Стихотворения, романсы и песни
______________________________
Содержание
_М. Горький_
Песня о Соколе
Песня о Буревестнике
Баллада о графине Эллен де Курси
<Что прекрасней песен о цветах и звездах?>
В. Лифшиц. Баллада о черством куске
_К. Кулиев_
<Ты распустила волосы свои>
<Всё повидавший на пути своём>
_М. Луконин_
Мои друзья
<Синеет небо>
<Ты музыки клубок>
Про это
<Нет памяти у счастья>
<Отлегло. Забываю>
<Я стар, не убивай меня, прошу я...>
Мама
_Н. Панченко_
<Блажен, кто мог не что есть мочи>
Баллада о расстрелянном сердце
_Ф. Лаубе_
<Мирное небо над крепостью Бреста>
<Старинный русский вальс>
_А. Величковский_
<Все жарче, жарче. Я иду>
<Моей России больше нет>
_Н. Сагаловский_
Вот и время проходит...
Реквием
<А для чего вся эта суета>
_Н. Рыленков_
<Сумерки зимние>
<Серебряной звездой летит в ладони детство>
<О край глухариный, лесная сторожка>
<Всё в тающей дымке>
<Хоть выйди ты не в белый свет>
_В. Старцев_
<Деревья огненно остры>
<А я иду к своей звезде>
_В. Дударев_
<Так странно увидеть рябину без ягод!>
Зимняя элегия
Д. Долинский. <Деревья ветошь листьев сбросили>
П. Грушко. <Куда подевался мальчик, которым я был когда-то?>
Е. Шварц. <Бессмысленная радость бытия>
В. Казанский. Пока я живу
_Е. Храмов_
<Так что оставлю я>
<И звук замолк... и повторился>
_Амари_
<Разве не счастье - ездить по пыльным дорогам>
<О чем-то светлом все еще мне снится>
--------
Максим Горький (1868-1936)
Песня о Соколе
Высоко в горы вполз Уж и лег там в сыром ущелье, свернувшись в узел и глядя в море.
Высоко в небе сияло солнце, а горы зноем дышали в небо, и бились волны внизу о камень...
А по ущелью, во тьме и брызгах, поток стремился навстречу морю, гремя камнями...
Весь в белой пене, седой и сильный, он резал гору и падал в море, сердито воя.
Вдруг в то ущелье, где Уж свернулся, пал с неба Сокол с разбитой грудью, в крови на перьях...
С коротким криком он пал на землю и бился грудью в бессильном гневе о твердый камень...
Уж испугался, отполз проворно, но скоро понял, что жизни птицы две-три минуты.....
Подполз он ближе к разбитой птице, и прошипел он ей прямо в очи:
- Что, умираешь?
- Да, умираю!- ответил Сокол, вздохнув глубоко.- Я славно пожил!.. Я знаю счастье!..
Я храбро бился!.. Я видел небо... Ты не увидишь его так близко!.. Эх ты, бедняга!
- Ну, что же - небо?- пустое место... Как мне там ползать? Мне здесь прекрасно - тепло и сыро!-
Так Уж ответил свободной птице и усмехнулся в душе над нею за эти бредни.
И так подумал: <Летай иль ползай, конец известен: все в землю лягут, всё прахом будет...>
Но Сокол смелый вдруг встрепенулся, привстал немного и по ущелью повел очами.
Сквозь серый камень вода сочилась, и было душно в ущелье темном и пахло гнилью.
И крикнул Сокол с тоской и болью, собрав все силы:
- О, если б в небо хоть раз подняться!..
Врага прижал бы я... к ранам груди и... захлебнулся б моей он кровью!.. О, счастье битвы!..
А Уж подумал: <Должно быть, в небе и в самом деле пожить приятно, коль он так стонет!..>
И предложил он свободной птице:
- А ты подвинься на край ущелья и вниз бросайся.
Быть может, крылья тебя поднимут, и поживешь ты еще немного в твоей стихии.
И дрогнул Сокол и, гордо крикнув, пошел к обрыву, скользя когтями по слизи камня.
И подошел он, расправил крылья, вздохнул всей грудью, сверкнул очами и - вниз скатился.
И сам, как камень, скользя по скалам, он быстро падал, ломая крылья, теряя перья...
Волна потока его схватила и, кровь омывши, одела в пену, умчала в море.
А волны моря с печальным ревом о камень бились... И трупа птицы не видно было в морском пространстве...
В ущелье лежа, Уж долго думал о смерти птицы, о страсти к небу.
И вот взглянул он в ту даль, что вечно ласкает очи мечтой о счастье.
- А что он видел, умерший Сокол, в пустыне этой без дна и края?
Зачем такие, как он, умерши, смущают душу своей любовью к полетам в небо? Что им там ясно?
А я ведь мог бы узнать всё это, взлетевши в небо хоть ненадолго.-
Сказал и - сделал. В кольцо свернувшись, он прянул в воздух и узкой лентой блеснул на солнце.
Рожденный ползать - летать не может!..
Забыв об этом, он пал на камни, но не убился, а рассмеялся...
- Так вот в чем прелесть полетов в небо! Она - в паденье! Смешные птицы!
Земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся высоко в небо и ищут жизни в пустыне знойной.
Там только пусто. Там много света, но нет там пищи и нет опоры живому телу.
Зачем же гордость? Зачем укоры? Затем, чтоб ею прикрыть безумство своих желаний и скрыть за ними свою негодность для дела жизни?
Смешные птицы!.. Но не обманут теперь уж больше меня их речи!
Я сам всё знаю! Я - видел небо... Взлетал в него я, его измерил, познал паденье, но не разбился, а только крепче в себя я верю.
Пусть те, что землю любить не могут, живут обманом. Я знаю правду. И их призывам я не поверю.
Земли творенье - землей живу я.- И он свернулся в клубок на камне, гордясь собою.
Блестело море, всё в ярком свете, и грозно волны о берег бились.
В их львином реве гремела песня о гордой птице, дрожали скалы от их ударов, дрожало небо от грозной песни:
<Безумству храбрых поем мы славу!
Безумство храбрых - вот мудрость жизни!
О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью... Но будет время -
и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!
Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!
Безумству храбрых поем мы песню!..>
--------
Максим Горький
Песня о Буревестнике
Над седой равниной моря ветер тучи собирает.
Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный.
То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам,
он кричит, и - тучи слышат радость в смелом крике птицы.
В этом крике - жажда бури! Силу гнева, пламя страсти
и уверенность в победе слышат тучи в этом крике.
Чайки стонут перед бурей, - стонут, мечутся над морем
и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей.
И гагары тоже стонут, - им, гагарам, недоступно
наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает.
Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах...
Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем!
Все мрачней и ниже тучи опускаются над морем,
и поют, и рвутся волны к высоте навстречу грому.
Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря.
Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким
и бросает их с размаху в дикой злобе на утесы,
разбивая в пыль и брызги изумрудные громады.
Буревестник с криком реет, черной молнии подобный,
как стрела пронзает тучи, пену волн крылом срывает.
Вот он носится, как демон, - гордый, черный демон бури, -
и смеется, и рыдает... Он над тучами смеется, он от радости рыдает!
В гневе грома, - чуткий демон, - он давно усталость слышит,
он уверен, что не скроют тучи солнца, - нет, не скроют!
Ветер воет... Гром грохочет... Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря.
Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит.
Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая, отраженья этих молний.
- Буря! Скоро грянет буря!
Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем;
то кричит пророк победы:
- Пусть сильнее грянет буря!..
--------
М. Горький
БАЛЛАДА О ГРАФИНЕ ЭЛЛЕН ДЕ КУРСИ
Известно ли Вам, о мой друг, что в Бретани
Нет лучше - хоть камни спроси!-
Нет лучше средь божьих созданий
Графини Эллен де Курси?
Всё, что творится в мире,
Мы видеть и слышать должны,
Для этого нам добрым Богом
Глаза и уши даны.
Из замка она выплывает, как лебедь,
К подъемному мосту идет.
Солнце смеется в небе.
Нищий стоит у ворот.
Но если случится - излишне
Остер и зорок глаз,
Тогда это значит - Всевышний
Хочет помучить нас.
Влюбленные очи поднять не дерзая,
За ней юный паж по следам,
А также собака борзая -
Любимица доброй madame.
Мы знаем - нередко собака
Любимого друга честней,
И приятно любить собаку -
Никто не ревнует к ней!
Скажу Вам, что нищий был молод и строен
И - был он слеп, как поэт.
Но - разве слепой не достоин
Внимания дамы,- нет?
Слепой завидует зрячим.
О, если б он знал, сколько мы
В душе нашей тайно прячем
Тяжелой и страшной тьмы!
Вздрогнуло сердце графини, в котором
Любовь обитала всегда,
Бретонка окинула нищего взором:
"Достоин внимания, да!"
У всех есть мысли сердца,-
У льва, у тебя, у змеи.
Но - кто эти мысли знает?
И - знаешь ли ты свои?
И вот говорит она нищему: "Слушай!
С тобою - графиня Эллен!
Мне жаль твою темную душу.
Чем я облегчу ее плен?"
Когда ты почувствуешь в сердце
Избыток меда иль яда,
Отдай его ближним скорее -
Зачем тебе лишнее надо?
"Madame,- отвечает ей нищий покорно,-
Моя дорогая madame,
Все дни моей жизни черной
За Ваш поцелуй я отдам!"
О правде красивой тоскуя,
Так жадно душой ее ждешь,
Что любишь безумно, как правду,
Тобой же рожденную ложь.
"Мой маленький, ты отвернись немного,-
Сказала графиня пажу,-
Для славы доброго Бога
Я скромность мою не щажу!"
Как всё - и женщина тоже
Игрушка в божьих руках!
Подумаем лучше о детях,
О ласточках, о мотыльках.
Слепой обнимает стан гордой графини,
Устами прижался к устам,
Туманится взор ее синий,
Сгибается тонкий стан.
Друзья! Да здравствует счастье!
Что ж - пусть его жизнь только миг!
Но мудрости в счастье больше,
Чем в сотне толстых книг.
Тут гордость графини вдруг страсть одолела.
Румяней вечерней зари,
Бретонка пажу повелела:
"Этьен, о дитя, не смотри!"
Враги наши - черт и случай -
Всегда побеждают нас,
Итак ты себя не мучай -
Греха неизбежен час!
Потом, поднимаясь с земли утомленно,
"Убей!"- приказала пажу.
И радостно мальчик влюбленный
Дал волю руке и ножу.
Кто пьет из единой чаши
Любовь и ревность вместе -
Тот неизбежно выпьет
Красный напиток мести.
Вот, влажные губы платком утирая,
Графиня сказала Христу:
"Тебе, повелитель рая,
Дала я мою чистоту!"
О том, куда ветер дует,
Нам честно былинка скажет,
Но то, чего женщина хочет,-
Сам Бог не знает даже!
А мальчика нежно и кротко спросила:
"Не правда ли, как я добра?
О чем же ты плачешь, милый?
Идем, нам домой пора!"
Любовь возникает, как пламя,
И мы, сгорая в нем,
Чудесно становимся сами
Прекрасным и ярким огнем.
Он ей не ответил, он только беретом
Смахнул капли слез со щек,
Но тяжкого вздоха при этом
Этьен удержать не мог.
Мы щедро жизнь одаряем!
Ведь каждый в нее принес
Немножко веселого смеха
И полное сердце слез.
Нахмурила черные брови бретонка
И, злые сдержав слова,
Сбросила с моста ребенка
В зеленую воду рва.
Если мы строго осудим
Всех, кто достоин кары,-
Мы счастливей не будем,
Но - опустеет мир старый!
И вновь свои гордые, синие очи
Эллен в небеса подняла:
"Будь мне судьею, Отче,
Будь добр, как я была!"
Мы знаем: грехи красоток -
Не больше, как милые шутки.
А Бог так добр и кроток,
А Он такой мягкий и чуткий!
Ночью графиня, позвав аббата,
Рассказала грехи свои.
И были с души ее сняты
Грехи за пятнадцать луи.
Всё, что творится в мире,
Мы видеть и слышать должны,
Для этого нам добрым Богом
Глаза и уши даны.
Всё это для мира осталось бы тайной,
Не знал бы об этом свет,
Но - в лепту попало случайно
Девять фальшивых монет.
Но если бывает - излишне
Остер и зорок глаз,
Тогда это значит - Всевышний
Хочет помучить нас.
И вот, раздавая их бедным вилланам,
Монах позлословить рад -
Нескромность его и дала нам
Одну из прекрасных баллад.
Мучительны сердца скорби,
И часто помочь ему нечем,-
Тогда мы забавной шуткой
Боль сердца успешно лечим!
--------
М. Горький
Что прекрасней песен о цветах и звездах?
Всякий тотчас скажет: песни о любви!
Что прекрасней солнца в ясный полдень мая?
И влюбленный скажет: та, кого люблю!
Ах, прекрасны звезды в небе полуночи - знаю!
И прекрасно солнце в ясный полдень лета - знаю!
Очи моей милой всех цветов прекрасней - знаю!
И ее улыбка ласковее солнца - знаю!
Но еще не спета песня всех прекрасней,
Песня о начале всех начал на свете -
Песнь о сердце мира, о волшебном сердце
Той, кого мы, люди, Матерью зовем!
--------
Владимир Лифшиц (1913-11978)
Баллада о черством куске
По безлюдным проспектам
Оглушительно-звонко
Громыхала
На дьявольской смеси
Трехтонка.
Леденистый брезент
Прикрывал ее кузов -
Драгоценные тонны
Замечательных грузов.
Молчаливый водитель,
Примерзший к баранке,
Вез на фронт концентраты,
Хлеба вез он буханки,
Вез он сало и масло,
Вез консервы и водку,
И махорку он вез,
Проклиная погодку.
Рядом с ним лейтенант
Прятал нос в рукавицу.
Был он худ,
Был похож на голодную птицу.
И казалось ему,
Что водителя нету,
Что забрел грузовик
На другую планету.
Вдруг навстречу лучам -
Синим, трепетным фарам -
Дом из мрака шагнул,
Покорежен пожаром.
А сквозь эти лучи
Снег летел, как сквозь сито,
Снег летел, как мука,-
Плавно, медленно, сыто...
- Стоп!- сказал лейтенант.-
Погодите, водитель.
Я,- сказал лейтенант,-
Здешний все-таки житель.-
И шофер осадил
Перед домом машину,
И пронзительный ветер
Ворвался в кабину.
И взбежал лейтенант
По знакомым ступеням.
И вошел...
И сынишка прижался к коленям.
Воробьиные ребрышки...
Бледные губки...
Старичок семилетний
В потрепанной шубке.
- Как живешь, мальчуган?
Отвечай без обмана!..-
И достал лейтенант
Свой паек из кармана.
Хлеба черствый кусок
Дал он сыну: - Пожуй-ка,-
И шагнул он туда,
Где дымила буржуйка.
Там поверх одеяла -
Распухшие руки.
Там жену он увидел
После долгой разлуки.
Там, боясь разрыдаться,
Взял за бледные плечи
И в глаза заглянул,
Что мерцали, как свечи.
Но не знал лейтенант
Семилетнего сына:
Был мальчишка в отца -
Настоящий мужчина!
И когда замигал
Догоревший огарок,
Маме в руку вложил он
Отцовский подарок.
А когда лейтенант
Вновь садился в трехтонку,
- Приезжай!-
Закричал ему мальчик вдогонку.
И опять сквозь лучи
Снег летел, как сквозь сито,
Снег летел, как мука,-
Плавно, медленно, сыто...
Грузовик отмахал уже
Многие версты.
Освещали ракеты
Неба черного купол.
Тот же самый кусок -
Ненадкушенный,
Черствый -
Лейтенант
В том же самом кармане
Нащупал.
Потому что жена
Не могла быть иною
И кусок этот снова
Ему подложила.
Потому что была
Настоящей женою,
Потому что ждала,
Потому что любила.
/1942, Ленинград/
--------
Кайсын Кулиев (1917-1985)
Ты распустила волосы свои -
И мир наполнился одновременно
Благоуханьем и травы и сена.
Ты распустила волосы свои.
Ты распустила волосы свои -
И я забыл нелегкие дороги,
Забыл обиды и забыл тревоги.
Ты распустила волосы свои.
Ты распустила волосы свои -
И я не стихотворец сумасшедший,
А воин я, с победою пришедший.
Ты распустила волосы свои.
Ты распустила волосы свои, -
Я пьян, и нету сладостнее хмеля,
Чем хмель не от вина - от виноделья.
Ты распустила волосы свои.
--------
К. Кулиев
Всё повидавший на пути своём,
Изведавший все горести на свете,
Из благ земных молю лишь об одном -
Пусть никогда не умирают дети.
Я понимаю: этому не быть,
Смерть без разбора расставляет сети,
И всё ж я не устану говорить:
"Пусть никогда не умирают дети".
Не распуститься дереву опять,
Которому зимой весна не снится,
О невозможном если не мечтать,
То вряд ли и возможное свершится.
Я мир воспринимаю без прикрас
И жизнь не в розовом я вижу свете -
И всё-таки кричу в сто первый раз:
"Пусть никогда не умирают дети!"
--------
Михаил Луконин (1918-1976)
Мои друзья
Госпиталь.
Всё в белом.
Стены пахнут сыроватым мелом.
Запеленав нас туго в одеяла
И подтрунив над тем, как мы малы,
Нагнувшись, воду по полу гоняла
Сестра.
А мы глядели на полы,
И нам в глаза влетала синева,
Вода, полы...
Кружилась голова.
Слова кружились:
- Друг, какое нынче? Суббота?
Вот, не вижу двадцать дней...-
Пол голубой в воде, а воздух дымчат.
- Послушай, друг...-
И всё о ней, о ней.
Несли обед.
Их с ложки всех кормили,
А я уже сидел спиной к стене.
И капли щей на одеяле стыли.
Завидует танкист ослепший мне
И говорит про то,
Как двадцать дней
Не видит. И -
О ней, о ней, о ней...
- А вот сестра,
Ты письма продиктуй ей!
- Она не сможет, друг,
Тут сложность есть.
- Какя сложность? Ты о ней не думай...
- Вот ты бы взялся!
- Я?
- Ведь руки есть?!
- Я не смогу!
- Ты сможешь!
- Слов не знаю!
- Я дам слова!
- Я не любил...
- Люби!
Я научу тебя, припоминая...-
Я взял перо.
А он сказал: - "Родная!" -
Я записал.
Он: - "Думай, что убит..." -
"Живу", - я написал.
Он: - "Ждать не надо..." -
А я, у правды всей на поводу,
Водил пером: "Дождись, моя награда..."
Он: - "Не вернусь..." -
А я: "Приду! Приду!"
Шли письма от неё. Он пел и плакал,
Письмо держал у просветлённых глаз.
Теперь меня просила вся палата:
- Пиши! -
Их мог обидеть мой отказ.
- Пиши!
- Но ты же сам сумеешь, левой!
- Пиши!
- Но ты же видишь сам!
- Пиши!..
Всё в белом.
Стены пахнут сыроватым мелом.
Где это всё? Ни звука. Ни души.
Друзья, где вы?..
Светает у причала.
Вот мой сосед дежурит у руля.
Всё в памяти переберу сначала.
Друзей моих ведёт ко мне земля.
Один мотор заводит на заставе,
Другой с утра пускает жернова.
А я?
А я молчать уже не вправе,
Порученные мне, горят слова.
- Пиши! - диктуют мне они.
Сквозная
Летит строка.
- Пиши о нас! Труби!..
- Я не смогу!
- Ты сможешь!
- Слов не знаю...
- Я дам слова!
Ты только жизнь люби!
--------
Михаил Луконин
Синеет небо,
Падает капель,
И тени голубеют на снегу,
Зеленая, стоит в сугробе ель -
Соединить все вместе не могу.
Ты рядом не такая,
Как вдали.
Я мысленно подальше ухожу.
Молчи,
Я на другом краю земли,
Воспоминаньем смутным дорожу.
Вот вспоминаю всю тебя мою,
Придумываю мысленно опять,
Как ты опять
В заснеженном краю
Не устаешь меня живого ждать.
Твое письмо давнишнее беру:
"Благополучно все. Пиши. Привет".
Приписываю твоему письму
Все то,
О чем в письме
Ни слова нет.
Я мыслью дом домой перенесу,
В мечте
Письмо в свиданье претворю,
Все яблони твои
В моем лесу
Я поселю
И разожгу зарю.
Все строчки истолкую, как хочу,
Из равнодушья твоего слеплю
Любовь.
За эту вольность я плачу
Тем,
Что из нас двоих
Один люблю.
Но я устал от выдумки своей,
Фантазия устала, не могу.
Летит капель с заснеженных ветвей,
И голубеют тени на снегу.
--------
М. Луконин
Ты музыки клубок
из разноцветных ниток.
Ты - музыка во мне.
Я слушаю цвета.
Туманный, словно сон, пещерный пережиток
Ты разбудила вдруг, наверно, неспроста.
Ты тень или ты свет?
Меняешься мгновенно.
Ты пересвет такой, что путаю слова.
Ты пестрота цветов и звуков,
перемена
Дней и ночей моих, очерченных едва.
Остановить тебя на чем-нибудь нет силы.
Как будто бы в костер глядеть не устаю
На беглые огни.
Их дымные извивы
Нельзя предугадать,
как молодость твою.
А тем и хороша. И потому загадка.
Поэтому живу на свете в полный рост.
Мы музыки земной космическая прядка,
Ты музыка лучей,
протянутых меж звезд.
--------
Михаил Луконин
Про это
Вот это и есть то,
что называют любовью?
Так это зовётся?
Так пишется?
Это и есть?..
Вы руки тяжёлые закинете к изголовью,
ночь не ответит.
Дождь забарабанит об жесть.
Будут зимы, и вьюги, и росы на травах,
и звёзды, и радости будут.
Разрывы придут.
И только не будет ни виноватых,
ни правых,
ни знающих,
ни умудрённых,
ни лечащих тут.
Никогда, никого не расспрашивайте об этом -
ни друга, ни ветер, ни самую умную ночь.
Ликуйте или страдайте одни
и не верьте поэтам:
поэты
и сами себе-то не могут помочь.
Берите всю радость себе, не отдавайте и муку, -
это только вдвоём открывают,
уж если любовь.
Воспоминания о любви не годятся в науку:
всё не так.
Всё по-новому, снова,
не снова, а вновь.
Нельзя объяснить -
что это, со мной или с вами.
Один среди поля,
под ливнем,
и ходит гроза.
Об этом никак невозможно чужими словами,
слова не приходят -
молчите глазами в глаза.
Молчите,
чтобы ресницы задели ресницы,
чтоб сердце услышало сердце другое в громах.
Любите друг друга.
Не думайте - явь это всё или снится,
любите друг друга,
не бойтесь,
не ройтесь в томах.
Ни адреса нет, ни параграфа нету, ни Госта,
будет она неотступна, мучительна,
как и со мной.
Не пишется это,
не слышится.
Дышится просто.
Так и поэзия -
дышится
жизнью самой.
--------
Михаил Луконин
Нет памяти у счастья. Просто нету.
Я проверял недавно и давно.
Любая боль оставит сразу мету,
а счастье - нет.
Беспамятно оно.
Оно как воздух - чувствуем и знаем,
естественно, как воздух и вода.
Вот почему
и не запоминаем,
и к бедам не готовы никогда.
О счастье - говорить
и то излишне.
Как сердце - полагается в груди,
пока не стиснет боль, оно не слышно,
и кажется - столетья впереди.
Удивлена ты:
я смеюсь, не плачу,
проститься с белым светом не спешу.
А я любую боль переиначу,
я памятью обид не дорожу.
Беспамятное счастье я не выдам,
мы - вдох и выдох,
связаны в одно.
Нас перессорить бедам и обидам -
меня и счастье -
просто не дано.
--------
М. Луконин
Отлегло. Забываю.
А всё-таки грустно.
Опять кружись, как ветер в поле.
А может, чтобы жило искусство,
Нужны на свете такие боли?
Свет мой, зачем так внезапно гаснуть?
Нехорошо так, как ночью в роще.
Ослепила такая ясность,
Что ухожу на память, на ощупь.
Я оглохший. И спящий город.
Стоим вдвоём, ни назад, ни вперёд.
Я - открыв удушливый ворот,
Он - с открытыми ртами ворот.
Мне тяжело. И если правда,
Что поэзии это сродни,
То бросить стихи обязательно надо -
Слишком дорого стоят они.
--------
М. Луконин
<Я стар, не убивай меня, прошу я...> -
Тебя увидев, про себя шепчу.
Но, трепеща, бунтуя и бушуя,
Бегу по раскаленному лучу.
Подкошенный глазами, рухнул разом,
Все изломал бровей ее излом.
И чувствую,
как намертво завязан
Волос ее загадочным узлом.
Все понимаю. Все я принимаю.
Не говорите, знаю. Не гляжу.
Глаза свои притворно подымаю
И в сторону притворно отвожу.
Хожу один в переплетенье улиц,
А время все летит, как облака.
В полете лет
случайно разминулись
Две жизни
и не встретятся пока.
Вы, самолеты, поднимайтесь выше,
Вы перекройте лето, поезда,
Не вижу я ее,
уже не слышу
И забываю имя навсегда.
Да только что теперь мое решенье,
Так ничего не будет решено.
Преодолеть земное притяженье
Пока еще не каждому дано.
Я дальние дороги выбираю,
Я от нее все мысли отрешу.
Гляжу в глаза
и в страхе замираю...
Я стар, не убивай меня, прошу.
--------
Михаил Луконин
МАМА
Я маму не целовал давно.
Маленьким был -
целовал,
душил,
с улицы жаловаться спешил,
потом торопливо мужать решил.
Думал: <Мужество! Вот оно!>
Думал: <Мужество - это вот -
прийти домой
и сказать:
- Пока!
Я на войну!.. -
улыбнуться слегка
и повернуться спиной к слезам,
к зовам маминым, -
на вокзал!>
Женщина вырастила меня.
Морщины уже на лицо легли.
Губы сомкнуты. Отцвели.
Нет в глазах моего огня.
Вот фотокарточка.
Изо дня
в день
я думаю о тебе -
моей колыбели,
моей судьбе -
женщине, вырастившей меня.
Я маму не целовал давно...
Только бы мне возвратиться лишь!..
Мама,
если ты меня простишь
сердцем маминым,
решено:
я расцелую тебя одну,
сердце послушаю,
обниму,
слезы вытру,
в лицо взгляну...
Перед тем, как уйти на войну.
--------
Николай Панченко (1924-2005)
Блажен, кто мог
не что есть мочи
Благому следовать совету,
Но просто радоваться ночи
И просто радоваться свету.
И не страшиться перехода
В потусторонние начала.
Блажен тот муж,
кого погода
Ненастная не огорчала.
Кто ясен явно был и тайно
В стеченье неблагополучий.
Блажен и благ,
кто неслучайно
Прошел, как наш счастливый случай.
--------
Н. Панченко
Баллада о расстрелянном сердце
Я сотни верст войной протопал.
С винтовкой пил.
С винтовкой спал.
Спущу курок - и пуля в штопор,
и кто-то замертво упал.
А я тряхну кудрявым чубом.
Иду, подковками звеня.
И так владею этим чудом,
что нет управы на меня.
Лежат фашисты в поле чистом,
торчат крестами на восток.
Иду на запад - по фашистам,
как танк - железен и жесток.
На них кресты
и тень Христа,
на мне - ни Бога, ни креста:
- Убей его! -
и убиваю,
хожу, подковками звеня.
Я знаю: сердцем убываю.
Нет вовсе сердца у меня.
А пули дулом сердце ищут.
А пули-дуры свищут, свищут.
А сердца нет,
приказ - во мне:
не надо сердца на войне.
Ах, где найду его потом я,
исполнив воинский обет?
В моих подсумках и котомках
для сердца места даже нет.
Куплю плацкарт
и скорым - к маме,
к какой-нибудь несчастной Мане,
вдове, обманутой жене:
- Подайте сердца!
Мне хоть малость! -
ударюсь лбом,
но скажут мне:
- Ищи в полях, под Стрием, в Истре,
на польских шляхах рой песок:
не свист свинца - в свой каждый выстрел
ты сердца вкладывал кусок.
Ты растерял его, солдат.
Ты расстрелял его, солдат.
И так владел ты этим чудом,
что выжил там, где гибла рать.
Я долго-долго буду чуждым
ходить и сердце собирать.
- Подайте сердца инвалиду!
Я землю спас, отвел беду. -
Я с просьбой этой, как с молитвой,
живым распятием иду.
- Подайте сердца! - стукну в сенцы.
- Подайте сердца! - крикну в дверь.
- Поймите! Человек без сердца -
куда страшней, чем с сердцем зверь.
Меня Мосторг переоденет.
И где-то денег даст кассир.
Большой и загнанный, как демон,
без дела и в избытке сил,
я буду кем-то успокоен:
- Какой уж есть, таким живи. -
И будет много шатких коек
скрипеть под шаткостью любви.
И где-нибудь, в чужой квартире,
мне скажут:
- Милый, нет чудес:
в скупом послевоенном мире
всем сердца выдано в обрез...
--------
Феликс Лаубе (1934-1996)
Мирное небо над крепостью Бреста,
В тесной квартире счастливые лица.
Вальс. Политрук приглашает невесту,
Новенький кубик блестит на петлице.
А за окном, за окном красота новолунья,
Шепчутся с Бугом плакучие ивы.
Год сорок первый, начало июня.
Все ещё живы, все ещё живы,
Все ещё живы, все, все, все.
Смотрит на Невском с афиши Утёсов,
В кинотеатрах идёт "Волга, Волга".
Снова Кронштадт провожает матросов:
Будет учебный поход их недолго.
А за кормой, за кормой белой ночи раздумье,
Кружатся чайки над Финским заливом.
Год сорок первый, начало июня.
Все ещё живы, все ещё живы,
Все ещё живы, все, все, все.
Мимо фасада Большого театра
Мчатся на отдых, трезвоня, трамваи.
В классах десятых экзамены завтра,
Вечный огонь у Кремля не пылает.
Всё впереди, всё пока, всё пока накануне...
Двадцать рассветов осталось счастливых...
Год сорок первый, начало июня.
Все ещё живы, все ещё живы,
Все ещё живы, все, все, все.
Вальс довоенный напомнил о многом,
Вальс воскресил дорогие нам лица,
С кем нас свела фронтовая дорога,
С кем навсегда нам пришлось разлучиться.
Годы прошли, и опять за окном тихий вечер.
Смотрят с портретов друзья молчаливо.
В памяти нашей сегодня и вечно
Все они живы, все они живы,
Все они живы, все, все...
В памяти нашей сегодня и вечно
Все они живы, все они живы,
Все они живы, все, все, все!
--------
Феликс Лаубе
Старинный русский вальс
Звучал когда-то в парке.
Кружились в вальсе том
И дамы, и кухарки.
Кружился с барышней студент,
А вслед за ним приват-доцент,
Про нравственность толкуя,
Кружил жену чужую.
Ах, впопыхах объяснялись в любви гимназисты,
Ах, в облаках свет луны был таким серебристым.
В старом парке, в аллеях, в глухих уголках
С губ срывались у дам, с губ срывались у дам
Бесконечные <ах>, <ах>, <ах>...
Старинный русский вальс звучал, тревожил душу:
Не только танцевать - его хотелось слушать.
На дам бросая томный взор,
С ума сводил их дирижёр.
От бурных его взмахов
Хотелось дамам ахать.
Ах, на плечах эполеты блестят у маэстро.
Ах, он в руках держит каждую ноту оркестра!
Говорят, он жуир, говорят, не монах.
Ах, он смотрит на нас, ах, он смотрит на нас!
Как он мил! Ах! Ах! Ах!
Старинный русский вальс хранит теперь молчанье,
Ушло из наших дней его очарованье.
Он в парках больше не звучит.
Не потому ли он забыт,
Что дамы изменились
И ахать разучились?
<Ах> на устах у прабабушек лишь сохранилось,
<Ах> в наших днях растворилось, исчезло, забылось.
Нынче даже в романах и даже в стихах
Не найдёшь, не прочтёшь, не найдёшь, не прочтёшь
Восклицания <ах>, <ах>, <ах>.
Старинный русский вальс, старинный русский вальс
Звучал, тревожил душу - <ах>, <ах>, <ах>...
--------
Анатолий Величковский (1901-1981)
Все жарче, жарче. Я иду.
Свет солнца на вершинах дремлет
В сухом, безрадостном саду,
Деревья поздний сон объемлет.
Им просыпаться нет нужды:
Покрыты листья пылью черной,
С небес ни капельки воды,
Их будет солнце жечь под корни.
Под ними выжжена трава,
Над ними грозная, сухая
Безоблачная синева,
До непонятности чужая.
Взволнованные птицы бьют
Тревогу всеми голосами
И замирают, словно ждут,
Прислушиваясь: за горами
Как будто дальний гром гремит.
Я тоже слышу - неужели?
Но это самолет летит
И белый след по небу стелет.
--------
А. Величковский
Моей России больше нет.
Россия может только сниться,
Как благотворный тихий свет,
Который перестал струиться.
Советским людям будет жаль
Навек исчезнувшего света.
Россия станет, как Грааль
Иль Атлантида для поэта.
Мы проиграли не войну,
Мы не сраженье проиграли,
А ту чудесную страну,
Что мы Россией называли.
--------
Наум Сагаловский (р. 1935)
ВОТ И ВРЕМЯ ПРОХОДИТ...
Вот и время проходит, жалей-не жалей,
скоро будут снега и метели.
Мне послышался горестный крик журавлей -
не за мной ли они прилетели?
Я гляжу в небеса, где заря расцвела,
узнаю журавлиную стаю,
выхожу за порог, простираю крыла,
закрываю глаза - и взлетаю.
Успеваю догнать исчезающий клин
и лечу со сноровкой былою
над громадой лесов, над прохладой долин,
над распахнутой настежь землёю -
нет, не к будням своим, не к житейской возне,
что готовит судьба-озорница,
а в края, о которых мечтал я во сне,
в те, где молодость вечно хранится.
Там берёзки, январского снега белей,
там осенней листвы позолота,
я оставлю приветливый клин журавлей
и на землю вернусь из полёта.
Не гонимый уже суетою сует,
ничего я вокруг не замечу
и уйду по тропе убывающих лет
позабытому счастью навстречу,
дни и ночи мои пробегут чередой,
в сизый дым забреду наудачу,
и тогда я увижу тебя молодой,
обниму и, наверно, заплачу.
А над нами, как чувствуя слабость мою,
пролетит журавлей вереница,
и останемся мы в незабвенном краю,
там, где молодость вечно хранится.
--------
Н. Сагаловский
Реквием
К сведенью всех джентльменов и дам:
вечная память ушедшим годам!
Вечная память голодному детству,
свисту шрапнели, разрыву снаряда,
шепоту, крику, ночному злодейству,
залпу салюта и маршу парада,
красному галстуку, двойкам, пятёркам,
счёту разгромному в матче футбольном,
старым штанам, на коленях протёртым,
девочке в белом переднике школьном.
Милое детство, Кассиль и Гайдар!..
Вечная память ушедшим годам.
Вечная память сонатам и фугам,
нежности Музы, проделкам Пегаса,
вечная память друзьям и подругам,
всем, не дожившим до этого часа,
отчему дому, дубам и рябинам,
полю, что пахнет полынью и мятой,
вечная память котлам и турбинам
вместе с дипломом и первой зарплатой!
Мало ли била нас жизнь по мордам?..
Вечная память ушедшим годам.
Детскому плачу, газетной химере,
власти народной, что всем ненавистна,
крымскому солнцу, одесской холере -
вечная память и ныне, и присно!
Вечная память бетонным квартирам,
песням в лесу, шестиструнным гитарам,
визам, кораллам, таможням, овирам,
венскому вальсу и римским базарам!
Свет мой зелёный, дорогу - ж*дам!
Вечная память ушедшим годам.
Устью Десны, закарпатской долине,
Рижскому взморью, Петровской аллее,
телу вождя, что живёт и поныне, -
вечная память ему в мавзолее,
вечная память парткому, месткому,
очередям в магазине "Объедки",
встречному плану, гудку заводскому,
третьему году восьмой пятилетки -
я вам за них и копейки не дам!..
Вечная память ушедшим годам.
Годы мои, как часы, отстучали,
я их тасую, как карты в колоде, -
будни и праздники, сны и печали,
звуки ещё не забытых мелодий
Фрадкина, Френкеля, Фельцмана, Каца -
я никогда их забыть не сумею...
Боже, куда мне прикажешь податься
с вечною памятью этой моею?..
Сяду за стол, и налью, и поддам...
Вечная память ушедшим годам.
--------
Н. Сагаловский
...А для чего вся эта суета -
за газ и электричество счета,
посуда, мебель, страсти по налогам,
компьютер, книги, Муза неглиже,
поэзия?.. Давно пора уже
не с Музой разговаривать, а с Богом.
Боюсь, что это будет монолог, -
не станет говорить со мною Бог,
не для него e-mail и sms-ки,
и, если честно, то наверняка
он русского не знает языка,
а я - ни в зуб ногой по-арамейски.
Но всё равно - пора уже, пора
принять вину за шалости пера,
за дни мои, обвитые грехами,
за смех, когда на сердце кирпичи,
за слёзы, обронённые в ночи,
и за себя - со всеми потрохами.
Послушай, Бог, - я Богу говорю, -
конечно, я тебя благодарю,
не мне качать права и куролесить,
но, ежели возможно, как-нибудь
ты обо мне, пожалуйста, забудь
лет на пятнадцать, можно и на десять.
Забудь, но только силы мне оставь,
покуда я пешком, а то и вплавь,
не доберусь до светлого чертога, -
тогда уйми весёлый щебет муз,
сними с моей души тяжёлый груз
и говори со мною, ради Бога.
--------
Николай Рыленков (1909-1969)
Сумерки зимние,
Синие-синие.
Город в серебряном
Мареве инея.
От тишины ли,
От лёгкого холода
Сердце заныло
Так молодо-молодо.
Хочется выразить
Невыразимое...
Сумерки синие,
Сумерки зимние...
--------
Николай Рыленков
Серебряной звездой летит в ладони детство,
Мерцает и звенит, спеша уверить всех,
Что жить нам - не устать, глядеть - не наглядеться
На этот первый снег, на этот первый снег.
Распахнут твой платок, у ног лежит гребёнка,
Синицы за тобой следят из-под застрех.
А ты стоишь тиха, как тайный вздох ребёнка,
Как этот первый снег, как этот первый снег.
Мы встретились опять. К чему ж твоя тревога?
Немало впереди у нас дорог и вех.
Благодари судьбу у отчего порога
За этот первый снег, за этот первый снег.
--------
Н. Рыленков
О край глухариный, лесная сторожка,
Лужайка, где воздух - как спирт муравьиный.
Там зори калиной ломились в окошко,
А полдни мне пачкали губы малиной.
Там, за лето свыкшись со мной понемногу,
Услышав от птиц о моём появленье,
Кусты расступались, давая дорогу,
Орехи мне сыпались прямо в колени.
Криница меня зазывала в овраге,
Свою чистоту соблюдавшая свято.
Там я в тишине без пера и бумаги
Сложил мои первые песни когда-то.
Когда ты приснишься, лесная сторожка,
Без слов позовёшь к глухариному краю, -
И радостно сердцу и грустно немножко,
Что только в стихах я тебя вспоминаю.
Но ты и во сне предвещаешь мне счастье,
Ведёрко малины, орехов лукошко...
Так дай же в окошко твоё постучаться,
Лесная сторожка, лесная сторожка.
--------
Н. Рыленков
Всё в тающей дымке:
Холмы, перелески.
Здесь краски не ярки
И звуки не резки.
Здесь медленны реки,
Туманны озёры,
И всё ускользает
От беглого взора.
Здесь мало увидеть -
Здесь нужно всмотреться,
Чтоб ясной любовью
Наполнилось сердце.
Здесь мало услышать -
Здесь вслушаться нужно,
Чтоб в душу созвучья
Нахлынули дружно.
Чтоб вдруг отразили
Прозрачные воды
Всю прелесть застенчивой
Русской природы.
--------
Н. Рыленков
Хоть выйди ты не в белый свет,
А в поле за околицей, -
Пока идешь за кем-то вслед,
Дорога не запомнится.
Зато, куда б ты ни попал
И по какой распутице,
Дорога та, что сам искал,
Вовек не позабудется.
--------
Владимир Старцев (1918-2007)
Деревья огненно остры.
Сутулый месяц исподлобья
Глядит, как тающие хлопья
Летят в осенние костры.
И сердце, замедляя бег,
В который раз грустит о старом.
А над землею первый снег,
Как белый пар над черным паром.
--------
В. Старцев
А я иду к своей звезде,
Как нищенство за подаяньем.
Она нигде, она везде,
И свет ее непостоянен.
А мне еще за ней идти,
Идти туда, куда не ходят,
Где все как будто впереди,
Где падают, но не находят!
--------
Валерий Дударев (р. 1965)
Так странно увидеть рябину без ягод!
Печальные ветви темны.
Но ветер примчится,
напорист и сладок,
С какой - не понять - стороны.
В последней надежде душа
встрепенется
И вспомнит...
Не знаю о ком.
И что-то простится,
и кто-то вернется,
А кто-то помашет платком.
И ливень начнется,
а в лужах качнется
Томительный, бронзовый свет.
И голос родимый
душе отзовется -
Кого на земле больше нет!
Но как же он сможет избавить от тягот,
Когда,
никого не щадя,
На месте батистовых,
пламенных ягод -
Тяжелые капли дождя?
--------
В. Дударев
ЗИМНЯЯ ЭЛЕГИЯ
Смотрю на снег - и взгляд не оторвать!
На что еще так можно засмотреться?!
Так начинаешь бренность понимать
Всего...
Сильнее грусть.
Сильнее бьется сердце.
Грусть оттого, что время так бежит,
Что ни один пейзаж не сохранился.
Как изменился мир!
Как изменился быт!
Как изменились мы!..
Как снег не изменился!
Быт стал чужим,
мир стал еще грустней,
Душой мы стали одиноки,
А за окном все тот же добрый снег.
Глубокий снег -
предвестник дум глубоких!
Представлю:
степь,
поземка,
бег саней.
На тройках прошлого выскакивают тени!
Но что же там желанней? Что ясней?
Все тот же снег.
И Пушкин!
И Есенин!
Пусть снег идет! Он вырвется из тьмы
Веков.
И правнук мой на лыжах пробежится!
Мы все сметем! Все уничтожим мы!
Но снег пойдет, и что-то сохранится.
--------
Даниил Долинский (1925-2009)
Деревья ветошь листьев сбросили.
Я меж нагих брожу стволов,
как меж пустующих столов,
оставшихся от пиршеств осени.
Лес пуст. Поля пусты. Пуста
вдали неяркая околица,
за коей только ветер колется...
Родные, вечные места!..
Спасибо, век мой, что в тиши,
где пашни жатвою обритые,
есть под космической орбитою
еще такое - для души...
--------
Павел Грушко (р. 1931)
Куда подевался мальчик, которым я был когда-то?
Скажите, долгая старость - награда или расплата?
Где умирают птицы? Сколько лет сентябрю?
Понимает ли море то, что я говорю?
О чем молодая листва поет весеннему бризу?
Откуда является смерть - сверху или же снизу?
Кто там рыдает в ночи? Человек или птица?
Как зовется звезда, которая тебе снится?
Сколько листьев, чтоб выжить, платят зиме деревья?
- Мне бы только, чтоб дети не погибали во чреве...
Стоит ли жить, когда что-то еще не родилось?
- Мне бы только, чтоб жизни смерть моя пригодилась...
--------
Евгений Шварц (1896-1958)
Бессмысленная радость бытия.
Иду по улице с поднятой головою.
И, щурясь, вижу и не вижу я
Толпу, дома и сквер с кустами и травою.
Я вынужден поверить, что умру.
И я спокойно и достойно представляю,
Как нагло входит смерть в мою нору,
Как сиротеет стол, как я без жалоб погибаю.
Нет. Весь я не умру. Лечу, лечу.
Меня тревожит солнце в три обхвата
И тень оранжевая. Нет, здесь быть я не хочу!
Домой хочу. Туда, где я бывал когда-то.
И через мир чужой врываюсь я
В знакомый лес с березами, дубами,
И, отдохнув, я пью ожившими губами
Божественную радость бытия.
--------
Василий Казанский (1896-1986)
ПОКА Я ЖИВУ
Уйдешь - а люди не заметят,
им не приснишься и во сне.
Земля не вспомнит обо мне,
как небо о шальной комете.
Что за беда, что я исчез,
что оказался не из стали?
...Все так же в глубине небес
пойдут в неведомые дали
причудливые облака,
и зацветут весной луга,
и будут журавли в болотах
торжествовать на грустных нотах.
Лес без меня их станет слушать...
Ну ладно!
А пока живу,
пока живут глаза и уши, -
я сам причастен к торжеству!
--------
Евгений Храмов (1932-2001)
...Так что оставлю я,
Когда меня не будет?
Любимая, друзья
Да сын мой не забудет.
Но будут дни мелькать,
Сотрутся фотоснимки.
Кому тогда понять,
Что это я - травинки,
Что это я - тот сад,
Те дальние березы,
Что на листве блестят
Мной пролитые слезы?..
Так вот зачем в тиши
С надеждой и отвагой,
С карандашом своим
Склоняюсь над бумагой.
Сказать, предупредить,
Шепнуть неслышно людям,
Что я останусь жить,
Когда меня не будет, -
Туманом над рекой,
Сквозной древесной тенью,
Негромкою строкой,
Пришедшей из забвенья.
--------
Евгений Храмов
И звук замолк... и повторился,
Как сдвинулась бы тишина,
Но мир в окне преобразился,
И проступили письмена,
Начертанные этим звуком
На всем, что видел я вокруг:
На белом облаке безруком,
Над городом застывшим вдруг,
На почернелом саде сиром,
На льду ноябрьском молодом,
На всем, что было божьим миром
И человеческим трудом.
И отделился слог от слога,
Я догадался - это Бог!
Он говорил негромко, строго,
Но слов я различить не мог...
--------
Михаил Цетлин (Амари, 1882-1945)
Разве не счастье - ездить по пыльным дорогам,
Ездить по пыльным дорогам в безвестную даль,
Чувствовать связь свою с радостным, ласковым Богом,
С Богом, забывшим, что в мире есть боль и печаль,
Разве не счастье!
Разве не радость - рвать на полях маргаритки,
Рвать на полях маргаритки, сплетать их в венок,
Бросить их встречной крестьянке или вот у калитки
Девушке в белом, мелькнувшей, как светлый намек,
Разве не радость!
Разве не счастье - быть беззаботным, как сеттер,
Черный мой сеттер, бегущий радостно рядом со мной,
Щурить от солнца глаза и чувствовать только, как ветер
Гладит мне щеки и волосы теплою женской рукой,
Разве не счастье!
--------
Михаил Цетлин
О чем-то светлом все еще мне снится.
Надеждой замыкаю каждый день.
Но вот уже мне на руки ложится
Еще не близкой ночи тень.
Как прежде, верю: будет все иное.
Но изредка уж прозреваю я:
Все то, что было здесь со мною, -
Судьба моя и жизнь моя.
--------