I
Как соль младенческой слезы в струе проточной
На солнце белизна; вторженье женской плоти,
Шелка и лилии с хоругвями в полёте,
Твердыня, вверенная деве непорочной;
Наскоки ангелов, нет, золотые всплески,
Где руки чёрные травы дрожат, но долог
Над нею, тёмною, небесный синий полог,
А тень моста и тень холма как занавески.
II
О, эти влажные пузырчатые плиты,
И над бездонною постелью пляски птичьи;
Как будто платьица зелёные девичьи,
Над бледным золотом колышутся ракиты.
К полудню, схожа с полновесным луидором,
Кувшинка жёлтая, твой символ, о супруга,
Таится в зеркале расплывчатом испуга
От шара знойного с таким ревнивым взором.
III
Стараясь хоть на берегу казаться статной,
Мадам по зонтичным ступает и колышет
Свой зонтик, а пейзаж как будто гладью вышит;
Детишки, в зелени валяясь ароматной,
Читают ложь, переплетённую сафьяном;
Оставив сонмы белых ангелов на страже,
За горизонтом он скрывается, она же
Без мужа стынет, омрачённая изъяном.
IV
Скорбь гибких трав под облаками: взмах за взмахом.
Сокровище апрельских лун, святое ложе;
Речной, заброшенный карьер, в котором тоже
Произрастает гниль, насыщенная прахом;
А под мостками как не плакать идиотке!
Где бездыханны тополя, где жиже теста
Ил в серой заводи, в безветрие ни с места
Старик-землечерпальщик в неуклюжей лодке.
V
Недвижна лодка, у меня сорвать нет мочи,
Во власти сумрачного глаза водяного,
Ни жёлтого цветка, по-моему, дрянного,
Ни голубого в пепельных объятьях ночи.
Коптят пыльцой ракиты, призрачные копи,
Над недоеденными розами рогоза;
Челнок мой на цепи, тем явственней угроза:
Затянет глаз воды меня в какие топи?