Покрывало накинув на голову, пришла к берегу бирюзовому, кубок стекла сидонского подняла и в море лила вино: приведи, Посейдон, по волнам мне мужа, страстного, как оно, и терпко-сладкого, как оно, и драгоценного, как оно.
Вены вскрою, о, Посейдоне, коль вина мало - пьянись кровью. Веди, веди, корабли и лодьи в мои угодья, покажи мне его образ, образ его.
Вот вижу лицо первого - полководца Архелая узнаю прямоносого, и ночными Афинами к морю несу его имя.
Спят философы в тёмных кирпичных домах, белые мантии сняв, что у нас называют аболлы. Я родилась здесь. Я люблю этот город.
Проведи меня вдоль полуночных дорог Эллады нашей прекрасной, уложи меня спать на песок у чаши рассветного моря, укрой меня алым плащом, Архелай, Архелай. Он стоит в бирюзовой волне, в сверкающем шлеме, красив, как троянский герой, но он позапрошлой весной сдал Пирей, и разбит был при Орхомене, и на коленях стоял перед Суллой о мире прося, рассейся, рассейся, образ!
Второй был римлянин, враг царя нашего, с глазами горящими. Он сорвал покрывало с лица моего, и увидела я легионы блестящей империи, и возжелала предводителя оливковокожего их.
Как вином захлебываясь, - в губы впиваясь жадно, целовалась с военачальником римским жарко. Было жарко. Вот, меча со чресел не сняв, он целует меня, но его поцелуи - льстивый латинский яд, - они заберут наши земли, обложат нас данью, а я буду его целовать? Рассейся, рассейся, образ!
Третий был стражем из охраны Афин Золотых, но он шёл об руку с высокой северной девой. Она обгорела на нашем солнце, не белым, а красным стало её лицо, а кудри льняные, выцвели и всякий цвет растеряли. Он целебными мазями плечи ей трёт, говорит, как сердце жжёт ему образ её, а она молчит. Она тоскует по дому, она дика и не знает здешних обычаев и языка, а я смугла и нежна, но ему не нужна, что за шутки, о море?
Ворожба твоя - прах,
Зеркала твои - ах, разбиты,
серебром запорошены,
пеной сокрыты,
заиграны нимфами.
Вот идут корабли из Египта, гружёные деревом чёрным, мазями, тканями, пряностями и стеклом, я на камне у моря в ионическом длинном хитоне сижу, ворожу, вышиваю даль бирюзою и аквамарином. Так хотела я, чтобы мне её ты подарил, но ты многолик, ты безлик, ты туман, тебя нет на земле. Синею пряжей вышью пути твоему кораблю, я не знаю кого я люблю, меня заливает печалью, и негой, и страстью, но я не знаю кого я люблю. Мой отец говорит, что всё это блажь, что отдаст меня этой же осенью замуж за кого-то из юношей наших знакомых, но они не герои, о, Посейдон, они не герои. Жрею вино виноградное в волны твои, в воды твои, дочерям твоим, повелитель бурь, разрешитель уз, молюсь тебе обо всех кораблях и воинах всех молюсь.
Кто оденет меня в тирский пурпур и розовый жемчуг?
Увезёт далеко-далеко на закат, где сливаются небо и море в экстазе священном?
Оградит от невзгод перламутровым мрамором комнат прохладных, силою рук?
Вижу левую: перстень и щит.
Но не вижу лица.
Но не вижу лица.
Мой герой у меня внутри.