А с утра - снова грусть, будто в сердце мне гвоздь
не воткнули, а вбили с размаху.
А потом – гнули стержень и медную ось
шестерни под рубахой.
Это – казнь, или, что? Просто – ливень.
Вон шагает хмельно по лесам.
Капли – вишни, а к вечеру – сливы
в желобах, где оса
собрала паутину на веретено -
кружева распускать, делать сети
и вывешивать мне простынёй за окно.
Будет память о лете –
чёрно – белый мой сон на траве, где туман –
серебристые глыбы,
где вода – частый гость. Вот же – курит кальян
у реки. Там ждут рыбы
сонных мух, потерявшихся пьяных жуков,
может, стали крючка и дрожанья лесы…
Снова – гром. Будто сбросили цепи оков,
или ящик с телеги упал на весы.
Или Бог наступил на резное крыльцо.
В облаках спрятан хвост проливного дождя.
А в реке – не моё, а чужое лицо -
чернокожего с перьями молний вождя.
Снова – вспышка, и снимок ждёт олова рам.
Но размыт, в пузырях, где – круги на воде.
Полетела стрела серебристая в храм.
Захромал новый дождь. Развезло при ходьбе.
Быть беде, если пьёт сам себя из горсти,
Набивает кальян цветом липы.
И ложится в полях, у ромашек гостит…
Не простил. Ветер вздыбил
на загривке реки новый белый туман.
И не спрятать под сеть, и не спрятать в карман.
Если пьян, то поёт на семи голосах…
Вот опять. Будто сталь – к полосе полоса.
Бьёт наотмашь в лицо, в лоб прыщавой реки…
Так потоп начинал Бог из щедрой руки.