— Я много умею. Мне малость за тридцать.
М***я, знаешь, мне надо влюбиться.
Не так, чтоб убиться. Не так, чтоб забыться.
А так, чтоб не выглядеть жареной птицей.
Ты видишь, М***я, что-то не строит.
Я мало гожусь для портрета героя.
Но в целом гожусь. Для чего? Для иного.
Которое важно. Которого много.
От собственной крутости пучусь ночами,
Но мало слежу за простыми вещами,
Которые где-то. Которые смыслы.
А утром работы дымы коромыслом.
К обеду — обед, непременно с газетой,
Не так чтобы крикнуть: "М***я, где ты?",
Но так чтобы вспомнить: есть кто-то в столице,
Кто так, иногда обо мне шевелится.
А вечером, тапки надев перед дверью,
Не вспомню, что день безвозвратно потерян,
Но темой беседы в домашнем халате
Вдруг станет со В***м – как ее? – Катя.
К чему бы обрывки семейного быта?
Забыто, что в голову крепко забито
И ищет она приключений на шею.
Мне малость за тридцать. Я много умею.
– Я плохо стараюсь. Мне чуть через двадцать.
Опять, пионеров, мне надо расстаться.
Не с теми, что слева. Не с теми, что справа.
А с тем, что мешает расправить суставы.
Гляди, пионеров мне все еще светит.
Сама приручилась – сама же в ответе.
И кто вслед за этим вступал в эпизоды,
Неважно в масштабе сценарного хода.
Но что-то сломалось в моей мелодраме:
Огрызки зовутся святыми дарами,
Пять вторников в каждой рабочей неделе,
И дел до фига – а сижу не при деле,
И страхов накоплено – всех не упомнишь.
И впору кричать: пионеров, на помощь!
Билет! Бюллетень! Но М***я, право,
Теперь до тебя ли приставшему к павам?
Неужто, отвлекшись от спецопераций,
В нечайные чашки он будет играться?
"Не будет", – внушает крылатский и близкий,
Виски заглушая седеющим виски.
К чему тебе это? Зачем столько яда?
Болею билетом. Недолго, но надо.
И снова в 2002 собираюсь.
Мне чуть через двадцать. Я плохо стараюсь.
вторник, 2.09.2003