другое существо не проблема, все равно, что чихнуть. Но вот уже лет пятнадцать прошло с той поры, а в памяти моей так и остались те четыре маленьких крутолобых щеночка. Они барахтаются своими лапками с мягкими розовыми подушечками в прозрачной лесной речке, теряют последние пузырьки воздуха, цепляются за жизнь… И души их летят на небо, а тела уносит речка Чернушка неведомо куда. И плачет жена на мосточке, и плохо мне видно ее сквозь слезы …
На маленьком городском рынке я гладил большую белую собаку, и говорил с ней:
- Ну, все, все, не плачь. Ты еще родишь. Только подальше от людей. Они снова тебя обманут. Не верь им! И все будет хорошо… Ладно, пойду я, и ты беги.
Немногие прохожие, торговки и мужики у пивного ларька, невольные свидетели этой сцены, молча проводили меня взглядами. Не ожидали, наверное, такого финала. Да я и сам не ожидал. Случайно все вышло… Или нет?
Спокойная собака побежала к своей хозяйке. Больше она не лаяла. Я слышал...