Мы переезжали из одного места тайги в другое на машинах, и, редко, на громадных санях, который тащил трактор - бульдозер С-100. Он шёл, как танк – валил деревья, прокладывал путь через тайгу. А мы сидели рядом с вещами в санях.
Не всегда удавалось перевезти все и сразу. Либо из-за нехватки техники, либо по причине графиков работы.
И однажды меня оставили на несколько дней сторожить вещи в глухой тайге. Почему меня – не могу сказать, не знаю.
С тех пор у меня сложилось неприятие тайги, и понимание тайги. Тайга – это море, это океан с инфразвуковым фоном. Он шумит всегда, безостановочно – и днём, и вечером, и ночью. Он шумит всегда одинаково – это пронизывающие весь организм инфразвуки, точнее, глухой несмолкаемый гул, близкий к страшным инфразвукам, разрывающим сердце.
Тайга летом – это зеленое море, темно-зеленое море, со всеми оттенками зелени. Но зелень ближе к темно-синему цвету. Так я понимаю цвет тайги. Близкие упрекают меня в том, что я, кроме темно-синего цвета в зелени тайги не вижу других оттенков.
Но, чтобы понять звук и цвет тайги, надо пожить в детстве одному несколько дней в глухой тайге. И тогда приходится класть под спальник топор, хоть непонятно, кто может угрожать тебе. Просто инфразвук тайги в темноте, когда и звезды скрыты за кронами вековых пихт и елей, этот звук тайги нагнетает первобытный страх. Страх для семиклассника.
Больше никогда мне не приходилось коротать ночи в тайге одному, всегда со мной рядом были соседи геологи, или просто рабочие. Один или несколько.
Узоры влаги на стенках палатки, при свете свечки, складывались в непонятные и неприятные картины. Было страшно, а топор под спальником помогал уснуть спокойно, преодолеть страх. Если бы у меня было ружье, то не было бы так неприятно и так страшно.
Но тайга – это тайга. Это не лес.