Поезд, кажется, всё ближе, и колёса, как печать,
мама, мама, слышишь, слышишь, как стучат они, стучат,
будто что-то там под кожей обрывается внутри,
почему мне так тревожно, невозможно говорить.
И то в жар, то в лютый холод и бросает, и трясёт,
где я, мама, что за город, и зачем мне это всё,
что же это, путь ли, вздор ли, этот грохот, этот вихрь…
жарко, мама, этот «скорый» я прошу, останови…
То не рельсы, то не поезд, не смыканье чёрных вод,
тише, деточка, не бойся, то не казнь, не эшафот.
Не в затылок девять граммов, не угрюмые ветра,
не кладбищенская яма, не наган, не кобура.
Спрячь подальше все тревоги, схорони их в тёмном рву,
это всё в твоей берлоге, это всё не наяву,
это всё дела земные, тени тёмные да пни,
а предчувствия дурные не корми, дружок – гони.
Мама, мама, сердце ноет, приближается гроза,
мама, мама, что со мною, всё сливается в глазах,
всё мне сумрачно и стыло, вьюгой выло – не унять,
мама, мама, дай мне силы, дай мне веры, дай огня.
Где спасенье и подмога, где родные берега,
кто опять сжимает горло, чья холодная рука,
мама, мама, где дорога, вижу только темноту,
мама, птица бьётся в окна, мама, отведи беду…
Чёрное закрасят белым, отберут у всех кручин,
я ли деточке не пела в перевьюженной ночи,
я ли детку не качала, не молилась в поздний час,
не гнала её печали до рассветного луча…
Всё проходит незаметно, растворяется на дне,
а поломанные ветки отрастают по весне,
упадёт роса на травы, разлетится вороньё,
нет на свете той канавы, чтоб не выйти из неё.