Как смутен день, надежду и приют
теперь с комфортом в хосписе дают.
Прокурен шкаф и взломаны активы.
Реестр очищен, память подвела,
всё ж, из религий ближе каббала,
хоть незнакомы тихие мотивы.
Уснул апрель, проснулся дикий май,
гулять, гудеть, тусить, ты начинай,
а мне не до него, забыть бы зиму.
Там, во дворе, в картонке дворник спит,
и внешний вид его давно испит,
а жизнь вокруг несется только мимо.
Попутчик-друг.
Предательский испуг
его объял, подумал он: а вдруг
я не смогу сдержаться, что есть силы?
И предал он, быть честным не резон,
но ты его лепил, Пигмалион,
а он тебя поднял, увы, на вилы.
Жара и полдень, для сиесты час,
но стрелки видишь только лишь анфас,
а пища пахнет горькою пластмассой.
Не сдаться, выжить, смысл теперь такой,
мне самый час уйти опять в запой,
и жизнь украсить новою гримасой.
И тут и там огрехи и грехи,
как смутен день, песочные стихи,
давно заполонили толщ тетради.
И начат день, хотя в глазах темно,
не помогло раскрытое окно,
и дверь балкона, скрипнувшая сзади.