После шинели Петрович пошил переплёт.
Твёрже обложки вовек не терпела бумага -
гоголем пишет по праву дрожащая тварь -
только б хватило чернил, тишины и восторга
всем исходящим из здраво осмысленных строк
в неизрекомое, чистое бесчеловечье.
Славься, Петрович, и ныне, и присно. Аминь.
Дай поцелую протезы твои золотые.
Равных тебе в поднебесье искусников нет.
Том - совершенен, ему ни к чему перемены.
Даже когда у читателей кончится свет,
шкура Акакия выдержит пламя геенны.